Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта - Борис Николаевич Александровский

и флаг.

В тот же вечер прибывшие в Варну дроздовцы и алексеевцы узнают от чинов штаба подробности состоявшегося в комендатуре разговора. На предъявленное ему требование генерал Витковский заявил в самой резкой форме протест, указав своему собеседнику, что Болгария, освобожденная от турецкого ига в 1878 году Россией, не имеет права предъявлять ультиматум начальнику 1-й пехотной дивизии русской армии.

Ему мягко, но решительно объяснили, что никакой армии за пределами Советской России не существует; что сам он никого не представляет; что Болгарию он не освобождал и рассматривается здесь как обыкновенный беженец наряду с другими такими же, как и он, беженцами, уже имеющимися на болгарской земле.

Возмущению Витковского нет границ. Назвать армию «беженцами» – это в глазах галлиполийцев высшее оскорбление! Но приходится смириться. Флаг и часовые убраны, несколько тысяч пассажиров, переполнявших «Решид-пашу», сходят на берег и размещаются в карантинных бараках.

В дальнейшем при расселении галлиполийской «армии» по местам окончательного назначения возглавляющим полки и дивизионы генералам приходится на каждом шагу убеждаться, что за пределами воздушного замка, построенного их воображением, ни один серьезный человек не считает эти выброшенные с родных просторов остатки ревнителей прошлого русской армией.

В первую же ночь на болгарской земле из прибывших полков и дивизионов бегут десятки людей. По прибытии на места назначения – еще больше.

1-й армейский корпус русской армии состоял не из одних офицеров. Были в нем и солдаты, хотя и в ничтожном количестве. Идеологии офицерства царской армии они, конечно, не понимали и не могли понять: ведь по этой идеологии они – «нижние чины» и ничего более.

Еще менее они понимали, зачем Кутепов, Витковский, Туркул, Скоблин, Манштейн насильно удерживают их в рядах несуществующей армии. Они первыми покидают 1-й армейский корпус. За ними следует и незначительная часть офицеров, частично прозревших и понявших, что кутеповская игра в солдатики зашла слишком далеко и что они сделались посмешищем в глазах окружающих их людей.

Генералы рвут и мечут. Задержать «дезертиров» сами они на болгарской территории, конечно, не могут.

Они обращаются к помощи местных властей и требуют немедленного ареста «отступников». Им снова разъясняют, что созданной в их воображении «армии» на болгарской территории не существует; что каждый беженец волен избирать себе любое местожительство и заниматься любой найденной им работой; что в факте оставления этими людьми указанного им на первое время местопребывания нет состава преступления, поэтому об аресте не может быть и речи.

Генералам не остается ничего другого, как вновь смириться и утешаться изданием приказов об исключении из списков полков и дивизионов «изменников Белой идеи» и «предателей своей родины».

Приблизительно в то же время в рядах этих «полков» образовалась новая брешь: чехословацкое правительство, отчасти движимое ложно понимаемыми славянофильскими идеями, отчасти желая перекинуть мостик к «будущей России», широко распахнуло двери своих высших учебных заведений для недоучившихся у себя на родине русских студентов.

Большую роль в этом вопросе сыграла также некоторая оглядка реакционного чехословацкого правительства на Россию вполне реальную. Оно уже тогда отдавало себе отчет в том, что Советская Россия может предъявить законное требование вернуть ту часть государственного золотого запаса, которую вывезли с Дальнего Востока чехословацкие легионеры в период Гражданской войны и иностранной интервенции. Оно рассчитывало, что финансовые издержки, связанные с обучением крупного контингента русских студентов, в какой-то мере позволят ему отделаться от этих возможных требований.

Недоучившимися студентами были молодые люди, мобилизованные царским правительством во время Первой мировой войны и окончившие школы прапорщиков военного времени. Едва ли нужно говорить, что они с радостью откликнулись на предоставленную им возможность закончить высшее образование и с не меньшей радостью расстались с казармами 1-го армейского корпуса. Их никто не пытался удерживать.

Кутепов, понявший, что дни 1-го армейского корпуса сочтены и что нужные ему кадры надо втискивать в какие-то новые организационные формы, уже носился в то время с идеей создания РОВСа, который должен был заменить за рубежом «армию». Его новой заботой сделалось зарубежное объединение бывших военнослужащих по территориальному принципу. Поэтому он охотно благословил студентов на их отделение от массива 1-го армейского корпуса.

Уехавшие в Чехословакию студенты образовали там «галлиполийское землячество». Вместе с другими аналогичными землячествами из других стран оно образовало Союз галлиполийцев, который через некоторое время, в свою очередь, вошел одной из главных составных частей вовновь организованный РОВС.

К организации и деятельности РОВСа мне придется неоднократно возвращаться в последующих главах настоящих воспоминаний.

Последний и окончательный удар возрожденным в Галлиполи остаткам врангелевской армии был нанесен летом 1922 года.

Врангелевская казна опустела. Все средства на дальнейшее существование «армии» иссякли, пополнения не было и не могло быть. Если в долговечность советской власти западноевропейское общественное мнение все еще не верило, то еще менее оно верило в возможность свергнуть эту власть с помощью обанкротившихся, разбитых и выброшенных за границы России белых армий.

Врангель отдал приказ, в котором оповещал «всех, всех, всех», что казна его пуста и что все чины «армии» должны отныне самостоятельно зарабатывать хлеб насущный в поте лица своего.

«Гарнизоны» растаяли.

Многотысячная масса «рыцарей белой мечты» разбрелась по Болгарии. За редчайшими исключениями, они перешли на положение чернорабочих на шахтах, рудниках, лесозаготовках, прокладках шоссе, строительных работах и на положение маляров, официантов, торговцев вразнос, сельских батраков и т. д.

В описываемые годы нельзя было себе представить ни одного болгарского города, рабочего поселка или другого более или менее крупного населенного пункта без бродящих по их улицам фигур, одетых в превратившиеся в лохмотья френчи и шинели времен деникинской авантюры. Они отгородились от окружающего их мира непроницаемой стеной, продолжали считать себя поручиками, капитанами и полковниками, свободное время проводили только в своей среде, перебирали в своих беседах все те же избитые темы, что и в Галлиполи, а беспросветную свою жизнь, разбитые надежды, бедность, горе и моральное одичание топили в крепкой ракии (самогоне) и в кислом и терпком дешевом вине. Немало предприимчивых лавочников и корчмарей нажили сотни тысяч левов на этих последних пропиваемых галлиполийцами-чернорабочими заработанных в поте лица грошах.

Но антисоветские настроения среди белоэмигрантов продолжали цвести. Краеугольным камнем их идеологии теперь была мечта о вооруженной борьбе не только с советской властью на их родине, но и с коммунизмом вообще в мировом масштабе.

Они жадно ловили каждый слух и каждую газетную заметку о том, что где-то что-то «начинается», и мечтали: нельзя ли им зацепиться за это «что-то» и вновь, как и прежде, выступить с оружием в руках против «мирового зла – коммунизма».

Кутепов, в свою очередь, не дремал. Он создал для своих