Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия

Елизарова говорила сложно, но я ее понял.

— Да ну тебя. Очень даже надо. Надо.

— Я не буду с тобой трахаться, Исаев. — Таким тоном освещают скучные политические события.

— У меня для тебя плохие новости, Елизарова.

Она смотрела на меня с выражением, с каким обычно смотрят на карлика — со смесью жалости и любопытства.

— Ма-а-арк, — Светка нарисовалась в коридоре. Я глянул на часы: пять минут восьмого. — Ты идешь?

Елизарова достала из кармана зеркало, демонстративно начала поправлять волосы и воротник блузки.

— Предохраняйтесь, Елизарова, — я хрустнул суставами и пошел к Дубравиной. — Аминь.

Я обнял ее за плечи, притянул к себе и, напоследок смерив Елизарову взглядом (надеюсь, полным превосходства взглядом), свалил заниматься с отстающими.

***

— Она хоть что-нибудь усвоила из твоих объяснений?

Псарь, который сам вчера занимался отнюдь не уроками, лыбился и с садистским удовольствием следил за потугами Прогноза освоить наипростейшую формулу перемены цвета.

— А как же. Я доходчиво объяснял, а она все время повторяла «а-а-а» и «о-о-о, Марк». Поняла, стало быть.

Мы ржали в голос; в кабинете стоял такой шум, что никто не просек. Пока Псарь задирал юбку Злате, а Селиверстов поучал Свиззаровского, я написал на клочке бумаги: «Ты забыла у меня трусы» и совсем уже было собрался отправить птичкой Светке, но меня отвлек Родя-двадцать-сантиметров. Ну, всем понятно, что Родиона прозвали так из-за большого члена. Года два назад мы все обоссывались от зависти, а потом доперли, что, кроме размера и полутора метров роста в прыжке, у Роди нет ничего, что могло бы привлечь мало-мальски симпатичную пташку. Хотя хрен у него, повторюсь, смахивает на биту для крылатлона, я б от такого не отказался. Сам Родя своего прозвища жутко стеснялся, бледнел и краснел (в зависимости от времени года), он еще заикался к тому же, в общем, ходячее недоразумение, которому по ошибке достался годный хер.

— М-м-марк, н-не пом-можешь мне?

— Да без проблем. — Я пихнул Прогноза, сунул ему записку и велел: — Передай, — а сам повернулся к двадцатисантиметровому Роде.

Пока суть да дело, записка пошла по аудитории. Родя открывал и закрывал рот, не успевая за объяснениями; девчонки, сунувшие длинный нос в мое послание Светке, хихикали, зануда Колосов покачал башкой, Злата, повернувшись ко мне, покрутила пальцем у виска и в образовавшейся на секунду тишине громко заявила: «Ева, тебе тут письмо от Исаева!»

Я вылупился как конченный тормоз, Елизарова успела развернуть клочок, прочла, странно глянула на меня и, усмехнувшись, протянула листок Светке:

— Это не мне, Злат. Дубравина, держи.

— Ты не сказал, кому именно передать, — оправдывался Леха, пока я бил его после пары.

— Ты мудила, Прогноз, вот ты кто.

— Ты слишком суров, Эмиссар, — Псарь хлопнул меня по спине, — Леха туповат, но он же не специально.

Я отряхнул Прогноза от пыли и подумал, что Гордей возможно прав. В записке ведь не было важных государственных тайн. И я, в самом деле, не уточнил адресата.

— Ладно, ты прощен. Но на флороведении таскаешь навоз, Прогноз.

Он, кажется, обрадовался.

У теплиц топтались почти все наши девчонки в компании Севы Свиззаровского, «дамского угодника» и старосты Каэрмунка. Флороведение я любил только за то, что у теплиц можно было покурить. В Виридаре особо не покуришь: днем приходится тащиться в туалет, вечером можно в общаге, но опять же, выползет из спальни какая-нибудь Маркова и нудит: «Воняе-е-ет». И это нам говорит человек, каждый день выливающий на себя по склянке блевотно-приторных духов. Сама Миленка не курит и вечно жалуется, что в спальне тоже не продохнуть.

— Эй, Чернорецкий, дай мне тоже! — крикнула Чумакова, пританцовывая на месте от ледяного ветра.

— А ты мне дашь, дорогая? — присвистнул Чернорецкий с зажатой в зубах сигаретой.

— Не в этой жизни, — Челси обхватила себя руками и попрыгала на месте. Сиськи прыгали вместе с ней, Псарь чуть шею не свернул.

