О, Иерусалим! - Ларри Коллинз

Наёмников поселили в гаражах и на чердаках и кормили за счёт квартала. Командовать отрядом взялся бывший сержант палестинской милиции Абу Халил Гено; у сержанта был сиплый голос, вспыльчивый характер и склонность к шотландскому виски. Живописный Гено и его банда вскоре превратились для братьев Диб и всех жителей квартала в форменный кошмар.

Как-то у них случайно взорвалась связка ручных гранат; в результате квартал понёс свои первые потери. Большую часть времени наёмники проводили в поисках спиртного. Стоило прошмыгнуть кошке или раздасться случайному выстрелу с еврейского поста, как в ответ начиналась бешеная пальба, которая до смерти пугала и арабов, и их еврейских соседей.

Эта бессмысленная стрельба отвечала характеру феллахов. Для молодых арабов винтовка в руках была несомненным признаком мужественности — вроде рождения мальчика-первенца. Винтовка для араба была не только оружием, но и игрушкой; без неё не обходились ни свадьбы, ни похороны, ни деревенские пирушки, во время которых воздух беспрерывно оглашался залпами.

Поэтому арабы чуть ли не с детства были знакомы с оружием, но склонность бессмысленно разбазаривать боеприпасы резко отличала их от их противников-евреев, для которых каждый патрон был на вес золота. Эти феллахи часто были внуками или даже детьми кочевников-бедуинов; нередко они обладали истинным мужеством и смекалкой, столь необходимой для ведения партизанской войны. Под правильным руководством они могли бы стать опасными противниками, и именно среди этих людей муфтий находил своих наиболее преданных последователей.

Однако то, что люди муфтия считали военной силой, на самом деле представляло импровизированную парамилитарную организацию, рассеянную среди общин и кланов Палестины.

Привязанные к деревням, где они кормились, эти бойцы не пошли дальше азов воинской науки, а их командиры подбирались не по способностям, а по родственным клановым связям. Эти формирования были недисциплинированными и малобоеспособными.

Превыше всего здесь ценилась преданность муфтию; солдаты и офицеры подбирались в первую очередь из тех кланов, деревень и племён, которые эту преданность уже достаточно доказали. В отличие от Ҳаганы, всеми своими корнями связанной с ишувом, рать муфтия была практически всего лишь его личной армией; её задача заключалась не столько в том, чтобы воевать с евреями, сколько в том, чтобы напоминать палестинским арабам, кто их вождь. Командиры этого воинства были людьми посредственными, невежественными, зачастую они едва умели читать; они не скупились на угрозы в адрес своих соседей-евреев, но имели весьма смутное представление о том, как командовать солдатами на поле боя. Возглавлял их сорокадвухлетний Камаль Иркат, выходец из старинной иерусалимской семьи, бывший инспектор полиции. У него был профессиональный свирепый оскал, усы, как у Панчо Вильи, горящие чёрные глаза и неистребимая склонность фотографироваться в бриджах для верховой езды и развевающейся кефие перед строем своих ратников. Иркат завоевал сомнительную славу тем, что первым из арабских вождей поклялся «сбросить евреев в море». Однако явные недостатки арабских «армий» не особенно тревожили палестинских арабов. Они знали, что обладают стратегическим преимуществом и полностью контролируют дорогу к Иерусалиму.

Со всех сторон Иерусалим был окружён плотным кольцом арабских деревень. Евреев в стране было в два раза меньше, чем арабов, к тому же арабам значительно проще было доставать оружие. Но главное их преимущество состояло в том, что их поддерживали все без исключения соседние страны. Уже несколько месяцев подряд радио и пресса арабских государств горячо уверяли палестинских арабов, что их дело — это кровное дело всего арабского мира, который ни за что не позволит евреям захватить власть в Палестине. Как некогда воины Омара и Саладина, так и теперь армии арабских стран, на этот раз вооружённые артиллерией, авиацией и танками, придут на помощь своим палестинским братьям.

