Золотарь, или Просите, и дано будет… - Генри Олди

— Вонища! — с чувством сообщил Карлсон. — Довлеет, етить-колотить!

Толстый, румяный, он ткнул большим пальцем себе в живот. В пуговицу джинсового комбинезона — кнопку из рифленой меди. И заурчал, как прогревающийся мотор. Сейчас пропеллер — аппликация на спине — дрогнет, превратится в стрекозиный круг…

К этой хохме я привык. И не удивлялся, почему лицо шутника багровеет, а глаза — злые-презлые, как у мультяшного гада. Чему тут удивляться, когда лапища Карлсона уже ухватила «вантуз». Здесь у каждого на столе обретался набор метательных ножей — словно стаканчик с карандашами.

Бздын-н-н!

У Карлсона нож втыкался в мишень всегда с одним и тем же звуком. Его клинок страдал хроническим метеоризмом. У Шизы, блеклой девицы в очках, нож покряхтывал. Умат — Шиза звала его «жвачным юнцом» — метал «вантузы» с неприятным взвизгом в финале. Я старался, как мог, не желая отстать от молодежи. Я даже почти не промахивался. Но обязательно вставал, боясь швырять «вантуз» с места. Выходил на «огневой рубеж» в четырех шагах от цели, аккуратно замахивался…

Встречаясь с мишенью, мой нож извинялся. Так стучат в дверь собеса.

Ножи для персонала внедрил Чистильщик. Мне объяснили, что сперва он предполагал обойтись комплектом игры в «Darts». Закупил электронные мишени и безопасные дротики с пластиковыми иглами. Не помогло. На смену пришли мишени «Classic» и дротики с иглами из стали. Сейчас это добро пылилось в чулане, уступив место ножам китайского производства, с рукоятями, обмотанными темным шнуром.

Вот такая, етить-колотить, безопасность производства.

— Что там у тебя?

Обойдя стол, Карлсон встал у меня за спиной. Как эта туша помещалась между стеной и спинкой кресла, не знаю. Должно быть, растекалась. Сопя, как бизон, он стал изучать форумную страницу, выведенную на монитор.

Shura123: «Я ведь думал раньше, что я им нужен. Я верил, что кто-то становится лучше и честнее от моих книг. Чище, добрее… Никому я не нужен. У меня один особняк за душой. С баней. Я сдохну, а через два дня меня забудут и станут жрать кого-нибудь другого. Я хотел переделать их по своему образу и подобию. А они переделали меня по своему. Я пытался подготовить их, но они не желают готовиться, им все равно, они только жрут…»

Depress: Вы цитируете гнид и мразей, запретивших свободную электронную публикацию всех своих произведений.

Fima_psihopat: Гады! Ненавижу!

Charlie: Ладно, убивать не будем. Пожелаем инсультика, и харе.

Depress: При этом немалая часть быдла этих, с позволения сказать, литераторов в той или иной мере читала. Влияния — ноль целых хуй десятых.

— Тухлячок, — вынес Карлсон вердикт. — Дерьмецо. И чуть-чуть мертвечинки, для понту. У меня несёт шибче.

— Хренушки, — не согласился я. — У тебя Шанель номер 5.

— Бери Шанель, — спела Шиза из угла, — пошли домой…

И томно добавила:

— Мальчики, нагрейте даме борщу.

Борщ нам готовила баба Неля, добрый ангел на полставки. Она прибирала наш гадючник и стряпала. Мы только кофе варили сами — каждый в своей личной джезве. Холодник ломился от яств. Я поправился на два кило и всерьез задумывался о диете.

— Сама грей, — Карлсон не отрывал взгляда от монитора. Ноздри его носа, могучего, как у актера Мкртчяна, трепетали. — Жрешь, как не в себя… Не видишь, мы с Золотарем трудимся.

— До свидания, мальчики, — спела Шиза, помешанная на Окуджаве. — Ма-а-альчики-и…

И ушла обедать.

— Процентов двадцать, Золотарь. Не больше.

— Двадцать пять. А было сорок.

— Ты сбил?

— Ага. Ненадолго. Опять идет на повышение.

— Фигня. Обычный кописрач. Такого добра — полные закрома.

— Сам же сказал: мертвечинка.

— Для понту.

— Бабки — ничто, понты — все. Ты дыши, дыши. Чуешь?

— Чую, не дави. Хлоркой пробовал?

— Вот, смотри.

Какого черта он тащился сюда, впихивался в узкую щель и сопел над ухом, я не знал. Мой нужник Карлсон легко мог бы изучить со своего рабочего места. Три клика мыши, и нюхай на здоровье. Нет, прется, толкается, носищем шмыгает…

Сирано де Бержерак, который живет на крыше.

Мы знали друг друга по кличкам. Один раз я спросил у Чистильщика, как зовут Карлсона по-настоящему. Зачем мне это понадобилось, не пойму, хоть убей. «Самвел, — не чинясь, ответил Чистильщик. — Самвел Ованесович.»

