Анима - Вова Бо

не пользуется особой популярностью, да и редкая фиговина. Если вставить в рунный круг, то руна вносит хаотические изменения в структуру, — он демонстративно постучал пальцем по блокиратору на руке, который был исписан рунами.

Ну да, по описанию звучит как нечто действительно специфическое. И малополезное.

— Че с бабой? — лениво спросил Гамбо.

— Убил, — коротко ответил я.

— Убил, — передразнил меня он. — Сказал, будто бутерброд съел.

Не стал комментировать его реплику и просто кивнул на портал, чтобы он валил отсюда. Сам зашел следом, из-за чего ящер просто развеялся, уйдя в откат.

Если вход в разлом высосал всю ману с моих обеих дланей, то выход потребовал пять единиц всего с одной. Можно ли оплатить в сумме понемногу из каждой, я не знал. После того, как получил вторую длань и стал обоеруким, как-то не было возможности проверить.

Да и в свободных источниках об этом редко пишут, потому что явление тоже редкое. Вроде как пять-шесть призывателей на тысячу. И это цифры с учетом того, что большинство обоеруких скрывают свою вторую длань. Официально вообще наоборот, один на пять-шесть тысяч.

Обратный переход не отключил блокиратор, поэтому я просто вытащил отпечаток ящера в инвентарь. Всегда могу сказать, что сделал это в момент входа в разлом, потому что так захотелось, вот почему.

А вот на выходе нас уже ждали, и выглядело это крайне стремно.

Куча полицейских держали нас под прицелом. Оглядевшись, заметил повреждение одной из гермостворок, что вели на пути. Такое ощущение, что их просто оплавили.

— И вот мы с Эзо возвращаемся с разведки, — тем временем вещал Гамбо. — А там гоблины злющие нам на пятки наступают и верещат что-то на гоблинском. А этих вообще не видно. Ну мы и подумали, что тут дело нечисто и вышли сюда, начальник.

Я же не слушал, потому что смотрел на охранника тюрьмы, что сейчас лежал на перроне, а под ним уже собралась огромная лужа крови. Лицо бледное, но парень все еще жив и прижимает руки к груди. Рядом трется полевой медик, но не похоже, что он может что-то сделать.

Я делаю шаг, и в меня тут же утыкаются стволы автоматов. Присев возле охранника, оглядел рану, которую док сейчас пытался перевязать. Паршиво дело. Широкая и с обугленными краями. Что-то очень горячее пробило его насквозь.

Один из полицейских схватил меня за шиворот и попытался оттащить. Тюремная роба порвалась от рывка, но я остался на месте. Поднес правую руку к бледному лицу охранника.

— Сними, я могу помочь, — коротко бросил я.

Полиция что-то орала приглушенными масками голосами. Гамбо увещевал, охранник хрипел, но в этот момент кто-то дал отрывистую команду, и все стихло. Охранник долго смотрел мне в глаза, а затем поднял дрожащую руку и начал водить пальцем по блокиратору, вращая и меняя местами руны.

Тут я тоже рисковал. Если он ошибется или рука дрогнет, то блокиратор оторвет мне конечность. Но охранник справился и создал нужную последовательность, после чего каменное кольцо на моем запястье потухло и стало шире.

В следующий момент рука покрылась броней, из инвентаря материализовался громоздкий медный шприц, и я ударил иглой прямо в сердце. Алая жидкость в стеклянной колбе под напором поршня начала исчезать.

Глаза парня расширились, представляю, каково ему сейчас. Я один раз получил такую штуку до восемнадцати. И хоть я формально уже имел длань и был призывателем, корежило меня сильно. А тут обычный человек, чье тело не способно перерабатывать Аниму.

— Это затянет рану и восстановит все повреждения, — теперь я обратился к медику. — Но надо доставить его в больницу и сделать переливание, чтобы вывести избыточную Аниму. Ну и… — в моем голосе проскользнула неуверенность, — что там еще принято в таких случаях.

Медик снял маску и произнес обычным голосом:

— Там знают, как работать с интоксикацией. Справятся. Спасибо.

Я кивнул и поднялся на ноги, отойдя обратно к Гамбо. Только что я потратил эликсир за пятнадцать рублей по какому-то там реестру, пятьдесят по курсу турнирной арены. А значит, не меньше сотни по реальному рыночному курсу.

Скорей всего это месячная зарплата этого тюремного охранника, если не больше. И огромные деньги для меня лично. Но это не имеет значения, потому что он отнесся к бродяге и заключенному по-человечески. Дал совет, дал артефактный нож, который явно был для него весьма ценным. И чуть не умер, просто выполняя свою работу.

