Конец веры.Религия, террор и будущее разума - Сэм Харрис

Опираясь на ваши прежние представления и на контекст данной ситуации, в которой прозвучали эти загадочные слова, система вашего мозга, отвечающая за истинность предположений, начнет оценивать самые разные возможности. Вы начнете изучать лица друзей. Не подтверждают ли их выражения ваши самые мрачные догадки? Что, если один из ваших друзей только что рассказал другим, что он спал с вашей женой? Когда бы это могло произойти? В самом деле, их всегда что-то влекло друг ко другу... Понятно, что любая интерпретация событий, которая станет убеждением, будет иметь серьезные последствия для вас и вашей социальной жизни.

На данный момент мы не понимаем, что происходит на уровне мозга, когда человек принимает или отвергает какое-либо утверждение — однако именно от этого момента зависит характер нашего мышления и поведения. Если мы принимаем какое-то утверждение, мы принимаем его содержание, а это влияет на наше поведение. У нас есть основания думать, что этот процесс происходит автоматически — что, поняв какую-то мысль, мы сразу начинаем в нее верить. По мнению Спинозы, вера в представление и вера в понимание тождественны, тогда как для отказа от представления требуется дополнительное усилие. Это подтверждают некоторые любопытнейшие исследования в психологии[53]. Можно предположить, что понимание утверждения аналогично восприятию объекта в пространстве. По умолчанию мы считаем, что увиденный нами предмет реален, если только не докажем обратного. Этим может объясняться тот факт, что как только вы минуту назад подумали о гипотетическом предательстве со стороны друга, ваше сердце учащенно забилось.

Независимо от того, считаем ли мы процесс формирования представлений пассивным или активным, мы все равно постоянно проверяем высказывания (как наши собственные, так и чужие) на предмет наличия логических и фактических ошибок. Если мы не находим ошибок, мы можем жить логикой слов, которые в противном случае были бы предложениями без содержания. Конечно, иногда стоит изменить одно слово — и простая банальность может превратиться в вопрос жизни и смерти. Скажем, если глубокой ночью к вам придет ваш ребенок и скажет: «Папа, по комнате ходит слон», — вы отведете его в спальню, вооружив воображаемым пистолетом; если же он скажет: «Папа, по комнате ходит человек , — вам, быть может, захочется взять в руки реальное оружие.

Вера и доказательства

Все мы знаем, что в целом люди крайне неохотно меняют свои убеждения — для этого нам не нужно быть психологами или обладать специальными знаниями о работе мозга. Многие авторы отмечают, что мы консервативны в своих представлениях, то есть стремимся ничего в них не менять, пока для этого нет особой причины. Представление в эпистемологическом значении этого слова, то есть представление, отражающее наши знания о мире, требует, чтобы мы считали определенное утверждение истинным, а не просто желали, чтобы оно таковым было. Это ограничение, наложенное на наше мышление, несомненно, благая вещь, поскольку ничем не ограниченные желания породили бы в нас такую картину мира, которая никак не связана с действующими в нем законами. Но чем плохо верить в истинность утверждения просто потому, что нам так нравится? Чтобы дать ответ на этот вопрос, достаточно вспомнить о значении выражения «потому что». Оно указывает на причинно-следственную связь между истинностью утверждения и верой человека в него. Вот почему для нас так важны доказательства: они устанавливают причинно-следственную связь между разными явлениями в мире и нашими представлениями о них. («Я полагаю, что Освальд застрелил Кеннеди, потому что на винтовке найдены отпечатки пальцев Освальда и потому, что мой кузен видел, как тот стрелял, а мой кузен никогда не лжет».) Мы верим в истинность какого-либо утверждения потому, что наш опыт или наши представления о мире подтверждают его истину[54].