Он, без шуток, не прочь ей вставить, но, с другой стороны, если не даст — не расстроится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Елизарова с Миленой прижались друг к другу и обнялись, как будто напрочь забыли про палочки. Рисовались.

— Согреть? — расхрабрился Свиззаровский, подходя ближе и выпячивая вперед грудь.

— Жопу себе погрей, — я с удовольствием вдохнул дым, привычно ощущая, как в черепушке становится мутно. — Елизаровой и Марковой пора вспомнить, что они умеют колдовать. На каком там курсе изучают температурные формулы? На первом?

— На четвертом, — прищурилась Маркова. — Взял бы да сам поухаживал за девушками, Исаев.

Псарь харкнул на землю и загоготал:

— Эмиссар поухаживает, ага.

— Звучит угрожающе, — с сомнением хмыкнула она.

— Ничего страшного, разве что юбка слегка помнется.

— Умереть как смешно, — Милена скривилась.

— От оргазма еще никто не умирал, Маркова, — я выдохнул дым и пару секунд наслаждался тем, что ничего не вижу.

Тут как раз подошли Светка с подружками, и появился отличный повод послать Маркову лесом. Светка была мелкая, на голову ниже меня, поэтому чтоб ее засосать, приходилось сгибаться в три погибели. Пока я лапал ее за зад, подтянулись Ветроградов и Меркулов с сестрицей.

Строго говоря, Влада Меркулову двоюродная, но они до омерзения похожи, оба худые каланчи с длинными носами, темными глазами и высокими лбами. Жертвы неудачных родов.

— Подвинься, Чумакова, — взвизгнула Меркулова; Светка вздрогнула, я сунул руки ей под юбку. Холод-то реально собачий, а под юбкой горячо и мягко.

— Давай прогуляем флороведение?

— Тебе места не хватает, Меркулова? — грубо спросила Чумакова. — Ты ж плоская, за шваброй спрятаться можешь.

— Прогуляем? — Дубравина так удивилась, будто ни разу не сваливала с пар. У них там на Каэрмунке такое не принято. — А как же… ну, Тропинина… она же…

— Ну да, забьем на Тропинину, в усадьбе тепло, в спальне никого. Ты когда-нибудь была у нас в общаге?

— Зато ты в двери не проходишь, — огрызнулась Влада, я краем уха слышал, как они препираются, отрываясь по поводу сисек и жопы, потом Елизарова громко засмеялась, уткнувшись в плечо Марковой, и принялась поправлять Свиззаровскому воротник рубашки. Меня чуть не стошнило.

— Смейся-смейся, Елизарова, приблудкам недолго осталось веселиться, — ядовито произнесла Меркулова и спряталась за брата, потому что знала, что мы этого так не оставим.

Приблудками презрительно называли чародеев, чьи родители не были магами.

— С-сука, — сам не заметил, как палочка оказалась в руке, но Светка меня удержала:

— Сами разберутся. Ты, кажется, предлагал прогулять.

— Что? — Я видел, как Свиззаровский и Пашков направили палочки на Меркуловых и Ветроградова.

— Прогулять флороведение, забыл? Пойдем? — она потянула меня за руку, но сейчас мне хотелось только засунуть вонючее слово обратно в глотку Владе. Лучше — вместе с навозом.

— Возьми свои слова обратно, — спокойно приказал Сева. — Мы не хотим с вами драться.

— Не дерись, — насмешливо фыркнул Ветроградов. Псарь хмурился и сжимал кулак в кармане.

— Сева, Дима, успокойтесь, оно того не стоит, эта песня будет вечной, — почти раздраженно увещевала Елизарова. Поднявшийся ветер трепал юбки и заглушал свистом голоса.

— Да, Елизарова, ты крабла ломаного не стоишь, — кивнул Меркулов. — Годишься только для того, чтобы присунуть пару раз от скуки.

— Фу, пошлятина, — сморщилась Светка, — пойдем, Марк, — ее бормотание заполняло башку, в которой до сих пор клубился сигаретный дым.

— Она тебе не даст, — издевательски тихо перебил Гордей, скривив рот и шагнув вперед. — Извиняйся, Меркулов.

Я перестал понимать, что тут происходит. Кроме шуток, творилась неведомая хуйня.

— Чернорецкий…

— Помолчи, Елизарова, иначе о тебя и дальше ноги вытирать будут. Еще «спасибо» этому козлу скажи. Меркулов?

— Чернорецкий? — тот поигрывал палочкой.