«Корабль любви», Тайбэй - Эбигейл Хин Вэнь

столько подходящих парней в одном месте. Я целую вечность дожидалась этой поездки. Как меня достали все эти выпендрежные рок-музыканты, среди которых я росла! Я найду своего мужчину здесь. — Софи указывает на меня, словно передает мне парламентский жезл: — А каков ваш план действий, мадам?

Одним мановением руки я швыряю свой учебник за двести долларов на пол и запинываю его глубоко под кровать. Потом беру флаер клуба «Поцелуй» и набрасываю на обороте список:

ПРАВИЛА СЕМЬИ ВАН

Учиться только на отлично

Одеваться как монашка

Комендантский час с десяти вечера

Не выпивать

Не транжирить деньги

Не танцевать с мальчиками

Не целоваться с мальчиками

Никаких бойфрендов

Последний пункт я заношу в список с трепетом, будто подписываю согласие на затяжной прыжок со скалы с парашютом — он не планируется, но мало ли что? Я размахиваю листком перед носом Софи; вот они, причины, по которым я — сущее дитя в сравнении с остальными: ведь я поступила в медицинский, я — дочь своих родителей, я — Эвер Ван.

— Этим летом я нарушу все правила Ванов.

— Вообще-то ты пропустила самое важное. — Софи берет мою ручку и дописывает внизу: «Никакого секса».

— Нет! — Я выхватываю у нее ручку, ненавидя себя за то, что покраснела. Пусть это самое священное из правил Ванов. Наверное, я прочитала слишком много викторианских романов, но я приберегаю это для любви.

— Отлично! — Софи смеется и тычет пальцем в третье правило — «Комендантский час»: — Вот с чего мы начнем. Нам просто необходимо выбраться.

Уставившись в окно, я изучаю бетонную стену, окружающую лагерь.

— Можем попробовать перелезть через ограду: поставить стулья один на другой. Но потом придется прыгать с большой высоты.

Стена здесь добрых пятнадцать футов. Я осматриваю двор, пока взгляд снова не упирается в уродливую трубу, перекинутую через зеленую реку. Труба уходит под эстакаду. Она начинается на территории лагеря, у бетонного столба рядом со зданиями на противоположной стороне лужайки. Наверх ведет красная металлическая лестница, а на другом конце трубы по такой же лестнице, вероятно, можно спуститься. Общая длина трубы футов сто, и днем она на виду у всего «Цзяньтаня». Но не ночью.

— Вот наш выход, — говорю я и осознаю, что решение принято. Меган убила бы меня, если бы узнала.

Софи подходит и выглядывает в окно:

— Ты ведь шутишь. Если мы свалимся…

— Там есть мостки. — Я натянуто улыбаюсь сообщнице, хотя от страха у меня крутит живот, а воображение рисует выразительную картину падения в темные речные воды с высоты нескольких десятков футов. — В четверг вечером зажигаем!

Глава 7

Главная задача, заявляет Софи, отыскать клубный прикид.

Но внизу, в душном вестибюле, Мэйхуа и другие вожатые загоняют народ в тускло освещенную аудиторию на церемонию открытия смены. Я заглядываю внутрь. Зал, по-видимому, рассчитан на меньшее количество людей, потому что все места перед сценой с красным занавесом заняты. Учащиеся теснятся вдоль задней стены и заполняют проходы.

— Идем, — шепчет моя спутница, и мы огибаем группу парней, стараясь держаться подальше от Мэйхуа.

— А сколько здесь вообще ребят?

— Пятьсот человек. — Софи останавливается у стола с большим бронзовым сосудом. В сосуде — соевый соус с чаинками, в котором плавают десятки яиц[29].

— Пятьсот? — изумляюсь я. Софи вынимает из жидкости мраморное яйцо, кладет в бумажный стаканчик и сует мне в руку. — Больше, чем во всей моей школе.

По залу эхом проносится барабанная дробь, чарующе гулкая и ритмичная. Я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на сцену, где два парня в белых рубашках без рукавов и черных брюках бешено колотят по барабанам тангу[30]. Между ними на сцену выпрыгивает китайский лев, тряся огромной золоченой головой.

Софи хватает меня за руку:

— Пора валить отсюда.

Мне хочется предложить ей остаться: я в жизни не видела, чтобы лев выделывал такие коленца. Стоящая в дверях вожатая в неоново-желтой шляпке подзывает нас криком:

— Лай, лай!

Но Софи утаскивает меня за угол, оцарапав мне руку о кирпич; потом мы толкаем двойные двери и выскакиваем на слепящее солнце. Два садовника, стоя на коленях в грязи, сажают цветы.

— Бежим! — подгоняет меня Софи, и я мчусь вместе с ней по подъездной аллее вокруг пруда с кувшинками, мимо будки охранника прямо на улицу.

— Они нас не догонят… Ой, мамочки!

Я отскакиваю в сторону, пропуская вереницу изрыгающих дым мопедов. Поднятый ими вихрь вздымает мои волосы и юбку.

— Знай наших, — переливчато смеется Софи, оттаскивая меня на тротуар, и быстрым шагом устремляется вперед. — Только не попади под машину, ладно? Здешние дороги — сплошное нарушение прав человека.

Солнце нещадно печет мне голову, пока я луплю яйцо, стараясь при этом не отстать от подружки. Я много лет не ела чайных яиц — после того, как открыла коробку с завтраком, в ужасе завопила: «Что за гадость?» — и упросила маму больше не давать мне в школу странную китайскую еду. Софи уплетает свое яйцо, издавая сладострастные стоны, как в тех сценах, которые мне не разрешается смотреть по телевизору. Я смакую аппетитный деликатес с ароматом бадьяна и корицы.

— Вкуснятина, — вырывается у меня.

По другой стороне улицы на кирпичной подпорной стенке холма изображены китайские крестьяне. Мы проходим мимо красного храмика с причудливой многоярусной крышей, похожей на раскрытую книгу, положенную мягкой обложкой вверх, с чуть скошенными срезами и загнутыми, точно нос корабля, углами. Он расписан яркими зелеными, синими, красными и желтыми красками: цветы, замысловатые узоры, фигуры китайских ученых в сине-зеленых одеяниях. Над крышей извивается длинный зеленый дракон с пылающими желтыми шипами на спине.

— Безумное здание, — замечаю я, — но мне даже нравится.

— Такого на Тайване полно. — Софи выбрасывает пустой стаканчик из-под яйца в урну. — Еще увидишь.

Мы срезаем путь через парк, затем шагаем по узким улочкам, застроенным трехэтажными зданиями с магазинчиками размером с гараж. Минуем парикмахерские, чайную, лавку, торгующую виски, — везде ярлыки с китайскими иероглифами. Наконец подходим куличному рынку, где полно киосков, маленьких магазинчиков и крохотных ресторанчиков всего на несколько мест. Вот какой-то продавец опрыскивает водой груду пекинской капусты. Толстуха с волосами, подвязанными фиолетовым шарфом, делает из теста палочки длиной в фут и бросает их в медный чан с кипящим маслом; другая женщина разматывает рулон красного шелка. Сверкают, как разноцветные светлячки, украшения.

Вслед за Софи я углубляюсь в ряды брезентовых торговых палаток. Продавцы подзывают: «Сяоцзе, лай, лай!»[31] — и указывают на