Мушка - Милорад Павич

Во всем этом деле, которое оказалось более сложным, чем представлялось на первый взгляд, открылась еще одна, дополнительная, трудность. В отличие от мужа и других художников, Ферета с трудом расставалась со своими работами, хотя в данном случае они принадлежали ей лишь наполовину. Она воспринимала их как своих детей, но не хотела, как в случае со своим настоящим ребенком, отпустить от себя в мир. Выдумывала массу причин, только бы не продавать, только бы они остались с ней. Гею ей пришлось уступить первому мужу, но она не считала, что обязана уступать картины.

Галерист даже сердился на Ферету, недовольны были и «соавторы», которым в этой истории принадлежала часть прав, ведь в случае продажи «преображенной» картины им полагался определенный процент.

5

Михайло

В те дни, когда Филипп очутился на пороге серьезной старости, а Ферета была на вершине успеха и в последний раз красива, с ними случилось нечто необычное. Что-то вроде возвращения молодости и первой любви, но с внушающим тревогу финалом. Возможно, Ферета вычитала все это из какой-нибудь книги и вообразила, что то же самое происходит с ней и в жизни, или же это случилось в действительности, а она вообразила, что где-то прочитала, не так уж и важно.

Однажды ночью, лежа рядом с мужем, который уже заснул, Ферета почувствовала что-то очень и очень странное. Боль. Похожую на ту, какая бывает при дефлорации.

«Неужели можно лишиться невинности дважды?» — невольно подумала Ферета, и тут ее осенило.

Это не было даже догадкой. Нет. Вся утроба Фереты знала или, скорее, чувствовала, что происходит: «Моя дочь Гея этой ночью потеряла девственность. Вышла замуж или так?»

Как-то утром она шепнула мужу: «Кажется, я беременна».

Он был смущен, но ничего не сказал. Коснулся ее своими мужскими руками, которые не умели говорить на женском языке, и поцеловал.

Три месяца спустя Ферета купила платье для беременных и стала его носить. Высчитала день девять месяцев спустя, когда должна родить. Она была уверена, что это мальчик, поэтому они приготовили для будущего сына имя — Михайло, а также все необходимое: кроватку, пеленки, голубые пинетки с заячьими ушками… Но роды не состоялись. В глубине души Ферета знала и об этом. Ее живот не рос. Она не носила перед собой свое будущее дитя, как другие беременные, как она сама когда-то носила свою дочь Гею. И когда она призналась Филиппу в ложной беременности, у нее вдруг начались схватки. Казалось, она рожает. И тут ее утроба опять первой почувствовала, в чем дело. Где — то в мире рожала дочь Фереты — Гея, ее беременность не была ложной, и Ферета чувствовала ее как свою все последние девять месяцев. Так в мыслях и снах Фереты родился сын ее дочери. Его она представила себе сразу. У него были красивые синие глаза и только одна ямочка на щеке. Она назвала его Михайло.

6

Замок на озере Maggiore

— Говорит Нил Олсон! — пророкотало в мобильном телефоне Фереты Су. — Как ты?

— Сегодня гораздо лучше, чем завтра, — ответила художница любимой фразой Филиппа.

— Поэтому-то я и звоню. Ты похожа на человека, который не понимает, что с ним случилось.

— Старость Филиппа, вот что со мной случилось. А со старостью каждый чувствует себя так, словно не понимает, что с ним случилось. Сам увидишь…

Звонил земляк Филиппа, тот самый, у которого была вилла в Женеве и замок на озере Maggiore в Италии, принадлежавший его жене. Он был высоким, сутулым, его крупная, «лошадиная» голова очень нравилась женщинам и художникам. Он великолепно говорил на бесчисленном множестве языков, и кое — кто из друзей утверждал, что ему достаточно дважды посмотреть фильм, чтобы выучить язык, на котором он снят. Слова чужих языков липли к нему как зараза. Во всяком случае, Нил Олсон с легкостью перемещался по всему миру, и для него не составляло проблемы слетать когда вздумается в Африку или в Америку. Огромный, нетерпеливый, как породистый жеребец, он укрощал свою природу с легкостью опытного наездника.

— Я заскочу за тобой в субботу, поедем ко мне в замок, на ужин. Если хочешь, оставайся переночевать. Моя жена тоже там будет. Надо кое-что тебе показать.

