Экспансия – III - Юлиан Семенов

— Я слыхала, что семьям погибших от рук гитлеровцев полагается пособие…

— А разве вы не получали?!

— Нет… А сейчас мне придется платить за включение телефона, за отопление, воду… Это большие деньги… Мне достаточно неловко просить о пособии, но выхода нет… Когда я устроюсь на работу, можно будет отказаться…

— Пособие дается единовременно… Сколько вам было лет, когда погиб ваш отец?

— Я была совершеннолетней…

— Чем вы занимались?

Кристина почувствовала, как кровь прилила к щекам:

— Я… Я тогда… училась…

— Хорошо, тут нам не обойтись без справок: о вашем отце и о вас…

— Мама тоже погибла…

— Разве она работала?

— Нет. А это влияет на дело?

— Если бы она также занимала какой-то пост, пособие могло быть большим процентов на двадцать… Только не обольщайтесь по поводу суммы, фрекен Кристиансен, это небольшие деньги… Впрочем, на то, чтобы расплатиться за отопление, воду и телефон, вам хватит. Это все?

— Да, благодарю вас, вы были очень добры…

— Это моя работа, не стоит благодарности… И, пожалуйста, попросите в ходатайстве кафедры приписать, что вы не были замечены в коллаборанстве с нацистами, это крайне важно для всего дела: не смею вас более задерживать, до свиданья.

Господи, какое же это счастье говорить на своем языке, подумала Кристина, выйдя из магистратуры; все дело заняло двадцать девять минут; продуктовые карточки на лимитированные товары были уже готовы, когда она вошла в комнату номер три; всего семь минут пришлось подождать в очереди, где ставили на учет ищущих работу; порекомендовали сегодня же посетить главного повара ресторана в отеле «Викинг» господина Свенссона: «Он будет предупрежден, но, пожалуйста, не употребляйте косметику и оденьтесь как можно скромнее».

Адвокат, доктор права Хендрик Мартенс послушно перевернул кресло — так, чтобы на лицо не падали солнечные лучи, заметив при этом:

— Однако и в свете яркого солнца вы так же прекрасны, как в тени, фрекен Кристиансен.

— Благодарю вас за комплимент, господин доктор Мартенс.

— Это не комплимент, а чистая правда… Я к вашим услугам…

— Господин доктор Мартенс, я хотела бы обратиться к вам сразу по двум вопросам… Первое: мой отец погиб в гестаповской тюрьме. Он был арестован неким Гаузнером. Ныне, как я слыхала, этот Гаузнер проживает в Мюнхене и работает в организации некоего доктора Вагнера… Словом, оккупационные власти знают его адрес, он сотрудничает с ними. Я бы хотела выяснить, кто отдал Гаузнеру приказ на арест моего отца, профессора Кристиансена, кто расстрелял его и кто отправил маму в концлагерь, где она и погибла. Второе, — заметив, как адвокат подвинул к себе листки бумаги, чтобы начать записывать данные, необходимые при начале дела, Криста напористо, без паузы заключила, — и немаловажное заключается в том, что у меня сейчас нет наличных денег для уплаты расходов… Однако если вы возьмете на себя труд продать мой дом на берегу Саммерсфьорда и, возможно, нашу яхту, то, думаю, вопрос с оплатой ваших трудов в Мюнхене отпадет сам по себе…

— Вы единственная наследница? Никто не может предъявить претензий на имущество?

— Нет, нет, я одна…

— Замуж не собираетесь? — улыбнулся адвокат. — Муж вправе претендовать на определенную часть суммы…

— Я замужем, господин доктор Мартенс.

— Необходимо согласие вашего мужа, чтобы я начал дело о продаже собственности. Попросите его заглянуть ко мне или написать коротенькое письмо, я его заверю здесь же, у меня есть гербовая печать, не зря плачу налоги правительству.

— Мой муж живет в Соединенных Штатах.

— Но он скоро вернется?

— Не очень скоро. У него бизнес, он не волен распоряжаться своим временем.

— В таком случае он должен прислать телеграмму, заверенную его юристом. Вы сможете организовать это?

— Конечно. Я закажу телефонный разговор, объясню ему суть дела, и телеграмма будет отправлена в течение суток… Но я ставлю второй пункт разговора в зависимость от первого, господин доктор Мартенс. Согласны ли вы взять на себя дело о преследовании лиц, виновных в гибели моих родителей?

— Вы понимаете, конечно, что это не слишком дешевое дело? Необходима поездка в Мюнхен… Не знаю, куда еще… Все это оплачивает клиент, то есть вы. Это большие деньги… Вы намерены потребовать компенсацию от господина… Простите, я не успел записать имя…

— Гаузнера. И тех, кто стоит за ним, господин доктор Мартенс.

— Каковы должны быть… Словом, сколько вы хотите с них получить?

— Я бы хотела услышать ваше предложение.

— Сколько лет было вашему отцу, когда он погиб?

— Сорок семь.

— Ах, какой ужас! Совершенно молодой человек, профессор, светило… Вы помните его годовой заработок?

— Нет, я никогда этим не интересовалась… Честно говоря, меня не интересуют деньги… Они очень интересуют гаузнеров и их начальников… Вот я и хочу ударить их по больному месту… С волками жить — по-волчьи выть.

— Могу ли я предложить вам чашку чая?