6. Мы задушим Иерусалим

В течение недели в декабре 1947 года каждый вечер на улице Каср-эль-Нил, главной магистрали Каира, собирались толпы людей; они приходили сюда для того, чтобы поглазеть на огни дворца, в котором помещалось египетское Министерство иностранных дел. В полутьме ранних декабрьских сумерек мерцали угли в жаровнях, среди толпы сновали уличные торговцы, продававшие жареные арбузные семечки и початки варёной кукурузы. А в парадном зале дворца, под обюссонскими гобеленами, совещались восемь разгневанных мужчин: семеро из них были премьер-министрами или министрами иностранных дел семи государств, входящих в Арабскую лигу: Египта, Ирака, Саудовской Аравии, Сирии, Йемена, Ливана и Трансиордании; восьмой был генеральным секретарём Лиги. Именно на обещания стран Арабской лиги и полагались палестинские арабы.

За людьми, собравшимися во дворце на улице Каср-эль-Нил в Каире, стояла внушительная сила; под их властью было население общей численностью в сорок пять миллионов человек — в тридцать раз превышавшее население Палестины и территория общей площадью в три миллиона квадратных, миль — в двести раз больше, чем территория Палестины. Под бесплодными пустынями арабских владений скрывались богатейшие в мире запасы нефти. В распоряжении этих людей имелось пять регулярных армий, три из которых — иракская, египетская и трансиорданская — считались достаточно боеспособными.

Объединение семи арабских государств, связанных общим языком, историей и религией, создавало впечатление мощи и сплочённости; в действительности же дело обстояло не совсем так. Сирия и Ливан были республиками, государственный строй которых представлял собой подобие французского; Саудовская Аравия, Йемен и Трансиордания — феодальными монархиями, возникшими на основе племенных структур; Египет и Ирак — конституционными монархиями британского образца. Все эти страны постоянно враждовали друг с другом. Историческое соперничество Египта и Ирака уходило своими корнями к временам халифатов. Богатая нефтью Саудовская Аравия являлась предметом зависти и недоброжелательства со стороны своих бедных соседей. Все эти страны раздирала племенная, национальная и даже личная вражда. Сирия откровенно зарилась на Ливан. В правящих кругах Сирии и Ирака постоянно зрели заговоры и шла ожесточённая борьба за власть.

В течение последних четырёх лет руководители этих государств соревновались друг с другом в воинственности своих позиций в отношении Палестины. Патриотизм того или иного арабского лидера измерялся тем, насколько пылко он клялся в преданности палестинским братьям. Все эти заявления побуждали палестинских арабов занимать всё более непримиримые позиции.

— Если ООН хочет, чтобы еврейское государство существовало, — хвастался ливанский премьер-министр Рияд эль Солх, — ей придётся послать своих солдат для охраны каждого еврея.

И вот, наконец, настала пора перейти от воинственных угроз к делу. Уже неделю совещались в Каире руководители арабских государств, и в ходе переговоров обнаружилось то, что и так было им всем хорошо известно: между публичными заявлениями и личными убеждениями этих лидеров была дистанция огромного размера. Что бы они ни собирались предпринять в Палестине, это могло быть сделано отнюдь не ради помощи палестинским братьям, а лишь исходя из их собственных интересов.

Египетский премьер-министр Махмуд Нукраши Паша готов был послать в Палестину деньги и оружие, но не армию: конфликт с Великобританией из-за Суэцкого канала не позволял Египту ввязываться в войну, в которой линии коммуникаций будут проходить через зону канала, контролируемую англичанами.

Фейсала, наследного принца богатой нефтью Саудовской Аравии, убеждали, что он должен помочь общей борьбе, прекратив или хотя бы сократив поставки нефти западным странам, особенно Соединённым Штатам; однако, памятуя, что сокращение поставок нефти из Саудовской Аравии на Запад означает истощение потока долларов, текущих с Запада в казну его отца, короля Ибн-Сауда, принц Фейсал на все подобные просьбы неизменно отвечал, что «речь идёт о Палестине, а не о нефти».

Представитель иракского премьер-министра Нури Сайда предложил, дождавшись ухода из Палестины британских войск, ударить по Тель-Авиву; однако такой план показался остальным участникам совещания весьма подозрительным — противники Нури Сайда увидели и нем не столько стремление помешать образованию еврейского государства, сколько попытку усилить в Палестине британское влияние. Ливанский премьер-министр Рияд эль Солх и его близкий друг и политический союзник Джамиль Мардам, премьер-министр Сирии, предложили организовать в Палестине партизанскую войну; таким путём они надеялись подорвать растущее влияние Ирака, главного соперника Сирии.