В Москве слишком много ублюдков, которые в принципе лучше бы не рождались на свет. И рядом с ними живут такие парни, как этот. И они уж точно заслуживают еще одного шанса.

Посмотрел на пятерку полицейских, что вели мою тушку стволами, и на всякий случай убрал длань, чтобы не раздражать их лишний раз. Заодно перекинул карту ящера на свое место. Но если кто-то просветит мой пополнившийся инвентарь, то у них все равно возникнут вопросы.

— Я без понятия, как эту штуку обратно активировать, — поболтал я браслетом.

— Какого цвета были гоблины? — услышал я голос.

Вперед вышел человек в штатском, но гордая осанка и твердый взгляд говорили о нем лучше всякой формы. Человек смотрел мне прямо в глаза, держа руки за спиной. Но я все равно заметил, что левый рукав куртки был закатан по локоть.

— Зеленые. Обширный лесной биом, но лугов и полей тоже хватает. В рощах много гоблинских ловушек, так что пусть клановые смотрят под ноги, когда пойдут зачищать.

— Что-нибудь еще? — довольно спросил мужчина.

Я лишь пожал плечами.

— Этого я сам верну в тюрьму, — произнес мужчина и развернулся в сторону эскалаторов. Затем все же замер и обернулся. — До этого момента призыватель Эзо не давал городу поводов усомниться в своей адекватности. У нас ведь нет необходимости вызывать сюда подкрепление с новыми блокираторами?

— Путь паломника тернист, но прям, — процитировал я древнего философа. — Уважай путь паломника, потому что он уважает остальные пути.

— Как интересно, — губы мужчины тронула улыбка. — Переводя на московский, это означает: не лезь ко мне — и не получишь в ответ?

— Из вас получился бы отличный переводчик, — вернул я улыбку.

— О, он еще и в юмор умеет, — усмехнулся штатский. — Иди за мной.

— Эзо, не забывай, кто тебя всему научил, — услышал я голос Гамбо за спиной. — За меня не беспокойся, прокачусь с ветерком в просторном автозаке. Слыхали, парни, а до меня такой мрачный ходил, никаких шуток не понимал. Чуть что — сразу с кулаками…

Я не дослушал браваду Гамбо, позволив эскалатору поднять меня наверх.

— С тобой-то ладно, — тем временем произнес полицейский. — По глазам вижу, что гоблинов ты не боишься. Но чтоб этот пройдоха сунулся в разведку. Удивительно.

— Вы знакомы? — проигнорировал я намек на несостыковки в нашей истории.

— С Гамбо? Мы с ним каждый месяц видимся в участке. И еще ни разу не смогли посадить по полной. Видимо, тюремщиков он тоже достал, раз решили его в разлом отправить.

— А бывает иначе?

— Он если и попадает к нам, то ненадолго. Обычно за пару дней дело против него разваливается или штраф погашают. И проныру отпускают. До этого ему везло и никаких разломов под руку не попадалось, — хохотнул полицейский.

— Если так достал, то разлом ведь может и в камере открыться, — припомнил я слова следователя Тарасова. — Так мне рассказывали.

— Ради таких, как Гамбо, разломы в камерах не открываются, — понял метафору мой сопровождающий. — Он плут и проныра, но грань знает. А иногда даже сотрудничает со следствием, — он на несколько секунд замолчал, но затем все же закончил мысль: — Когда ему это выгодно.

Мы вышли из метро, спокойно прошли через оцепление. В городе еще не начало светать, но мрак был не таким плотным. Полиция поглядывала на мою рваную робу, но вопросов никто не задавал.

Сопровождающий подвел меня к большому черному внедорожнику, открыл пассажирскую дверь, а сам сел за руль. Мы не спеша тронулись по практически пустым улицам столицы. Так или иначе, но следом двинула и машина сопровождения.

Мужчина явно был не простым полицейским, раз ему не задали ни одного вопроса.

— Мне вот что непонятно, — как бы между делом произнес он. — В разлом вас заходило семеро, а вышло шесть.

— Значит, кто-то остался, — ответил я, хотя вопроса не было.

— Думаешь, еще выйдет? — с усмешкой произнес он.

Я промолчал. Неизвестно, сколько жучков напичкано в эту машину и что вообще требуется, чтобы мои слова считались чистосердечным признанием в убийстве. И если даже «курорт» стал для меня бесполезен, то усугублять ситуацию я точно не хотел.

— Призыватель