Смерть в доке Виктория - Керри Гринвуд

– Но почему он так ее ревнует? Она же ничего не сделала! – возмущалась Рут.

Джейн пробормотала что-то в ответ.

Фрина поднялась к себе наверх и, ожидая прибытия Питера Смита, погрузилась в чтение нового детектива.

Глава шестая

Tout passe, tout casse, tout lasse.

Все проходит, все рушится, все надоедает.

Французская пословица

Фрина швырнула книжку о стену. Она догадалась, кто убийца, уже на третьей главе. Терпение ее на этом лопнуло: больше она никогда не станет заказывать книги этого автора. Как раз в этот момент Фрине доложили, что пришел господин Питер Смит. Дот провела его в гостиную, где он уселся в одно из плюшевых кресел и попросил виски с водой.

Фрина кивком отпустила компаньонку, но Дот оттащила ее к двери.

– Звонил констебль Коллинз, мисс. Я согласилась пойти с ним в Латвийский клуб в среду вечером.

– Отлично. Мы с девочками идем на балет во вторник, так что я буду дома, если тебе понадоблюсь. Хотя маловероятно, что…

Дот улыбнулась. Она не сомневалась, что сумеет управиться с Хью Коллинзом, другое дело – латыши: иностранцы, от них всего можно ожидать.

Дот закрыла дверь. Фрина налила гостю виски.

– Что-то затевается, – сообщил Питер Смит. – Одно ясно: хорошего не жди, раз даже я ничего не смог разведать.

Он говорил по-английски правильно и без акцента, но от волнения слишком четко выговаривал слова. Питер залпом осушил бокал и протянул его для новой порции. Фрина налила ему из бутылки без этикетки. Что проку тратить изысканный «Лафройг», если гость от волнения все равно не сможет оценить его достоинства.

– Так что же все-таки происходит? Вы имеете в виду заговор против Сталина?

– Нет, об этом-то мне давно известно. Похоже, вы вляпались в нечто весьма гадкое, мисс Фишер.

– Пожалуйста, зовите меня Фриной. Но я-то в этом деле не больше чем невинный прохожий. Они ведь не знали, что я появлюсь у них на пути, верно? Да я и сама этого предположить не могла. Выпейте еще виски и снимите пальто. Когда волнуешься, лучше, чтобы ничто тебя не сковывало.

Питер одарил Фрину восхищенной улыбкой, снял пальто, под которым была белая рубашка без воротника, и выпил второй стакан виски.

Его темно-синие, глубоко запавшие глаза свидетельствовали о пережитых лишениях. Когда он закатал рукава, Фрина заметила старые шрамы на запястьях. Питер Смит усмехнулся.

– Когда меня сцапали русские, они заковали меня в кандалы: решили, что я опасный революционер. Так, конечно, на самом деле и было, – добавил он не без бахвальства. – Они не снимали их три месяца. Приковали меня к стене, и я даже спал в цепях. Вот и стер руки.

– Когда это было?

– Очень давно, – он отпил глоток из стакана. – И на другом конце света. Мое прошлое не имеет значения в этой чистой стране, над которой не довлеет груз истории, способный сломать спины ее детей. Поэтому-то я сюда и перебрался.

– Когда вы приехали?

– Кажется, в десятом году. С тех пор я работал на верфи, это хорошее место, неплохой заработок и ни от кого не зависишь. Не хочу быть ничьим рабом.

– Да уж, докеров точно рабами не назовешь, – согласилась Фрина. – У меня есть друзья среди тамошних рабочих.

– Правда? Странная компания для леди.

– Ну, хватит! – рассердилась Фрина. – Послушайте, я родилась не в роскоши. Жила на улицах и голодала, а этот аристократический налет – лишь тонкий слой поверх истинной пролетарской основы. Постарайтесь, пожалуйста, это уяснить. Я богата и наслаждаюсь роскошью, но, подобно королеве Елизавете, вышвырните меня в одном белье в любом уголке моего королевства, и я останусь самой собой. Я понятно объяснила?

Фрина предполагала, что Питер оскорбится, и удивилась, когда он поставил стакан, опустился на одно колено и уважительно поцеловал ей руку.

– Прошу меня простить, мадам. Признаю себя виновным в классовых предрассудках. Вы необыкновенная женщина, Фрина. Никогда такой не встречал, а мне случалось знаться и с княгинями.

– И мне тоже.

Фрина вспомнила княгиню де Грасс и хмыкнула. Порой она сожалела о разлуке с княгиней, та вернулась в Париж и увезла с собой красавчикавнука Сашу, тем самым почти на целых десять минут оставила Фрину без любовника. Мисс Фишер вернула Питера Смита на прежнее место, в кресло, и спросила, ужинал ли он.

Оказалось, что нет. Фрина позвонила госпоже Батлер и распорядилась принести сандвичи и то, что осталось после ужина девочек. Господин Батлер доставил поднос. Питер Смит набросился на еду так, словно голодал несколько дней.

Бедный, подумала Фрина, хотя, возможно, виной всему политические убеждения, а не бедность. Не такой уж он худой, в порту не встретишь тощих, ведь рабочим приходится по восемь часов в день таскать стокилограммовые мешки с пшеницей – тут нужны мускулы, а еще пиво, которое они потребляют в огромных количествах, чтобы промыть нутро от пыли. Питер Смит умял четыре сандвича, восемь маленьких пирожных и оставшийся кусок шоколадного торта, залил это все еще одной порцией виски, а потом откинулся на спинку кресла и вздохнул. Лицо его стало чуть менее напряженным.

Он и вправду был хорош собой. Высокие скулы, слегка прищуренные глаза с темными ресницами, изящно очерченный рот и четкая линия подбородка. Темно-каштановые волосы, в которых пробивалась седина, были очень коротко острижены.

– Ну вот. Так-то лучше, верно? Одно дело быть испуганным, и совсем другое – испуганным и голодным.

– Мадам, пожалуй, всю свою жизнь я был голодным и испуганным. – Он поудобнее уселся в плюшевом кресле и вытянул ноги. Фрина не проронила ни слова, и Питер заговорил сам. – Потому-то мне и нравится Австралия. У этой страны такая короткая история. К сожалению, те, кто ищет здесь убежище, привозит с собой прошлое. Всю свою боль, обиды, озлобленность. Невозможно забыть убийства, террористические акты, смерть детей. И вот мы встречаемся здесь. Приятно слышать родную речь, знакомые фразы, вспоминать родину. Но вместе с воспоминаниями возвращается и старая вражда. Глупо продолжать наши стычки здесь, но мы продолжаем. Только сегодня я разговаривал с тремя людьми, которые все еще не выпутались из когтей старых битв. Мне их жаль. Бедняги. У них нет будущего; да к тому же они еще и трусы. Им следовало сражаться в Латвии, а не здесь. Как поможет ограбление здешнего банка свержению Сталина? Да и как долго продержится такой человек, как Сталин? Я разговаривал с ними, пытался выяснить имя юноши, убитого на глазах мадам, и хоть какие-то сведения о нем. Но так и не узнал его имени. Одна женщина пойдет завтра на Рассел-стрит на опознание трупа, и если бы вы, мадам, сумели расположить ее к себе…

– Мадам поняла ваш намек.

– Отлично.

– Но ведь это не все. – Фрина опустилась на ковер у ног Питера и поглядела на его напряженное лицо.

– Да, – признался мужчина. – Есть еще кое-что. И я расскажу вам, Фрина. Я доверяю вам.

– И вполне справедливо.

Питер Смит посмотрел вниз, в лицо Фрине, потом перевел взгляд на розовое зеркало, в котором отражалось его собственное лицо в обрамлении зеленых керамических листьев винограда. Даже в салоне парижских куртизанок, где ему, юному бунтарю-революционеру, случилось однажды побывать, он не нашел столь пронзительного эротизма. Дамочки полусвета были претенциозными глупышками. А сейчас у его ног сидела по-настоящему умная женщина.

Он вздохнул, закрыл глаза и продолжил:

– На ближайшие дни назначено ограбление банка. Думаю, все произойдет уже на этой неделе. Группа, которая это совершит, вооружена. Среди прочего у них есть пулемет Льюиса.

– Пулемет Льюиса? Вы уверены?

О пулемете Льюиса Фрина слышала во время Великой войны. Так называют переносной пулемет c магазином барабанного типа. Даже подумать страшно, что он может сотворить с невинными гражданами. Фрина выпрямилась и в волнении положила руку на колено Питера Смита.

– Уверен. Я видел его. Они мне его показали. Хотели похвастаться. Дурачье! Неужели опыт Лондона их ничему не научил? Ни массовое убийство в Хаундсдитч, ни осада на Сидни-стрит? Их же заживо сожгли в том доме…

Внезапно он осекся. Фрина затаила дыхание, не решаясь задать вертевшийся на языке вопрос: «А вы сами были там?» Одно неверное слово, и Питер Смит больше не проронит ни звука. Он смотрел в зеркало. А потом вновь заговорил спокойным голосом.

– Они ничему не научились. Анархисты преданы бессмыслице. Не поймите меня неверно. Я не изменил делу революции. Ради нее я пожертвовал своей матерью, сестрой и девушкой, на которой собирался жениться. Мою родную деревню разбомбили, не оставив камня на камне. Преступления в Мельбурне повлекут политические репрессии, и мы потеряем свободу, из-за которой Австралия так дорога мне. Но эти горячие головы не хотят ничего слушать. Я уже не состою в лидерах. – Он взял ладонь Фрины в свою руку. – И не способен обуздать этих юнцов.

– И вы больше ничего не можете мне рассказать? – нежно спросила Фрина, предугадывая ответ.