Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где?
– В сарае. Вместе с сараем и с сеном.
– И никто этого не видел?
– Баба видела, глядела.
– Что же она сказала?
– А ничего. Заплакала. Жалко ей было батрака. Потом обняла меня за шею и сказала, что, мол, теперь-то она мне дорога.
Забавно! В этом было что-то похожее на правду, – так показалось пастору. Когда-то в молодости он сам, будучи нравом погорячее, пустил в ход кулаки, и его жена тогда тоже заплакала, а потом пала ему на грудь, – не бросилась на шею, нет, – и спросила… Да, что же она собственно спросила? Ах да! Она спросила: «Теперь ты веришь, что любишь меня?» Так именно она и сказала. Однако пастор не поверил этому ни тогда, ни позднее; кулаками он защищал только честь – свою и своей профессии. Интересно, если бы он… не сжег, конечно, а убил или застрелил в тот раз соперника, – он мог бы так поступить, и закон не осудил бы его, только вот в пасторах трудно было бы оставаться, как-никак он стал бы убийцей… – Интересно – бросилась бы жена ему на шею так же, как баба этого бедняги Нечистого?…
Пастор словно очнулся от забытья. Юрка все еще стоял перед ним.
– И она вправду была тебе дорога? – спросил у него пастор.
– Мертвая – дороже.
– Почему?
– Она сказала: за кого, мол, я ее принимаю, что хочу от нее человеческих детенышей.
– А то каких же?
– Известно каких – чертенят.
– Что же у Юлы – дети от человека?
– От кого же еще? – спросил Юрка в недоумении и добавил: – Юла – человек, и я теперь человек и хочу спасения души.
– Скажи мне, возлюбленное чадо мое, как же ты мыслишь о спасении здесь, в образе человека, если ты, как сам говоришь, сжигаешь других людей, братьев твоих во господе, если ты нарушаешь святость брака?
– Я хотел детей, и теперь они у меня есть.
– Но по закону это не твои дети, чадо мое.
– А чьи же? От кого они?
– Они не твои, а Юлы. Юла сама должна внести их в списки. Это дети девицы, а не мужчины и женщины, состоящих в законном браке.
– Так выходит, у меня нет детей? – с тревогой спросил Юрка.
– Нет и не будет, поскольку Юла не жена тебе.
– Она жена мне, у меня с нею дети.
– Не у тебя с нею, а у нее дети от тебя.
– Знаешь, господин пастор, – вдруг сказал Юрка, – мне что-то захотелось подпалить этот дом.
– Ай, ай, чадо мое, как ты разговариваешь со своим пастырем духовным! – воскликнул пастор.
– Но ведь если дети только у Юлы, то…
– То следует законно вступить с Юлой в священный брак, чтобы дети ее стали и твоими детьми, вот и все, чадо мое. Это гораздо проще и легче, чем из-за детей жечь дома, ибо, сколько бы ты их ни сжигал, все равно дети девицы так и останутся только ее детьми. Так что ступай к себе в Самое Пекло и…
– Пусть господин пастор все же сперва запишет детей. Двойня, оба мальчики…
– Нет, нет, возлюбленное чадо мое, нынче мы ничего не сможем поделать, потому что, как я уже сказал, нынче твои дети – всего только Юлины дети…
– Одна Юла не может детей родить, ни в жизнь, – вставил Юрка.
– По закону может, – возразил пастор. И тут Юрке вдруг вспомнилось что-то похожее, слышанное им в церкви из уст того же пастора, и он промолвил:
– Как дева Мария?
– Хотя бы и так, если тебе иначе не понять, – согласился пастор, не находя иного исхода в беседе с этим мужиком. – А теперь, чадо мое, запомни, что я тебе скажу: иди сегодня домой, а через два дня оденься почище…
– У меня нет ничего почище, – перебил пастора Юрка.
– Ну тогда надень то же самое, возьми с собой Юлу и…
– И мальчишек?
– Нет, мальчишек пока не надо, ибо…
– Кто же им дома титьку даст, если Юла сюда придет?
– Ну, если так, бери с собой и мальчишек. Стало быть, придете вчетвером, и я запишу тебя и твою Юлу, как жениха и невесту. Три недели буду оглашать вас в церкви с кафедры, а потом смогу и обвенчать.
– Тогда и у меня будут дети? – обрадовался Юрка.
– И у тебя будут дети, к тому ж еще и двойня, если у Юлы двойня.
– У Юлы-то двойня, – подтвердил Юрка.
– Ну, значит, все в порядке, только приходи послезавтра сюда с Юлой.
Когда Юрка скрылся за дверью, пастор вытер пот со лба. Случись в приходе все такие, как Юрка, что было бы! Если бы все прихожане считали себя Нечистыми, явившимися на землю, чтобы спасти душу; если бы они верили, что их жены со злости прямиком в ад отправляются, когда их мужья приживают детей с девицами; если бы сами мужья – эти самые Нечистые – сжигали бы вместе с постройками своих батраков и прочих покорителей женских сердец, – будь все это в действительности, а не фантазией бедняги Нечистого и его религиозным помешательством, сколько построек приходилось бы возводить каждый год? О божественная вера! Подумать только: он – Нечистый, но, как человек, стремится к блаженству; и в то же время сам убивает, сжигает, нарушает святость брака. А какое-то пустячное удостоверение личности причиняет ему боль сердечную. Уже с самого начала он оцеживает комара, а верблюда поглощает.[2] Удивительно создан человек!
Пока пастор рассуждал таким образом, Юрка в радостных чувствах шагал к дому; было и у него над чем поразмышлять. «Хороший человек – этот пастор, – думал он, – все понимает, что ему ни скажешь, сам ласковый, отзывчивый. И поучает по-хорошему и спрашивает так, что всегда знаешь, чем ответить. Ни на что не обижается. Побольше бы таких людей!»
Когда он вернулся домой, настроение у него несколько изменилось, так как Юла первым делом спросила:
– Ну, записали мальчишек?
– Нет, – ответил Юрка.
– Почему?
– Детей у меня нет, потому.
– А двойня чья же?
– Твоя.
– Это пастор сказал?
– Пастор сказал, что ты вроде как дева Мария.
– Не болтай!
– Сперва я так сказал, а потом пастор…
– Что ты сморозил – я верю, но чтобы пастор…
– Право же! Он сказал: «Ладно, этак ясней будет».
– Что ясней?
– Что ты – дева Мария.
– Нет, старина, пастор хотел сказать тебе, что я – девушка с ребятами, да не решился, вот и…
– Чего же он забоялся?
– Тебя забоялся. Того гляди убьешь…
– Я всего только пригрозил, что подожгу его дом.
– Нельзя было так говорить.
– А как же быть, раз ничего не ладится!
– Взял бы и ушел, вот и все. Я сама сходила бы.
– Нет, пастор сказал, что мы оба должны прийти.
– Зачем же обоим? Дети-то мои.
– Пастор так сделает, что и моими будут.
– Обвенчать он нас хочет, что ли?
– С кафедры хочет огласить.
Юла помолчала, потом сказала тихо, но Юрка почувствовал – Юла довольна:
– Конечно, эдак-то лучше всего. Пастор прав.
– Пастор прав, – повторил Юрка.
А когда настал назначенный день, он запряг лошадь в телегу, сам сел спереди – править и погонять, Юла – позади него, держа ребят на коленях. Свои вязальные спицы она нынче оставила дома, – вместо них у нее были мальчишки; с ними хлопот побольше, чем со спицами: то давай им грудь, то укутывай, то подвертывай сухие пеленки. Глядишь, так время и пролетело.
Когда Юрку и Юлу записали как жениха и невесту, Юрка пожелал, чтобы и его сыновей в список вставили, но пастор ни под каким видом не соглашался. Прежде, мол, следует три раза огласить жениха и невесту, потом их обвенчать и только после этого включить детей в список. Так что пришлось Юрке запастись терпением. Но в конце концов все обошлось честь по чести, и можно было надеяться, что отныне в глуши Самого Пекла воцарятся тишина и покой, кончатся всякие треволнения и передряги, допросы и дознания.
Глава шестая
У Юрки отлегло от сердца, когда он услышал, что дело о пропаже его жены прекращено по приказу властей. Не за себя порадовался Юрка – за других. Особенно беспокоила его Юла, которая начала было сомневаться: в самом ли деле Лизета ушла прямиком в ад. Может быть, из-за глубокого снега и метели она не нашла дороги туда, бродит теперь призраком где-нибудь по лесу, да еще явится чего доброго домой, как случается даже с теми, кто похоронен.
– С испуга, глядишь, молоко в груди испортится, у ребят животы заболят, – объясняла Юла свои страхи.
– А ты сразу и пугаться по пустякам, – говорил Юрка. – Живую не боялась, чего же тебе ее мертвой бояться?
– Кровь у меня хлипкая, не иначе.
Эти слова особенно поразили Юрку. Подумать только: такая сильная и здоровая женщина, эта Юла, – ан кровь хлипкая. Стало быть, и сама она робкого десятка, – вот что проняло Юрку. Он сказал:
– Не бойся, я свою бабу знаю, она сразу в ад ушла, больше ей некуда. Если и вернется, так прямо из ада. Ну, а тогда она будет иметь дело со мной.
Все же Юла никак не могла успокоиться, у нее скребло на сердце. Она спросила у Юрки:
– Не хотел бы ты сходить разок на кладбище?
– Зачем? – сказал Юрка и, так как Юла смущенно молчала, добавил: – Что ж, можно и сходить.
Юла же, переведя разговор на другое, молвила:
– Странные все-таки люди!
– Какие люди? – спросил Юрка.
– Ну, полиция там и другие. Взбрело им в голову, что это я отправила твою жену на тот свет.
- Юла - Шолом Алейхем - Классическая проза
- Немного чьих-то чувств - Пелам Вудхаус - Классическая проза
- Парни в гетрах - Пелам Вудхаус - Классическая проза
- Мужицкий сфинкс - Михаил Зенкевич - Классическая проза
- Эмма - Шарлотта Бронте - Классическая проза
- В «сахарном» вагоне - Лазарь Кармен - Классическая проза
- В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш) - Кнут Гамсун - Классическая проза
- Трапеза - Шолом Алейхем - Классическая проза
- Под сенью девушек в цвету - Марсель Пруст - Классическая проза
- Лолита - Владимир Набоков - Классическая проза