Допустим, я верю в существование Бога, а какой-то невежливый собеседник спрашивает меня, почему я в это верю. На этот вопрос следует — просто необходимо — ответить в следующей форме: «Я верю в существование Бога потому, что...» Хотя здесь я не вправе ответить: «Я верю в существование Бога потому, что это благоразумно» (ответ в стиле Паскаля). Разумеется, я могу произнести эту фразу, но в таком случае слово «верю» имеет иной смысл, нем в таких высказываниях, как, например: «Я верю, что вода состоит из двух частей водорода и одной кислорода, потому что это доказывают два столетия физических опытов» или «Я верю, что на моем дворе растет дуб, потому что могу его видеть». Я в равной мере не вправе сказать: «Я верю в существование Бога потому, что это мне нравится». Тот факт, что мне приятно представлять себе существование Бога, нисколько не дает аргументов в пользу его существования. Чтобы яснее понять ход этих мыслей, лучше заменить Бога какой-либо еще гипотезой. Предположим, мне хочется верить, что в моем саду зарыт алмаз размером с холодильник. Действительно, это представление может быть для меня крайне приятным. Однако есть ли у меня какие-либо основания верить в то, что в моем саду действительно зарыт бриллиант, который в тысячи раз больше всех доселе найденных алмазов? Нет. Это объясняет нам, почему весы Паскаля, «прыжок веры» Кьеркегора и подобные эпистемологические фокусы не работают. Если я верю в существование Бога, это значит, что я нахожусь в каких-то отношениях с его существованием, так что само его существование — причина моей веры. Должна существовать причинно-следственная связь между фактом и тем, что я его принимаю, когда из одного следует другое. Из этого следует, что религиозные представления, чтобы мы могли их считать реальными представлениями о мире, должны в той же мере опираться на доказательства и факты, как и любые другие представления.

***

Если мы понимаем, что наши представления должны отражать картину мира, мы должны согласиться с тем, что они должны находиться в правильных отношениях с миром, чтобы иметь право на существование. Очевидно, что когда кто-либо утверждает, что верит в Бога на основе духовного опыта, или потому что Библия полна для него значения, или потому что он доверяет авторитету церкви, он ищет такие же обоснования, как и все люди, которые объясняют, почему они верят в какие-то обычные факты. Многие верующие не захотят согласиться с этим выводом, но такое несогласие здесь не просто бесплодно, но и непоследовательно. Для наших представлений о мире просто не существует иного логического пространства. Если религиозные утверждения претендуют на то, что они отражают устройство мира, — Бог может услышать твои молитвы; если ты будешь упоминать его имя всуе, с тобой может случиться беда и т. д., — они должны находиться в определенных отношениях с этим миром и со всеми прочими нашими представлениями о нем. И только в этом случае такие представления могут влиять на наше мышление и поведение. Если человек утверждает, что его представления отражают подлинное положение дел в мире (видимом или невидимом; духовном или земном), он должен верить в то, что его представления есть следствие того, как устроен мир. А это по определению делает его уязвимым для новых фактов. В самом деле, если никакие значимые изменения в мире не могут заставить человека поставить под вопрос свои религиозные представления, значит, его представления никак не связаны с тем, что происходит в этом мире. И тогда он не вправе вообще заявлять, что его представления сколько-нибудь отражают этот мир[55].

Хотя у нас есть масса поводов для критики веры, это не значит, что вера не обладает реальной властью. Миллионы из нас даже сегодня готовы умереть за недоказанные представления, и еще больше людей готовы убивать за них других. Люди, которые переживают немыслимые страдания или находятся под угрозой смерти, нередко обретают утешение в той или иной необоснованной идее. Вера позволяет многим из нас терпеть трудности с таким хладнокровием, которое было бы невозможно в мире, опирающемся исключительно на разум. Похоже, иногда вера воздействует на тело в тех ситуациях, когда от характера ожидания — от того, ждем мы дурного или хорошего, — зависит телесное здоровье или болезнь[56]. Но тот факт, что религиозные представления влияют на жизнь людей, ничего не говорит о ценности веры. Так, на поведение параноика с бредом преследования несомненно может влиять его страх перед ЦРУ, но это не значит, что его телефоны действительно прослушиваются.

Что же такое вера? Отличается ли она чем-либо от представления? Еврейский термин ‘етыпв (глагол ‘тп) можно перевести как «иметь веру» или «доверять». В Септуагинте, греческом переводе Еврейской Библии, в соответствующих местах используется термин рistеuеin, которое сохраняется и в Новом Завете, Послание к Евреям 11:1 дает такое определение вере: это «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Эти слова говорят о том, что вера сама оправдывает свое существование: похоже, сам тот факт, что кто-то верит в то, чего еще нет («ожидаемое») или для чего не существует доказательств («невидимое»), свидетельствует о подлинности веры (дает «уверенность»). Смотрите, как это работает: допустим, я с трепетом чувствую, что Николь Кидман влюбилась в меня. Поскольку мы никогда не встречались, об этом «факте» свидетельствуют только мои чувства. Я могу сказать так: мои чувства указывают на то, что между мной и Николь существует особая — и даже метафизическая — связь, иначе откуда бы у меня могли взяться такие чувства? Для начала я решаю поселиться в палатке около ее дома. Очевидно, что такого рода вера — самообман.