Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага. - Валерий Белоусов

— Знакомьтесь, это товарищ Згурский, — отрекомендовал молодого человека Вершинин. — Наша восходящая звезда, будущий лауреат …

— Саня., — буркнул молодой инженер и продолжил орать на пролетария с утроенной силой: — ПАЧЧЧИМУ САЛЬНИК ДАВЛЕНИЯ НЕ ДЕРЖИТ, В РОТ ЕМУ ПАРОХОД?!

— ДА КАК ЖЕ ЕМУ ДЕРЖАТЬ, ТЕТКА ТВОЯ ПОДКУРЯТИНА!! ЕЖЕЛИ ЭТО НЕ ДЮПОН, А ПОГАНЫЙ «КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК»!! — совершенно в тон ему отвечал пролетарий, надо полагать, страдающий излишним преклонением перед иностранной техникой.

— Что, опять? — грустно вступил в разговор мой спутник.

— Ага., — Совершенно спокойным голосом отвечал ему инженер Саня. — Опять на динамометре испытывали тормоз отката. И он ка-а-а-ак опять ёбнет. Я-то ничего, успел в сторонку отскочить… а бедолаге Петровичу шток цилиндра прямо по башке пришелся…теперь, наверно, так уж и будет…

— Что так и будет? — не понял его Вершинин.

— Косоглазие у Петровича.

— Так он жив? — обрадовался бывший подполковник.

— Я еще на ваших поминках салатиком похрущу, водочку им закусывая…, — раздался за нашими спинами хриплый басок.

Обернувшись, я увидел невысокого, худощавого рабочего со свежей чалмой марлевого бинта на седовласой голове… Сквозь белоснежные витки на виске и лбу уже проступали пятна алой крови.

— Петрович! — возмутился инженер Саня. — Ты зачем здесь? Я же велел тебя в заводскую поликлинику отвести?

— Жене своей будущей велеть будешь! — резонерским тоном отвечал ему пролетарий. — А я в этом цеху родился и уж верно не в нем и умру!

— Само собой…, — сварливо пробурчал первый рабочий, как видно, из цеховых мастеров. — Ты у нас, наверно, собственной блевотиной после очередной получки захлебнешься, возле пивного ларька.

Петрович в ответ ему весьма выразительно показал свой неожиданно могучий, покрытый рыжим волосом кулак с синей татуировкой адмиралтейского якоря и надписью «Варягъ» на запястье. Мастер весьма дипломатично его конглюального ответа не заметил.

— Петрович! Раз ты уже здесь, так хоть познакомься со своим командиром! — хлопнул его по плечу Вершинин. — А это, Владимир Иванович, будет Ваш наводчик…

— Иван Петрович! — солидно отрекомендовался первый в расчете после Господа Бога. — Очень приятно…

И, чуть задержав мою ладонь в своих натруженных, мозолистых руках, внимательно заглянул мне в глаза — что, мол, от тебя, командир, ожидать?

— Да, но что же делать с сальником? Черт, черт… — потер подбородок Вершинин. — Из-за какой-то копеечной, в сущности, прокладки, летит к чертям собачьим такая великолепная пушка! А давление в тормозе отката нам снижать никак нельзя, у нас и так откат двойной… Черт, черт…

— Вызывали? — со стороны цеховых ворот послышался голос Лациса. Вот, действительно, только помяни нечистого…

12

«Ой, не про тебя ли пели скоморохи,Пели скоморохи в здешней стороне:«Завяла березонька при дорогеНе шумит, зелёная, по весне?»Расскажи, Наталья, как при звездах жала,Как ночей не спала страдною порой!Расскажи, Наталья, как детей рожалаНа жнивье колючем, на земле сырой!Сосчитай, Наталья, сколько сил сгубила,Сколько слез горючих выплакала здесь…Говори, Наталья, обо всем, что было!Говори, Наталья, обо всем, что есть!То не ты ль, Наталья, по тропинке росной,Ходишь любоваться, как хлебы шумят?То не ты ль, Наталья, на земле колхознойОтыскала в поле заповедный клад?Не твои ль поймали руки золотыеСказочную птицу, древнюю мечту?Не перед тобой ли старики седыеС головы снимают шапку за версту?И не про тебя ли говорят с почетом,В городе далеком и в родном селе?За твое старанье, за твою работуНе тебя ли Сталин принимал в Кремле?И не ты ль, Наталья, говорила бабам,Что родней на свете человека нет?— Дал он хлеб голодным, дал он силу слабым,Дал народу счастье да на тыщи лет!Он своей рукою вытер бабьи слезы,Встал за нашу долю каменной стеной!Больше нет, Наталья, белой той березы,Что с тоски завянет раннею весной!»

