Самолет без нее - Мишель Бюсси

— Ну и что? — наконец сказал он. — Это лишь предположение, но никак не доказательство. Всем известно, что у темноволосых и кареглазых родителей может родиться ребенок с глазами любого цвета…

— Это правда, — признал доктор Моранж. — Вопрос вероятности, не более того…

Вероятность… Пока она явно не благоволила Карвилям. Хорошо помню, что несколько недель спустя журнал «Наука и жизнь» опубликовал статью, в которой на примере «чудом спасшегося ребенка с горы Мон-Террибль» объяснялось, почему генетика не способна с точностью предсказать внешний облик человека на основе физических данных его родителей. Я всегда подозревал, что публикацию прямо или косвенно организовал Леонс де Карвиль. Слишком уж вовремя она появилась…

Судья по громкой связи обратился к сотруднику посольства в Турции Сен-Симону:

— Что насчет одежды? Черт подери, неужели так трудно выяснить, откуда взялась одежда, которая была на девочке в день авиакатастрофы?

Сен-Симон не дал сбить себя с толку.

— Господа, — спокойно заговорил он. — Напомню вам, что именно было надето на спасшейся девочке. Хлопковое боди, белое платьице в оранжевый цветочек, шерстяная кофточка. Мы можем с уверенностью утверждать, что эти вещи были куплены в Стамбуле, на Большом базаре — так называется крупнейший в мире крытый рынок.

Ледриан перебил его:

— Витрали приехали в Турцию всего на две недели! А в Стамбуле вообще провели не больше двух дней! Логически рассуждая, Эмили Витраль должна была быть одета в вещи, привезенные из Франции. Маловероятно, чтобы родители за несколько часов до вылета во Францию нарядили ее в вещи, приобретенные в Стамбуле! Если боди, платье и кофта, в которые был одет ребенок, куплены в Стамбуле, мне представляется очевидным, что этот ребенок — Лиза-Роза де Карвиль. Девочка родилась в Стамбуле…

Сен-Симон не дал ему договорить:

— Видите ли, господин судья… Позволю себе заметить, что все эти турецкие одежки, о которых мы говорим, относятся к категории дешевых. Я проверил: они не имеют ничего общего с остальной частью гардероба Лизы-Розы, найденной в шкафах виллы в Джейхане. Я вышлю вам подробный перечень. Лизу-Розу одевали исключительно в фирменные вещи, купленные в западном квартале Стамбула, Галатасарае. Но уж никак не на Большом базаре!

Ледриан прервал Сен-Симона, готового представить подробный сравнительный анализ кварталов Стамбула, с точки зрения социальных различий.

— Хорошо, присылайте. Я посмотрю. Вателье, что говорят результаты баллистической экспертизы?

Вателье поскреб бороду, бросил на судью неодобрительный взгляд и заговорил:

— Эксперты попытались реконструировать ситуацию. Установить, в какой именно момент ребенка выбросило из самолета. Нам известно, какое место занимал каждый пассажир. Карвили сидели в десятом ряду, возле иллюминатора, чуть позади кабины; Витрали — в середине салона, на уровне крыльев. Следовательно, оба ребенка находились приблизительно на одном и том же расстоянии от дверцы, смявшейся во время удара, благодаря чему образовалось отверстие, через которое и вылетел ребенок. По последнему пункту у экспертов нет расхождений. Я принес копию отчета. Специалисты с точностью подсчитали силу удара, измерили деформацию двери и пришли к единому мнению: живым из этой ловушки могло выбраться существо весом не тяжелее десяти килограммов…

— Хорошо, комиссар, хорошо, — остановил его судья. В тот день на нем был горчичного цвета шарф, худо-бедно гармонировавший с бутылочно-зеленым пиджаком. — Вы слышали о теории Леталандье? Если я не ошибаюсь, профессор физики Серж Леталандье доказал: вероятность того, что тело летело по горизонтальной траектории, ничтожно мала; иными словами, с научной точки зрения, менее вероятно, что из самолета выбросило именно Эмили Витраль, потому что она сидела с родителями в середине салона. Что вы об этом думаете, комиссар?

— Откровенно говоря, расчеты Леталандье настолько сложны, что во всей французской полиции, включая подразделение научно-технической экспертизы, не найдется никого, кто осмелился бы их опровергнуть. Однако я вынужден подчеркнуть, что Серж Леталандье — сокурсник Леонса де Карвиля по Политехническому университету и научный руководитель Александра де Карвиля, который писал у него диплом…

Судья посмотрел на комиссара Вателье как на еретика, оскорбившего божество. Он замахал руками и дернул за конец горчичного шарфа — слишком сильно, чтобы уравнять его концы.

