Граната в ушанке - Марк Ефетов

"А я ведь никогда раньше не слышал, как стучит моё сердце", - подумал Костя.

Все в классе молчали. А вентилятор в форточке, казалось, рычал громче, чем всегда.

Ираида Андреевна бережно укутала бюст чёрной материей. Потом стала спиной к доске и провела ладонями по лицу, точно умылась. Учительница говорила негромко, но каждое её слово отдавалось в Косте так же отчётливо, как стук его сердца.

- Да, дети, это было. Когда фашисты захватили Новгород, они сделали из бюста Льва Толстого мишень... В этом классе, где сейчас сидите вы, учились такие же, как вы, новгородские ребята. Они ушли в сорок первом году защищать Родину от фашистов. Многих из этих новгородских мальчиков уже нет. Да, их уже нет. Но они завоевали победу... Этот бюст недавно нашли во время раскопок. Его передают в музей. Он останется для истории. Он всегда будет напоминать о варварстве фашистов...

Ираида Андреевна медленно подошла к столу и села. Несколько мгновений она молчала. Молчал и весь класс. Те, кто знал о её сыновьях, понимал: тяжело ей.

ДО ПОСЛЕДНЕГО ЧЕЛОВЕКА

Однажды, в воскресенье, Борис Сергиенко пошёл на раскопки в кремль. Пошёл просто так, как бы на прогулку. Он обладал счастливой способностью неуклонно стремиться к своей цели, как стрелка компаса, которая, как ни верти, поворачивается на север. Правда, Борис не думал специально о своей цели. Но всё делалось для этого как бы само собой. И в то воскресенье он шёл в толпе гуляющих новгородцев как бы бездумно, не торопясь, степенно, празднично. Борис был в начищенных сапогах, на которые чуть спускались заправленные в голенища брюки, и в кепке-восьмиклинке. Внешне он мало чем отличался от молодых новгородцев, проводивших воскресный день в кремле. Однако Борис, пройдя раза два по кремлёвским аллеям, зашёл - в который раз! - в музей и молча постоял там перед бюстом Льва Толстого. Здесь же, в музее, он узнал, что в кремле, разбирая кирпичи разрушенного фашистами домика, нашли останки советского офицера.

За много дней, проведённых в Новгороде, Борис мог бы уже разувериться в том, что ему удастся напасть на следы отца. Нет, Борис не разуверился в этом, хотя его постигали одни неудачи. И в то воскресенье он не ушёл из музея до тех пор, пока не убедился: находка в кремле ничего не прибавила к его поискам. А всё равно у Бориса было чувство какого-то удовлетворения: выходит, не всё ещё рассказали о себе годы Великой Отечественной войны. И ещё радовался Борис тому, что и в этот воскресный день он не прошёл мимо своей цели. Пусть не достиг её, но шёл к ней и будет идти - каждый день, каждый час, пока не победит...

На следующий день Ираида Андреевна принесла в класс небольшой лист бумаги, порыжевший от крови. На этом тёмном, похожем на кожу листке можно было разобрать слова: "...Драться будем до последнего человека..."

Это и было то донесение, что нашли в кремле, в полевой сумке. Сумка эта лежала рядом с останками советского офицера.

Бумагу эту, так не похожую на бумагу, Костя Сахаров держал в руках, и он подумал тогда: можно сколько угодно читать и слушать про события, происходившие двадцать, сто или тысячу лет назад, но совсем по-другому чувствуешь эту историю, если прикасаешься к ней рукой.

Ираида Андреевна, приходя на урок, почти всегда приносила какие-то предметы, которые помогали её ученикам не только слушать, но и видеть, осязать историю.

Однажды она достала из своего портфельчика какие-то глиняные чашечки, кусочки кожи и наконечники от стрел.

- Сегодня, - сказала учительница, - мы побеседуем об археологии науке о древности... Как же нам удаётся выяснить, как жили наши предки тысячу лет назад?

Костя поднял руку.

На задней парте кто-то хихикнул, вспомнив, должно быть, о Костиной двойке, но Ираида Андреевна предостерегающе подняла руку:

- Говори, Сахаров.

- Жизнь наших предков, - сказал Костя, - археологи могли восстановить по предметам, найденным при раскопках.

Ираида Андреевна чуть покачивала головой, а взглядом как бы говорила: "Хорошо. Правильно". От этого Костя становился увереннее, и слова сами собой слетали с языка. Скажет фразу, а вторая вот она - сама тут как тут. Костя очень любил, когда его хвалили.

Он говорил:

- По древним предметам можно узнать, чем люди занимались, чем питались, во что одевались, какими владели орудиями...

Когда он кончил говорить, учительница протянула руку к столу. Здесь лежали какие-то странные предметы, которые в начале урока она вынула из своего портфеля.

- А что ты можешь сказать, Сахаров, об этих предметах?

Костя потёр лоб и с минуту подумал.

- Кожа, - сказал он. - В новгородских раскопках часто находят кожаную обувь. Это потому, что места заболоченные и здесь нельзя было ходить в лаптях, и потому ещё, что город называли Господин Великий Новгород. Город был очень богатый. А это голосники. - Он протянул руку к глиняной чашечке. - Такие вроде бы свистульки попы вставляли в стены церквей, и голоса слышались как бы с потолка, с неба... Вот и получалось: бог-громовержец... Правильно я говорю, Ираида Андреевна?

- Правильно, Сахаров, правильно. Расскажи нам теперь и об этом костяном наконечнике. Ведь не одним только чтением учён человек, - сказала учительница. Она протянула сидящим на первой парте наконечник. - Передайте по ряду!

Наконечник поплыл из рук в руки по ряду, и в классе заохали:

- Каменный!

- Нет, посмотри - кремень!

- Здорово! А я думал, железный...

Когда наконечник вернулся к Ираиде Андреевне, она сказала:

- Этот кремнёвый наконечник стрелы нашёл на берегу Ильменя ученик нашей школы, только он чуть постарше вас. Костя Сахаров подробно знает историю этой находки... Сиди, Костя, сиди, я расскажу. Этот наконечник простая, казалось бы, штучка. А вот после находки школьника археологи обследовали эти места на берегу Ильменя и обнаружили там остатки поселения первобытного человека каменного века. Вот что дала находка школьника. Выходит, что не только по книгам можно узнать многое. Вот, например, Костя Сахаров, оказывается, хорошо подготовлен - отлично знает предмет, хотя в табеле у него по истории, кажется, не очень хорошая отметка. И если бы Костя, обладая такими знаниями, пошёл бы с нами на раскопки, позанимался в нашем кружке, он ещё больше расширил бы и углубил свои знания. Как ты считаешь, Сахаров?

Костя молчал. Он молчал от неожиданности. То, к чему он так стремился, свершилось само собой. Теперь он считал, что дорога к Перуну открыта.

- Так как же, Костя, пойдёшь ты завтра с нами на раскопки? - спросила Ираида Андреевна.

Костя встал. Где-то у него внутри сцепились два спорщика. "Не ходи, требовал один, - пропустишь Перуна". - "Обязательно пойди, - говорил второй. - Сам добивался этого кружка, а сам же и отказываешься от первой экскурсии. Нельзя так..." А первый опять своё: "Можно отказаться, раз нужно. Главное для тебя - найти Перуна".

- Что же ты, Сахаров, - спросила учительница, - идёшь или не идёшь с нами? Неужели так трудно решить эту задачу? Ты же только на днях говорил, что для тебя нет предмета интереснее истории. И не только говорил, но и доказал. Что же ты?

- Пойду, - сказал Костя и подумал: "Прозеваю Перуна. Его же будут поднимать со дна озера, а я буду на раскопках земли".

В ГЛУБЬ ВЕКОВ

Кто не побывал на археологических раскопках, вряд ли может понять всю прелесть путешествия в глубь веков.

Здесь люди работают с осторожностью и точностью сапёров, разминировающих поле войны. У археологов нет бульдозеров и многих других машин, которые здорово помогли бы работе, избавили бы от тяжёлого физического труда. Но здесь машины часто неприменимы. Слои земли снимаются вручную, чтобы не повредить возможные находки.

Вы спускаетесь в котлован по узкой стремянке и проходите одно столетие за другим. Первая ступенька - и вы видите, как из среза земли торчит пучок бронзовых проволочек. Это двадцатый век. Здесь проходил телефонный кабель к командному пункту в Великую Отечественную войну. Вы опускаетесь ниже, ещё ниже и вдруг обнаруживаете, что земля совсем другого цвета. Она не чёрная, не сырая, не блестящая. Загребаете пальцами в ладонь серую землю, растираете её и видите - зола. Целый пласт золы. Смотрите в летопись и читаете: "И бысть пожар великий, и погоре вся улица".

Ещё ниже - брёвна мостовой и остатки дубильного чана, где вымачивали кожу.

Слой за слоем, век за веком.

Вы спускаетесь десять, пятнадцать минут, даже двигаясь очень медленно, а проходите тысячелетие. По чану, в котором вымачивали кожу, и по оставшимся сапожным инструментам вы узнаёте, что в этом месте, где сейчас к вашему ботинку прилип комочек земли, жил четыреста лет назад кожевник, который не только сам обрабатывал кожу, но и шил обувь.

Ещё ступенькой ниже - и вы как бы пронизываете улицы кузнецов, торговцев воском, гончаров.

Вот обломок деревянного колеса. Он лежит на брезентовой ленте транспортёра. Шумит электрический мотор. Гудят огромные самосвалы. Наверху, куда отброшена тщательно проверенная земля, работает техника двадцатого века. А вскрыли уже далёкий пятнадцатый век, когда полтысячи лет назад на этом же месте в весеннюю или осеннюю распутицу сломалось колесо в телеге нашего бородатого прапра и ещё пять раз прадеда. Обломок колеса так и засох в грязи. Его покрыли брёвна мостовой, уложенные на лаги (так назывались длинные толстые жерди). И только сегодня откопали свидетельство этой неудачной поездки новгородца. Кто знает, может быть, он торопился на сборище новгородской рати, выступавшей против врагов. Или вёз на пристань товар, чтоб погрузить новгородские ладьи - "бусы-кораблики".