— Да, благодарю, у меня еще есть время…

Адвокат вышел в приемную, попросил пожилую машинистку с невероятно длинным, каким-то даже волнистым носом приготовить две чашки чая, вернулся за свой стол и, потерев хорошо ухоженным пальцем переносье, заметил:

— Я понимаю всю безмерность вашего горя, фрекен Кристиансен, но ведь Германия уже понесла возмездие… Страна в руинах… Правительство повешено в Нюрнберге… Я боюсь, вы затратите много денег, но компенсации — я имею в виду материальную сторону вопроса — не получите… Они банкроты, им нечем платить…

— Но ведь я смогу привлечь их к суду? Если вы их найдете, если вы соберете данные в наших архивах, а они сохранились, как я слыхала, мы сможем обратиться в суд? Меня удовлетворит процесс против мерзавцев…

— Фрекен Кристиансен, я сочувствую вашему горю, поверьте… Но сейчас времена изменились… Опасность с Востока делается реальной… Тенденция не в вашу… не в нашу пользу… Увы, единственную силу, которая может спасти цивилизацию от большевистского тоталитаризма, Запад видит именно в Германии… Если постоянно пугать человечество ужасом немецкого национал-социализма, мы можем оказаться беззащитными… Нет, нет, если вы настаиваете, — адвокат увидел в глазах Кристы нечто такое, что заставило его резко податься вперед, он захотел положить руку на ее пальцы, стиснувшиеся в жалкие, худенькие кулачки, — я приму ваше дело, не сомневайтесь! Выдвигая свои контрдоводы, я думаю в первую очередь о вас, о ваших интересах!

Секретарша принесла чай, повела своим гигантским носом над чашками, тряхнула черной челкой и отчеканила:

— Непередаваемый аромат: «липтон» всегда останется «липтоном».

— Я полагаю, — сухо заметил адвокат, — вы приготовили три порции? Угощайтесь в приемной, фрекен Голман, я знаю, как вы неравнодушны к настоящему чаю.

— О, благодарю вас, господин доктор Мартенс, вы так добры…

Секретарша кивнула Кристе, не взглянув на нее (ненависть к красавицам в женщинах неистребима), и, ступая по-солдатски, вышла из кабинета; бедненькая, подумала Криста, как ужасно быть такой уродинкой; она обречена на одиночество; нет ничего горше, чем жить без любви; хотя можно придумать идола, по-моему, она уже придумала — влюблена в своего шефа, у нее глаза плывут, когда она глядит на него.

— Чай действительно прекрасен, — сказала Криста, хотя «липтон» был почти без запаха, в Голливуде такой сорт даже не продавали, в основном чай поставлял Китай, феноменальный выбор, сортов тридцать, не меньше, да еще Латинская Америка; все-таки, когда всего слишком много — плохо; приходится долго думать, что купить, одно расстройство.

— Это подарок британского капитана… Случился несчастный случай, он сшиб велосипедиста, я принял на себя защиту, все уладил миром, ну и получил презент: картонную упаковку «липтона», — пояснил адвокат Мартенс.

— Я начну диктовать те фамилии, которые мне известны?

— Вы все же решили начать это дело?

— Да.

— Хорошо, я готов записывать… Не угодно ли сначала выслушать мои условия?

— Я их принимаю заранее, вы же лучший адвокат города…

— Так говорят мои друзья. Если вы повстречаетесь с недругами, вам скажут, что я бессовестный эксплуататор человеческого горя, рвач и коллаборант…

— Но вы не коллаборировали с нацистами? — Криста закурила мятую «Лаки страйк», сразу же увидев постаревшее лицо Пола близко-близко, так близко, что сердце сжало тупой болью.

— Каждого, кто не сражался в партизанских соединениях, не эмигрировал в Лондон и не сидел в гестапо, поначалу называли коллаборантами, фрекен Кристиансен. Это бесчестно, а потому — глупо. Я продолжал мою практику при нацистах, это верно. Я не скрывал у себя британских коммандос, но я защищал, как мог, людей, арестованных гитлеровцами. В условиях нацизма понятие «защитник» было аморальным… Если человек арестован, значит, он виноват и подлежит расстрелу или медленному умиранию в концлагере. А я оперировал законом, нашим, норвежским законом… Слава богу, в архивах гестапо нашлась папка с записью моих телефонных разговоров, это спасло меня от позора, — за коллаборантами они не следили… Да, у меня в доме бывали чины оккупационной прокуратуры, я угощал их коньяком и кормил гусями, чтобы они заменили моим подзащитным гильотину каторгой, — хоть какая-то надежда выжить… Я хотел приносить реальную пользу моему несчастному народу, и я это делал… Мне больно обо всем этом говорить, но вы можете поднять газеты, — я обратился в суд против тех мерзавцев, которые меня шельмовали… В начале войны они сбежали в Англию, занимались там спекуляцией, за деньги выступали по радио, призывая к восстанию и саботажу, а я, оставшись на родине, защищал саботажников и спасал их от гибели… Я выиграл процесс, фрекен Кристиансен, в мою пользу свидетельствовали те, кого я спас… Кстати, клеветали на меня люди моей же гильдии, адвокаты, они потеряли позиции в правозащитных органах за время эмиграции, — вопрос денег и клиентуры, понятно и младенцу…