Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс

11:10

– Вы спрашиваете, как выглядела сбежавшая обезьяна? Ну, если вы разбираетесь в обезьянах, то легко можете представить себе Андрэ: бесхвостый макак, так называемая варварийская обезьяна. Единственный вид мартышкообразных, обитающий в Европе. Примерно вашего роста, вашей комплекции. Мех темно-коричневый. Добродушная, если ее не дразнить. Обожает банановое эскимо, кексы с изюмом и яблочные пирожки – знаете, такие дешевые, в целлофановой упаковке. В общем, с виду – обычная макака, практически без хвоста. Хотя если бы дело было только во внешности, мы бы не стали отнимать ваше драгоценное время. Мы обратились бы в общество защиты животных.

Пока Белфорд собирается с мыслями, чтобы перейти от предисловия к рассказу, следователь отрывается от блокнота и оглядывает вас с ног до головы. Это тяжелый взгляд: вероятнее всего, парень прикидывает, может ли эта молодая, опрятная, хорошо подстриженная деловая женщина быть причиной белого безобразия вокруг ширинки Белфорда. Боже, какой стыд! А может, у парня все сбережения вложены в акции, вот он и таращится. Или опять виноваты пресловутые «карие глаза, черные волосы»? Вы невольно ерзаете на неуютной жесткой скамейке.

– Понимаете, я привез Андрэ из Франции более трех лет назад. Там он попал в некоторую… гм-м… переделку. Причем весьма серьезную.

– Вы не могли бы уточнить? – просит следователь. И смотрит почему-то опять на вас. Можно себе представить, какие мерзости он воображает! Ну как тут не покраснеть?

– Андрэ не был дикой обезьяной. Я хочу сказать, до меня у него был другой хозяин. Один бельгийский дрессировщик, ступивший на кривую дорожку. В общем, самый настоящий ворюга – если называть вещи своими именами. Известный похититель драгоценностей. Хотя, пожалуй, правильнее было бы сказать «печально известный». Да, именно так. Печально известный…

– Продолжайте, – нетерпеливо перебивает равнодушный к стилистике следователь.

– Вы, должно быть, слышали о нем. Конго ван ден Босс. Не слышали? Гм, странно… В общем, во всем виноват этот Конго. В самом деле, ну зачем макаке изумрудное колье? Или ацтекские самоцветы? Или брильянты, если уж на то пошло? Конечно, обезьяны очень сообразительны, но все же они животные, как ни крути; они понятия не имеют, почему люди так ценят цветные побрякушки. Андрэ всего лишь делал то, чему его научил Конго ван ден Босс – странно, что вам не знакомо это имя! С точки зрения бедной обезьяны это просто цирковой трюк, понимаете? Откуда ей было знать, что нарушался закон? Вы согласны?

– Продолжайте, пожалуйста.

– Так вот. Когда мистера ван ден Босса схватили, я как раз был во Франции, в турпоездке. Его взяли с поличным в Сан-Тропезе – это мелкий городок на Ривьере, вряд ли я согласился бы там жить, ха-ха! Вот тут-то и открылось, что мерзавец выдрессировал обезьяну себе в помощники. Этим и объяснялся его успех. В самом деле, подумайте: кто сможет забраться в спальню к миллионеру ловчее, чем обезьяна? В общем, суд признал Конго виновным и отправил его в тюрьму. Но остался открытым вопрос: что делать с Андрэ? Вокруг этой истории поднялся страшный шум, потому что власти хотели его усыпить. Они считали, что зверю, который усвоил преступные привычки, нельзя больше доверять. Однако местная группа защиты прав животных выразила протест, и в конце концов несчастную обезьяну посадили в муниципальный зоопарк Сан-Тропеза. Это случилось за неделю до того, как наша группа прибыла на Ривьеру. К сожалению… в общем, Андрэ пробыл в зоопарке только два дня, а потом… э-э… сбежал и начал… – Белфорд погружается в трагическое молчание.

– Продолжайте! – На этот раз в голосе следователя слышится любопытство. И Белфорд продолжает.

Извиняясь и запинаясь на каждом шагу, он повествует, как обезьяна удрала из зоопарка и пустилась во все тяжкие. Всего за одну ночь она опустошила полдюжины вилл и столько же отелей, похитив массу часов, брошек, колец – причем безошибочно выбирала самое ценное. Чутье изменило ей лишь однажды, уже под утро, когда из стакана с водой, стоящего на прикроватном столике, она уперла вставную челюсть начальника местной полиции. Старый служака расценил это как личное оскорбление, и когда на следующий день Андрэ был захвачен врасплох во время сиесты на мачте одной из яхт, его немедленно приговорили к смерти.

Спорить с приговором было трудно. Если предыдущие преступления можно было списать на неразумность животного, исполнявшего приказы жестокого злодея, то последний рейд ярко свидетельствовал о свободе криминальной воли: Андрэ воровал самостоятельно, умело, расчетливо и, что самое страшное, обильно (под руководством Конго он обычно совершал не более двух налетов в месяц). Этот незаурядный примат был, по словам начальника полиции, «дьявольски умен, патологически жаден и неуважителен к частной собственности добропорядочных граждан». Молва утверждает, что, произнося эту речь, начальник полиции потрясал стиснутой в кулаке возвращенной челюстью.

Защитники прав животных, однако, снова пришли на выручку обезьяне. По Франции прокатилась волна демонстраций протеста, предводительствуемых одной из бывших кинозвезд. Белфорд наблюдал такой митинг в Париже с балкона гостиницы. Он видел плакаты с изображением несчастной обезьяны, слышал протестующие выкрики, ощущал накал народного гнева – и в душе его разгорался теплый огонек. Ему хотелось протянуть руки и заключить бедное заблудшее животное в любящие объятия.

Тем временем пробил час казни Андрэ. Начальник полиции и три его подчиненных прижали животное к операционному столу, а ветеринар занес над ним шприц с ядовитой инъекцией. Смертоносная игла находилась в нескольких сантиметрах от бурого бритого бедра, когда лопнуло разбитое окно, и сама Брижит Бардо запрыгнула в палату в ореоле стеклянных брызг, а за ней – толпа разъяренных активистов. Пока две стороны обменивались плевками и пощечинами, в двух кварталах от места сражения судья подмахнул прошение адвокату Брижит Бардо, и тот очертя голову прибежал в клинику, рванул за шиворот начальника полиции и ткнул ему в лицо официальный документ… Короче, к тому времени, когда туристическая группа прибыла в Сан-Тропез, «маленький негодник», как Белфорд начал мысленно называть Андрэ, был временно помилован. Узнав об этом, Белфорд не удержался и в полный голос прокричал: «Аллилуйя!»

– Я ведь всегда любил животных, господин следователь. Не могу спокойно смотреть, когда обижают собачку или кошечку. Эта французская обезьянка была такой милой! Жизнь обошлась с ней несправедливо… В общем, я нанял переводчика и пошел в городскую управу, затем в полицию, затем в суд – и везде требовал, чтобы Андрэ отдали мне на поруки. Я хотел увезти его в Америку, в колыбель гражданской доблести, свободы и демократии.

(Боже, думаете вы, какой стыд, какая пошлость!)

Сперва они даже слушать не хотели, но я был настойчив. Я ведь профессиональный продавец, настойчивость и вежливость – наш девиз. Моя группа уехала в Испанию, а я остался, чтобы изо дня в день ходить по кабинетам местных бюрократов и повторять свою просьбу. Не знаю, что в конце концов сыграло роль, давление прессы или моя настырность, но однажды, после месяца упорнейшего лоббирования, начальник полиции пригласил меня в свой кабинет и на безупречном английском произнес: «Если сумеешь вывезти эту чертову тварь из страны до завтрашнего вечера, она твоя». Так прямо и сказал. Конечно же, я с радостью согласился.

Следователь хмурит брови:

– Выходит, что ни вы, ни этот француз не поставили американские власти в известность?

– Да, господин следователь. Может, я был не прав, но поймите: я хотел дать бедному животному шанс, хотел, чтобы оно начало новую жизнь. К чему было тащить в Сиэтл его прошлое? Видите ли, я верил, что смогу его перевоспитать. И не ошибся! Мисс Мати может подтвердить.

Следователь бросает на вас быстрый взгляд, как бросают монетку прокаженному. И снова поворачивается к Белфорду:

– Почему же вы уверены, что не ошиблись?

– Да потому, что после шести-семи месяцев – ибо на такие вещи нужно время, вы ведь понимаете, – так вот через несколько месяцев я мог спокойно оставлять россыпи фальшивых драгоценностей на столе или в любом другом месте, и Андрэ к ним даже не притрагивался! Более того, когда я подносил к его носу стеклянный браслет, он с криком убегал из комнаты.

(Может, он кричал, потому что возмущался твоей глупостью, думаете вы. Уж наверное, обезьяна сумеет отличить стекло от бриллианта!)

Как мне это удалось, спросите вы? Ну, отчасти это была обычная дрессировка, что, конечно, требует терпения. Однако главное – моя вера. Я имею в виду молитву. Господь свидетель, я молился без устали за несчастную обезьяну! Я даже самого Андрэ научил молиться. Да, можете смотреть на меня как на сумасшедшего, но вот уже на протяжении полутора лет он каждый вечер становится рядом со мной на колени и отбивает поклоны. Люди могут сказать: простое обезьянничанье, однако я искренне убежден, что дело гораздо глубже. Андрэ обрел веру! Именно! Видели бы вы, как этот маленький негодник тянется к иконам! Конечно, я понимаю, он всего лишь глупое животное, но разве у животного не может быть души? Маленькой обезьяньей души? Безусловно, Андрэ переучился; более того, я готов утверждать: Андрэ переродился.