(грязная коммунистическая песенная пропаганда от Петра Комарова. Прим. Редактора)

… — Вот, до сих пор не могу привыкнуть, что в Совдепии все делаешь под музыку! — усмехнулся Вершинин, побрякивая серебряной ложечкой в граненом стакане, уютно поместившемся в сделанном из донца латунного орудийного патрона подстаканнике.

Инженер Саня, который, обжигаясь и от этого смешно морща курносый, покрытый веснушками нос, торопливо прихлебывал чай из щербатой фаянсовой чашки с розовыми цветочками по ободку, обиженно вскинул лохматую голову:

— А что в этом плохого? Зато сразу понимаешь, что репродуктор включен!

— Да на что его держать постоянно включенным? — удивленно поднял домиком брови Вершингин.

— Ну как же! А вдруг империалисты на нас внезапно нападут и сразу произведут воздушную химическую атаку? Вот репродуктор и пригодится, для оповещения!

— Типа одевайтесь потеплее и ползите на кладбище?

— Зачем же на кладбище? — нахмурился инженер Саня. — У меня противогаз всегда под рукой. А потом — скажете, плохие песни транслируют? И еще футбол!

— Да, футбол, это верно … Но вот как бы нашу заявку не отфутболили?

— Не-е-ет, не такой товарищ Лацис человек, чтобы его отфутболивать!

Действительно, с приходом товарища Лациса проблема сальникового уплотнения, которую год (безуспешно!) пытался решить ленинградский завод технических изделий Резинотреста, получила свое возможное разрешение…

Для начала мы галопом промчались в заводскую научно-техническую библиотеку, где в огромном двухсветном зале за дубовыми столами с уютными лампами под зелеными стеклянными абажюрами на них прилежно занимались десятки инженеров и техников. Там совершенно старорежимного вида техник в золоченом пенсне выдал нам соответствующие каталоги всех ведущих фирм мира…

Потом Лацис сделал несколько телефонных звонков и радостно сообщил, что сегодня же вечером почтовый рейсовый аэроплан советско-германской авиакомпании «Дерулюфт» доставит в Ленинград из Дессау требуемую деталь прямо с центрального склада дружественной Союзу ССР фирмы «ИГ Фарбениндустри». А если и она не удержит — ну, тогда действительно придется обращаться прямо к «Dupont». Хоть это и значительно дороже, но Наркомвнешторг, надо полагать, такую трату выдержит! А вот, боюсь, на наш советский завод «Красный Треугольник» весьма скоро наведаются те, кому следует, и зададут кому надо несколько компетентных вопросов… Сальниковое уплотнение, это же вам не галоша и даже не презерватив! Тут особая надежность требуется!

— Так что, давайте, товарищ Згурский, заканчивайте завтра же заводские испытания! Пора нам немедленно переходить к испытаниям полигонным, которые мы совместим прямо с войсковыми, непосредственно на фронте!

— На каком фронте? — чуть оторопело спросил инженер Саня.

— На Северном, разумеется! — улыбнулся товарищ Лацис…

… Троллейбус нашей родной питерской марки ЛК, второго маршрута, совсем недавно, буквально неделю назад, продленного от Старо-Петергофского проспекта до самого Автово, неслышно шелестя шинами, катился к центру города.

Видит Бог! Не очень-то я люблю эти троллейбусы. Хоть в них не слышно ни лязга, ни грохота стальных колес, ни визга реборд на повороте, как в старом добром трамвайчике, и сиденья там мягкие, но… Слыхали ли вы, чтобы питерский трамвай хоть раз с моста падал? Вот то-то и оно! А я все не могу забыть про ту трагедию, когда вот такой же ЛК свалился, пробив ограждение набережной, в Фонтанку…Говорят, его на гололеде занесло! Водолазы «ЭПРОН»-а потом из ледяной, черной воды вытащили тринадцать обезображенных трупов… Так что мне милее старый добрый «Браш» (Моторный трамвайный вагон фирмы Brush Electrical Engineering Company, широко применяемый в Совдепии. Прим. переводчика), где на двери патриархально нанесена горизонтальная полоска, отмечающая рост ребенка в один метр, с которого плата за проезд не взимается! А если рост был чуть выше, то родители возмущенно кричали: «У него рост ровно метр, а это его рост вместе с кепкой!» От этого и пошла, кстати, поговорка — «рост метр с кепкой»… а москвичи-то и не в курсе! Впрочем, говорят, на линию уже вышел целый трамвайный поезд, новейший «Голубой экспресс» ЛМ-36, полностью спроектированный и произведенный у нас в Союзе. Но я его еще пока не видел, он, вроде, по загородной пятьдесят второй линии до железнодорожной платформы «Сосновая Поляна» бегает… или по тридцать шестой, до яхт-клуба Стрельны?

Устроившись поудобней возле покрытого снизу тоненькой корочкой льда окошка, чувствуя, как мои ноги под мягким дермантиновым сиденьем обдувает теплый ветерок от калорифера, я внимательно слушал рассказ инженера Сани: