Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель

Он ограничился тем, что стал чуть меньше налегать на педали, чуть понизил передачу и поморщился, пожалев об этом.

Скорость теперь снизилась почти до 10 километров в час, и он представил себе, как во время гонки плотная группа обошла бы его перед самой вершиной, а он смотрел бы ей вслед.

Осталась всего-навсего сотня метров.

В сердце впился второй кинжал. От боли Мартен едва удержался на седле и все же чудом выправился, виляя покатил дальше, не понимая, что с ним происходит. Теперь он еле двигался, почти не жал на педали, только чтобы не упасть, старался дышать медленно, ровно, вот преодолеет вершину — и останется только скользить вниз.

Еще один метр.

Третье лезвие — и онемевшие руки выпустили руль. Велосипед повалился набок, у Мартена не хватило сил даже на то, чтобы высвободить ноги из захватов на педалях. Шлем и рама с оглушительным грохотом ударились об асфальт.

Мартен этого уже не слышал. У него не было сил говорить, не было сил подняться, не было сил вытащить телефон из сумки. Он знал, что здесь, на вершине, никто ему не поможет.

Он знал, что сейчас умрет.

Его сердце уже почти заглохло. Он почти перестал дышать.

Что было в этом проклятом чае?

Выиграл бы он ветеранский чемпионат?

Получил бы свой букет?

Это была его последняя мысль.

Получит ли он свой букет на вершине? Маленький крест, украшенный цветами. И короткая надпись.

Мартен Сенфуэн.

Не Пупу и никто.

III Явление Пуаро 9

Терраса мэрии была залита ярким солнцем. От нагретого лавового камня шел жар, как от печки. Еще немного — и можно будет вытаскивать шезлонги и раскрывать пляжные зонты. Савина вышла покурить и заодно полюбоваться видом на колокольню церкви Сен-Ферреоль, развалины замка и школьный двор. Она упивалась запахами хвои и жимолости, ее убаюкивали редкие долетавшие до нее звуки: зеленый дятел долбил клювом соседнее дерево, где-то далеко в лесу гудела бензопила, за каким-то окном играло радио...

И вдруг всю дремотную сладость медленно текущего полуденного часа разом смело. Сначала раздался звонок — нечто среднее между пожарной сиреной и церковным колоколом, следом — топот конницы, пятьдесят двуногих пони галопом понеслись со школьного двора: ранцы за спиной, пальто нараспашку, шарфы вразлет, звонкий смех.

Уроки закончились!

Для деревни это час ежедневного выплеска адреналина — час, когда по улицам, мимо как попало припаркованных машин, мчатся дети.

— Нектер, иди сюда, посмотри.

Савина не закрыла за собой входную дверь. До школы нет и пятидесяти метров, и к мэрии, вопя и хохоча, неслась ребятня.

— На что? — откликнулся Нектер.

— Брось ты свои марки, иди сюда!

Секретарь мэрии был в нерешительности. Больше всего на свете он боялся сквозняков. А сейчас приступил к самой деликатной операции: при помощи влажной губки отклеивал марки с конвертов только что полученных писем и, подхватывая их пинцетом, помещал в кляссер. Сегодня ему достались редкие: Пику-ду-Фогу, Кверкфьоль и Альмолонга, они пополнят его уникальную коллекцию, его гордость, сокровище, которое он решил, уходя на пенсию, завещать мюрольской мэрии: десять альбомов, заполненных марками с изображением вулканов со всего света! Нектер Патюрен выискивал по всему миру города и поселки на склонах кратеров. Писал туда — и дожидался ответа... с наклеенной маркой.

— Не могу. Все разлетится.

— Шевелись, говорят тебе.

Коллекционер марок с вулканами — редкая разновидность в разветвленной семье филателистов — не спеша накрыл свое последнее приобретение промокашкой и придавил куском базальта, заменявшим ему пресс-папье. «Да что ж он всегда так копается...» — досадовала про себя Савина.

Наконец Нектер Патюрен вышел на террасу.

— Ну слава богу, — вздохнула социальная работница. — Стой на месте и наблюдай.

Секретарь поглядел на разбегавшихся врассыпную детей. Почти всех он знал. Сын мясника Натан, дальние родственники Жад, Амбр и Энзо, малолетние шалопаи Элиот и Ада — уж за этими надо бы получше приглядывать, — Янис, который прошлым летом чуть не утонул в озере Шамбон...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Что я должен увидеть?

— Вон там, на стоянке медицинского кабинета.

Нектер прищурился. Машина на парковке. Винно-красного цвета. Довольно элегантная машина, сказал бы он, хотя вообще-то ничего в этом не понимал, маленькая, размером с «Клио» или «Пежо 208». Что за марка? Он присмотрелся. «Альфа Ромео Мито».

— Это машина доктора Либери?

— Ты просто гений! Наклонись и загляни внутрь.

Нектер изогнулся как мог. Ни малейших сомнений, за рулем доктор.

— Ну да, она сидит в машине. И что с того?

— А разве она не должна сейчас принимать пациентов?

— Необязательно. Может, ей надо было уединиться, чтобы послать эсэмэску возлюбленному. Единственная странность, если хочешь знать мое мнение, — то, что она решила заживо похоронить себя здесь. Для своих лет она прекрасно выглядит.

— Спасибо, Нектер, за проявленный такт! — не утерпела Савина.

Секретарь мэрии покраснел и рассыпался в извинениях. Он совсем не это имел в виду. Конечно, в Мюроле женщины тоже красивые, речь не об этом, а собственно, о чем речь? О том, что врачиха сидит одна в машине, когда дети выходят из школы?

— А что тут такого, хочет и сидит, — заключил секретарь, которому не терпелось вернуться к своим филиппинским маркам.

— Я уже давно наблюдаю за ней, — объяснила социальная работница. — Она все время смотрит в зеркало заднего вида. Я не могла понять, что она там высматривает... А теперь знаю.

— И что? Вернее, кого? Отца Яниса? Или Элиота и Нолана? Она западает на спасателей и лыжных тренеров? Ее удивляет, что здесь могут жить красивые мужчины?

— Не валяй дурака. Она шпионит за мальчиком, который вышел из школы. Том, сынишка Амандины Фонтен. Только за ним никто не приходит.

— Ты вообще-то поаккуратнее, она, кажется, вылезает из своей «ламборгини».

Нектер был прав. Они с Савиной едва успели отступить за угол мэрии, оставив после себя легкое облачко сигаретного дыма. Мадди Либери открыла дверцу и, похоже, пряталась за своей машиной. Том был единственным ребенком, оставшимся в школьном дворе. Он стоял около своего велосипеда, вертел головой, размахивал руками, губы его шевелились, как будто он разговаривал с невидимыми детьми.

— И что ты об этом думаешь? — спросила Савина, не сводя глаз с мальчика.

— Что Том всегда был со странностями. У меня такое впечатление, что у него в голове живут несколько человек. Но он мне нравится, и...

— Да я не про Тома, а про докторшу!

Нектер высунулся из-за угла. Конечно же, его седые космы на фоне черного камня совершенно незаметны.

— Ну... она смотрит на Тома... Он ей тоже наверняка нравится.

Савина потянула секретаря назад. Она начинала злиться.

— Нравится? Ты, наверное, шутишь? Ты видел ее глаза? Она смотрит на этого мальчика... как будто это ее сын!

Секретарь, двигаясь со скоростью улитки, исследующей каждую трещинку стены, снова подобрался к углу и покосился на докторшу.

— Ну да... Смотрит как завороженная. И что с того? Она же его не похитит! Она врач. Может, она заметила у Тома какие-то неполадки. Я знаю, что ты опекаешь его маму, Амандину, но она не всегда, как бы это сказать, такая уж...

— Такая уж что?

— Такая уж... заботливая мамочка.

— Можно подумать, ты много в этом понимаешь.

Разговор между Нектером и Савиной уже грозил перерасти в ссору, но в эту минуту на улице, ведущей к мэрии, показалась машина. Она ехала по встречной полосе со скоростью, явно превышающей дозволенные 30 километров в час. Синий фургончик жандармерии остановился посреди улицы, загородив Тома от доктора Либери. Из него выскочили трое жандармов. Один из них, лейтенант Леспинас из бригады Бесса, сказал:

— Савина, Нектер, вернитесь в мэрию и соберите всех сотрудников.

Все быстро зашли в мэрию. Кроме Нектера Патюрена и Савины Ларош, к ним подтянулись Ален Сюше, Жеральдина Жюм, Удар Бенслиман и муниципальные советники Жак Меркер и Сандрина Гули.