— Ну, знаете… Если мы будем подвергать сомнению экспертизу ученых Политехнического…

Вателье улыбнулся:

— Я ничего не подвергаю сомнению. Я в этих вопросах не разбираюсь. Просто сообщаю, что коллеги Леталандье по Политеху, с которыми я встречался, откровенно смеются над его теорией.

Судья вздохнул. Эйфелева башня окончательно исчезла в тумане. «Бедные туристы! Простоять долгие часы под дождем — и ради чего?»

Я мог бы исписать многие страницы всякими техническими подробностями. Привести стенограммы многочасовых заседаний. Но не стану утомлять вас лишними деталями — во всяком случае, пока.

Шли недели, а расследование топталось на месте. Юридический и правовой маразм, в котором оно чем дальше, тем глубже увязало, охладил любопытство широкой публики. Отныне за его ходом следили только заинтересованные лица.

Детективы продолжали искать доказательства.

Журналисты маялись от скуки.

Читатели, в первые дни после «чуда» жадно глотавшие каждую строчку в газетах, устали ждать отсутствующих новостей. Споры экспертов нагоняли на них тоску. Казалось, загадка неразрешима. Когда улеглась суматоха, полиция вздохнула с облегчением: работать в тишине гораздо удобнее. Со своей стороны на них давили адвокаты де Карвиля, не желавшие предавать результаты расследования слишком громкой огласке. Если бы удалось разобраться с этим делом на уровне высшего чиновничества, оно, несомненно, закончилось бы в пользу Карвилей. Судья Ледриан был разумным человеком.

Последним изданием, печатавшим ежедневные отчеты о ходе следствия по делу «чудом спасшегося ребенка с горы Мон-Террибль», оставалась газета «Эст репюбликен», хотя с каждым номером эти отчеты становились все короче. Журналистка — ее звали Люсиль Моро, — которой поручили вести эту тему и которая в последние два десятка лет занималась разоблачением самых грязных историй, случавшихся на востоке Франции, а их хватало, вскоре столкнулась с серьезной проблемой. Как называть девочку? Если хочешь сохранять нейтралитет, нельзя использовать ни одно из двух возможных имен — ни Эмили, ни Лиза-Роза. Всякие эвфемизмы типа «чудом спасенный младенец», «сирота со склонов Мон-Террибль», «ребенок, выживший после пожара» и прочее портили стиль ее статей, делали его громоздким и тяжеловесным, тогда как она стремилась писать просто и ясно, так, как нравилось большинству читателей. Вдохновение осенило ее в конце января 1981 года. В то время, вы, наверное, помните, по радио часто передавали песню Шарлели Кутюра, как нельзя лучше подходившую к печальным обстоятельствам нашей истории: «Как самолет без крыла…»

Доведенная до отчаяния медлительностью юридической процедуры и чрезмерной осторожностью судьи Ледриана, в номере «Эст репюбликен» от 29 января, она опубликовала широкополосную фотографию «спасенной девочки», уже больше месяца запертой в стеклянном боксе детского отделения больницы, а вместо подписи привела три строчки из песни:

«Стрекозка моя!Твои крылышки хрупки,А я сижу в разбитой кабине…»

Опыт не обманул журналистку. Теперь каждый, кто слышал песню Шарлели Кутюра, немедленно вспоминал о найденной в заснеженном лесу девочке, ее хрупких крылышках и покореженной кабине сгоревшего самолета. Для всей Франции сиротка стала Стрекозкой. Это прозвище намертво приклеилось к ней. Его приняли даже ее близкие. Даже я.

«Вот идиот!

Стрекозка!»

Мое усердие дошло до того, что я заинтересовался этими уродливыми насекомыми и потратил на их коллекционирование сумасшедшие деньги… Подумать только! Весь этот цирк — из-за прожженной журналистки, озабоченной только тем, как бы вышибить у публики слезу.

Полицейские были настроены менее романтично. Не желая употреблять ни одно из озвученных имен, они изобрели третье — соединив первый слог одного и последний другого. Таким образом из Лизы-Розы и Эмили получилась Лили.

Лили…

Первым перед журналистами назвал девочку этим именем комиссар Вателье.

И оно как-то прижилось. Так что полицейским, выходит дело, тоже бывает свойственна романтика. Стрекозка по имени Лили.

Не Лиза-Роза. Не Эмили.