Призраки в ночи - Владимир Алексеевич Колганов

вступилась:

— Ну что пристал? Я не для того Беату позвала, чтобы ты её допрашивал.

А та всё-таки решилась приоткрыть завесу тайны:

— Меня как-то пригласили в кино на главную роль. Режиссёр, старый хрен, подкатывал и так, и сяк, а я ни в какую! Тогда знаете, что он сделал? — я весь внимание. — Изменил сценарий и мне пришлось сниматься голой. То в постели, то под душем, то полураздетой за обеденным столом, то просто голышом хожу по комнате, а он при этом на меня глазеет. Видимо, больше ему и не надо в этом возрасте.

Она смеётся, но мне не до смеха, потому что у меня свой интерес:

— Что-то не припомню такого фильма. Где его можно посмотреть?

Тут уже они вместе хохочут. Потом Беата пояснила:

— Большая часть отснятого материала не попала на экраны, зато заняла почётное место в коллекции этого пердуна.

Вот оно как бывает! В пору пожалеть, что не стал кинорежиссёром. Да и Беате можно посочувствовать — неужели нет других способов завоевать признание у публики. Так её и спросил.

— Ну почему же, есть. Надо найти влиятельного покровителя из тех, кто вкладывает деньги в киноиндустрию. Но тут имеется и оборотная сторона. Если уж забралась к нему в постель, тогда в фильмах не должно быть никакой эротики с твоим участием. Всё потому, что он не хочет ни с кем тебя делить. По сути, становишься крепостной актрисой или птицей в золотой клетке. Как это ни называй, но для меня совершенно неприемлемо.

Грустно, если так. Я-то считал, что некоторые актрисы не снимаются голышом, потому что принципы не позволяют. А тут, оказывается, полный произвол! То есть они хотят, но строгий дядька не пускает.

— Послушайте, Беата, а как за рубежом, на Западе?

— Там всё замыкается на продюсере. Если его не ублажить, не видать главной роли в фильме. Подруга, она пару раз снималась в Голливуде, рассказала забавную историю. Задумал как-то продюсер, Стейнфорд вроде бы, снять фильм по роману Булгакова. На роль Маргариты претендовали две самые популярные в то время американские актрисы. Так вот они чуть ли не передрались за право с ним переспать.

— И что?

— Говорят, обе добились своего, но фильм по какой-то причине не запустили в производство.

— Обидно!

— Да это типичная история! Я потому и не советую Надюше лезть в эту клоаку.

— А как же вы?

— Так надо же на что-то жить! После того фильма посыпались предложения со всех сторон. И какие-то шмотки рекламировала, и драгоценности, и косметику…

Рассказывает о своём успехе, а в глазах почему-то грусть. Видимо, уже не столь популярна. Так надо опять сняться в эротическом фильме! Так и посоветовал. А она качает головой:

— Теперь у нас такие сцены под запретом. Говорят, надо воспитывать подрастающее поколение, следуя нашим традициям. Как в фильме у Гайдая: «Руссо туристо. Облико морале. Ферштейн?»

Понимать-то понимаю, однако жаль, если талантливая актриса останется без средств к существованию.

А она вдруг обратила внимание на портрет:

— Надька! Неужели это ты?

Видимо, не мылись вместе в бане, поэтому не то чтобы не узнаёт, но сомневается. Тут же обращается ко мне:

— А слабо меня изобразить в таком примерно виде?

Не вижу смысла тратить понапрасну холст и краски, но она тут же объясняет:

— В кино эротика запрещена, а вот в изобразительном искусстве пока царит полная анархия, — и так пронзительно, с каким-то тайным смыслом смотрит на меня: — Если опять привлеку к себе внимание таким образом, тогда с меня причитается.

С образом пока не ясно, а с оплатой уже что-то вырисовывается, причём в самой что ни на есть натуральной форме.

— Ладно, я попробую.

Однако Надя возражает:

— Но только не с натуры! Беата, ты перешли ему фотографию, а он потом…

— Подруга! Ты ревнуешь, что ли?

— Да вовсе нет! Просто так ему удобнее, знаю по себе.

— Так ты до сих пор с ним не переспала?

— Нет. А зачем?

Беата вскакивает с дивана, а на лице изумление, душевная мука — что называется, вошла в образ, не знаю уж, Отелло или Дездемоны:

— Это уму непостижимо! С художниками так поступать нельзя, это весьма ранимые натуры. Только представь, как он страдает, стоит ему кинуть взгляд на твой портрет.

Насчёт страданий — это явный перебор! А в остальном всё верно.

Надя, тем временем, в сомнении:

— Так что, прямо сейчас?

— А почему бы нет?

Это не я сказал, но в принципе не против — разве не видно по моему лицу?

Тут они снова в хохот… А потом Беата говорит:

— И не мечтай! С такими, как Надюша, надо действовать иначе. Сначала под венец, а уж потом… Потом делай с ней, что захочешь, но на вполне законных основаниях.

Да я опять не возражаю!

Тут зазвонил то ли будильник, то ли телефон. Ну почему, как всегда, на самом интересном месте?

Глава 12. Третий лишний

Всё когда-нибудь заканчивается — и ночь, и продукты в холодильнике, и даже сама жизнь. Тут ничего уж не поделаешь — на этот раз Надя пришла со своим отцом, в этом у меня нет сомнений, достаточно посмотреть на Надю. На её лице и сожаление, и испуг, но, чтобы как-то объяснить неожиданный визит, у неё не хватает смелости.

Могучего телосложения гражданин, к тому же облечённый властью, это видно по его физиономии — такой, как вдарит, мало не покажется. Только ведь и я мужик не промах! Помнится, познакомился в одной компании с бывшим диверсантом — в переводе на нынешний язык, с киллером-одиночкой. Кое-какие приёмы рукопашного боя он мне показал — после удара либо в гроб под похоронный марш, либо на больничную койку. Но то было на войне, а сейчас махать руками, да ещё в собственной квартире не хотелось бы. Мебель можно повредить, да и Надя огорчится — каково взирать ей на мою исковерканную личность после мордобоя?

Смотрю, в руках у папы объёмистый баул — неужели хочет запихнуть туда мои останки? Если там плата за Надин портрет, тогда что же — по рублику деньги собирал? А он, не говоря ни слова, достаёт из баула бальное платье, туфли и кладёт передо мной на стол.

— Вот!

— Что вот?

— Задрапируйте! — и мотнув головой в сторону картины, стоящей в углу, продолжает: — Не сомневаюсь, что вы с этим быстро справитесь. А я не уйду, пока не закончите работу.

Всё вроде бы предельно ясно, вот только не пойму, кто здесь третий лишний