Изгнание беса - Андрей Столяров

– Мальчика отпустите, – неживым голосом сказал Карл.

Человек в очках вздрогнул.

– А?.. Мальчика?.. Что?.. Нет, мальчик, к сожалению, вырастет. И запомнит, кто такой был Альберт. Альберт – это я, просто Альберт, будем знакомы…

Карл рывком подтянул автомат и – вскинул. Он успел, Герд ясно, как на экране, увидел палец, давящий на спусковой крючок. Раз, и еще раз, и еще раз – впустую.

Выстрел из пистолета тявкнул как-то очень негромко. Видимо, пластмассовые контейнеры поглощали звук.

– Все, – прошептал Карл и уронил автомат.

Человек постоял, шевеля губами, будто беззвучно молился, потрогал висок, – как на тесте, остались неглубокие вмятины – затем осторожно приблизился и вытащил оружие из-под неподвижного тела. Передернул затвор, отломил ручку-магазин, сказал неестественно бодрым фальцетом: – А?.. Нет патронов… – Усмехнулся одной половиной лица, точно в судороге. – Вот как, оказывается, бывает, мальчик. Бога, конечно, нет, но иногда начинаешь думать – а вдруг…

Хорошо, что ремень захлестнулся выше запястья. Герд согнул руку, и масляный автомат сам лег на колени. Держать его, как положено, не было сил. Я не смогу выстрелить, подумал он, нащупывая изогнутый крючок спуска. Ни за что на свете, у меня не получится. А что если и здесь кончились патроны?

Тем не менее, он выпрямился не вставая.

– Эй! – растерянно сказал человек, застыв на месте. Потрогал пояс; пистолет был недосягаем, в заднем кармане. – Ты что, мальчик, мне тут шутки шутишь… Брось эту штуку! Я тебе кости переломаю!..

Он шагнул к Герду – бледный, страшный и какой-то уже неживой. Дохнуло перегаром, сырой одеждой, подвальной земляной плесенью. Вероятно, так и должна пахнуть смерть. Герд изо всех сил зажмурился и нажал спуск. Человек в очках прижал к животу ладонь, словно опасаясь за содержимое, и, как стеклянный, опустился на ближайший контейнер, помогая себе другой рукой.

– Надо же, – сказал он, высоко от глазниц отжав твердые брови.

И вдруг повалился на бок, как будто в нем враз что-то выключилось.

Герд поднялся и, прижимаясь к стене лопатками, обогнул лежащего. Ног он не чувствовал и шел, как по вате, которая бесстрастно заглатывала шаги. За поворотом, где лампы полопались, вывалились из перекрытия кирпичи – сюда попала граната. По мокрым обломкам он кое-как выкарабкался наружу. Выл ветер, хлестала вода, размалывающая кипящий воздух, земля постанывала, истерзанная бешенством атмосферы. И по стонущей этой, раскалывающейся в тесных недрах земле, озаряя сумрачно-фиолетовым светом пузырчатые водяные стебли, лениво, на подламывающихся ногах, как паук-сенокосец, бродили голенастые молнии. Дрогнула обводненная почва. Прогоревший лабораторный корпус распался – двумя наружными стенами. Герд едва устоял. Он дрожал от холода. Автомат ужасно оттягивал руку, и он его бросил…

Дорога раскисла. В лужах из жидкой глины проглядывало запотевшее небо. Втекал в него и сразу же размывался ручей, полный пены; в горах еще шли дожди.

– Я боюсь, – девчоночьим писклявым голосом сказала Кикимора.

Герд дернулся и нетерпеливо потряс ладонями:

– Помолчи!..

Он всматривался в открывшуюся перед ним картину. Это, кажется, был тот самый приветливый городок, куда он стремился: долина в прозрачной дымке, россыпь игрушечных домиков на обоих склонах, асфальтовые дорожки, чисто подметенная площадь перед торговым центром. Шторм, пронесшийся неподалеку, его, по-видимому, не задел. Черепичные крыши краснели нетронутыми чешуйками. Проворачивался ветряк на ажурной башенке.

– Давай превратимся хотя бы, – снова попросила Кикимора. – Нельзя так идти. Нас же узнают…

– Нет.

– Ненадолго, я тебе помогу…

– Пожалуйста, помолчи!

Герда передернуло. Превратиться в уродливого зверя – спасибо.

Он, пытаясь сосредоточиться, прикрыл глаза. Должна быть калитка и за ней – дом из силикатного кирпича, крыльцо с полукруглым навесом, на окнах – занавески в горошек. Судя по всему, придется искать. Чрезвычайно плохо, что он здесь с Кикиморой. Конечно, узнают – если у нее глаза во весь лоб, даже под волосы загибаются.

– Поправь очки. За километр ясно – кто ты и откуда…

Улица вела, наверное, прямо к центру. Они прошли мимо яблонь, которые перевешивали через ограду тяжелые намокшие ветви. Воздух был сыроват. Кикимора вязла в глине и утомительно отставала. Непрерывно бормотала что-то про санаторий на юге. Есть, оказывается, такой санаторий, ей рассказывал Галобан. Якобы там вылечивают любые, самые запущенные аномалии. Две-три операции, медикаментозный курс, физиотерапия. Надо подаваться на юг, а не бродить по поселкам, где их каждую минуту могут узнать… Заткнулась бы она со своим санаторием. Герд старался не слушать. Хватит с него. И вообще… – Люди кончились, говорил директор, как бы в рассеянности пролистывая томик с вытянутым готическим шрифтом. Их время исчерпано, наступает эпоха одержимых. Чем скорее произойдет смена поколений, тем лучше… – Люди не кончились, также, как бы в рассеянности, рассматривая гравюры, возражал ему Карл. Просто мы имеем дело с сильными генетическими отклонениями. Изуродованный материал. Это не есть норма… – Мне смешно, говорил директор. Давай не будем тешить себя иллюзиями. Кто из одержимых сохранил человеческий облик? Ну – ты, ну – я, ну – еще десятка два человек. Незавершенный метаморфоз – вот и все… – Люди только начинаются как люди, говорил Карл. Человек меняется, но остается по-прежнему человеком. Просто он приобретает новые качества… – Не надо закрывать глаза, говорил директор. Идеалом жабы является именно жаба, а не человек… – Но идеалом человека является человек, отвечал Карл. Это и есть, мне кажется, тот путь, по которому… – Ты имеешь в виду “железную дорогу”?.. – Да, я имею в виду “железную дорогу”… – Ах, глупости, говорил директор. Ты и сам, наверное, в это не веришь. Жалкая благотворительность, ну – спасут несколько одержимых… – Нет, это серьезные люди, говорил Карл. Они не очень образованные, возможно, но суть они поняли: человек должен остаться человеком… – Так ты их знаешь?.. – Да… – Ты очень рискуешь, Карл… – Только собой… – И главное, совершенно напрасно: либо люди, либо одержимые, третьего пути нет…

У забора, опасно прислонившись к штакетнику, под углом, как подпорка, которая уже поехала, коротал бесцельное утро некий человек – ботинками прямо в луже. Безразлично жевал табак, сдвинув на лоб примятую шляпу. Под широким поясом у него висел нож в чехле.

Он открыл один глаз, когда они проходили мимо, повернул им, как будто заключая пришельцев в невидимую сферу сознания, неожиданно открыл и второй глаз тоже и вдруг сплюнул на середину дороги янтарную жвачку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});