«Арутюнян?» — уже зная ответ, выдохнул я.

Чистильщик кивнул.

С тех пор я потерял интерес к паспортным данным охотников. А Самвела Арутюняна, младшего брата пострадавшего Эдуарда Арутюняна, звал не иначе, как Карлсоном. «Эффект ближнего» не имел разумных объяснений. Но все мы вышли из одной песочницы.

Кроме, пожалуй, шефа.

Charlie: Пусть спасибо скажут, что их бесплатно выложили и читают. Время изменилось, и никого теперь спрашивать мы не будем, читать его или нет. Пора понять простую истину — мы, читатели, нужны авторам куда больше, чем они нам. Это мы платим автору свои деньги, нажитые непосильным трудом ;), а они нам зачем? Да все, что они написали, у нас и так уже есть, на 5 лет вперед! И пусть благодарят, если мы соизволим какую-то книгу купить на бумаге, и тем автора поддержать. Время вежливых разговоров прошло. Пеняйте на себя!

Depress: Ну что Вы, копирайт — это святое. С него внуки и правнуки кормиться могут, поэтому — любой ценой.

Fima_psihopat: Копирасты съели мозги наших сограждан!!!

Manss: Настали тёмные времена. Ибучаи капиталисты и их жополизы, чтобы вас чума и разруха настигла, чтобы ваши семьи страдали и погибали, и не было бы вам в этой жизни счастья и процветания!

Pomojnick: Мой траффик на бухте около террабайта. Я сильно правонарушил?

Fima_psihopat: Если терабайт, ты хуже Чикатилы в стопицот тыщ мильёнов раз! Это тебе любой копираст подтвердит.

Manss: Чтобы вы все покрылись страшными болячками, чтобы вас хворило и рвало. Да чтоб вы все сдохли ублюдки!!!!

— Это ты молодец, — кивнул Карлсон. — Оригинальное решение.

— Это я молодец, — согласился я.

2

Разрешение гасить Заразу, если уровень вони зашкаливает, Золотарь получил от Чистильщика 1-го апреля, в день Дурака. До этого — только поиск, фиксация, резюме и передача собранного материала в стат-архив. По мере накопления архив отсылался дальше — должно быть, к умным людям. Обрабатывался, сортировался, подвергался анализу. Делались выводы, строились планы, возникали гипотезы. До низового звена доходило лишь слабое эхо. Нюхачам в грязных спецовках ни к чему знать о планах глобальной канализации общества.

Биотуалеты изобретут другие.

Золотарь был шестеркой. Как Карлсон, Шиза, Умат. Легавой собакой, чей нюх — дитя породы и случая. Сборщиком дерьма для анализов. А что? Тоже работа. И платят — коллеги-редакторы слюной бы изошли. Как-то он спросил Чистильщика, нельзя ли автоматизировать процесс. Пусть программа ищет, меряет и выдает результат. Нет такой программы, ответил Чистильщик. Никто не знает, почему из тысячи эпицентров срача Зараза выбирает именно девятьсот шестьдесят пятый — и исполнитель идет искать жертву.

Никто, кроме нас, сказал Чистильщик. Задыхаясь и чихая, мы хотя бы отберем из тысячи сотню наиболее вероятных. Уже легче. Нюхайте, братья. Гребите лопатой.

Без нас никуда.

Поначалу Золотарь гасил вонь, встревая в спор. Убеждал, приводил аргументы. Взывал к логике. К состраданию. К вежливости, наконец. Что забавно, прямой зачинщик нередко шел на попятный. Внимал, сбавлял тон, снижал градус. Запах на время расточался — если притерпеться, можно дышать без противогаза.

И надеяться, что Зараза, стервятник эдакий, не соблазнится падалью.

Увы, все портили зрители. Они набегали, как тараканы. Комментировали, подначивали. Оттягивались по-полной. Стравливали, давали ценные советы. От их гама зачинщик зверел. Попытки объясниться, резоны и аналогии тонули в мутных волнах субстанции. Обещания всыпать, натянуть, начистить и оторвать сыпались градом. Скромные литераторы превращались в д'Артаньянов. Фотолюбители — в мистеров Хайдов. Первородящие мамочки — в фурий.

Тогда Золотарь сменил политику. Зарегистрировавшись под ником типа Pomojnick — роль обязывает! — он становился на сторону зачинщика. Хохмил невпопад, задавал дурацкие вопросы. Встревал в самые узкие места. Ему хохмили в ответ, завязывался обмен плоскими остротами. И, как ни странно, тухловатое амбре шло на убыль.

С такой поддержкой врага не надо.

Ему казалось, что он мешает рассказывать анекдот. Уточняет, переспрашивает, просит повторить. Что? где? когда?! В итоге, даже если рассказчик добирался до ключевой фразы, вместо смеха толпа слушателей испытывала облегчение. Вот и сейчас — стоило Pomojnick-у вписаться в кописрач со своим правонарушенным террабайтом, как финальная реплика Manss-а «ушла в молоко».