Ферета не была готова к такому повороту событий, тем более что состояние здоровья Филиппа оставляло желать лучшего, но Нил Олсон отказов не принимал.

— Я давно собирался поговорить с тобой. И лучше без мужа. Многое из того, что с тобой происходит, происходит только потому, что ты не хочешь ни с кем поделиться. Сейчас ты все нам расскажешь. Да и у меня для тебя кое-что есть.

* * *

Так что «шевроле» Нила Олсона перевез их через итальянскую границу, и они втроем уселись ужинать на террасе, где стояли кованые стол и стулья, тяжелые, как пушечные ядра. Они пили местное белое вино и ели рыбу из озера, которую приготовила Аурелия, их глаза и души отдыхали в зеленой воде озера, когда Ферета вдруг сказал, что живется ей очень тяжело.

— Скверно я себя чувствую, впервые в жизни.

— Понимаю, — сказал Нил Олсон. — Но позволь кое-что у тебя спросить. И не удивляйся. Это всего лишь необходимость, сама в этом убедишься. Первый вопрос: скажи, Ферета, как ты думаешь, ты красивая женщина?

— Что за вопрос! Каждый, у кого есть глаза, знает, была я красавицей или нет.

— Ты замужем за богатым и знаменитым художником?

— Да.

— Ты талантлива?

— Так говорят те, кто видел мои работы.

— Хорошо. И последнее. Ты была любима?

— Да. Не уверена, правда, что такой вопрос можно задавать, находясь в здравом уме. Мы с Филиппом никогда этого ни от кого не скрывали, ни он, ни я, это было ясно каждому, кто нас видел.

— Так как же тебе не завидовать? — подвел итог Нил Олсон. — Я удивляюсь, что вы сбежали сюда так поздно. Да, на вашу долю выпало немало зла. Справиться с этим было нелегко. Прежде всего тебе. Ведь тебе мстили за все, за что не могли отомстить

Филиппу… Должно быть, вы сделали кому-то очень много хорошего, такого, что нельзя забыть, и он вам теперь мстит, потому что самая страшная месть всегда адресована тому, кто был к тебе добрее всех. Но это, в сущности, неважно. Твое нынешнее положение не так уж и плохо. Просто ты этого не понимаешь. Прежде всего, там, у нас, как сказал один музыкант, некому оценить то, что ты делаешь. Ну а здесь такие люди есть. Я, как ты знаешь, посетил выставку в Базеле, она была великолепна. «Deja vu». А там, у нас, самые лучшие художники никому не нужны.

— Но почему?

— Там не умеют делать на вас деньги. А кроме того, люди там согласны от всего отказаться, лишь бы ничего не имели другие. Здесь же талант легко превращается в деньги. Так что ваше положение совсем не так безнадежно, как тебе кажется.

— А я думаю, наши дела идут хуже некуда. Нас там все еще ненавидят. И мы даже не знаем за что. Когда мы вместе, на нас нападает целый рой недоброжелателей, тысячи мелких демонов отравляют нам жизнь. Как это объяснить?

— Ответ прост, и за ним не надо далеко ходить.

С этими словами Нил Олсон потянулся за какой-то книгой и прочитал из нее несколько строчек, обратив внимание на то, что автор книги — женщина.

Я поняла, что еще не наступило то время, которое, впрочем, может и вообще не наступить, когда патриархальная среда примет меня как отдельную, ценную саму по себе личность, вне «юрисдикции» моего всемогущего мужа. Хотя и знаменитого мужа среда не потерпит. Однако самая неудобоваримая категория для общества — известная жена знаменитого мужа. Это, знаете ли, действительно слишком! Это нарушение всех конвенций, отклонение от протоптанных троп, разрушение вековых стереотипов и оборонительных укреплений обывательской крепости. С ума можно сойти!

— Подумай немного над тем, что я прочитал. Патриархальное общество, от которого вы бежали (надо признать, что и здесь есть люди, которые недалеко ушли от него), считает, что муж не имеет права поддерживать свою жену, а Филипп и как художник, и как муж всегда поддерживал тебя. Вот если бы он тебя бил, никто бы ему и слова не сказал, но вы оба попрали родовые устои. И все, что происходит вокруг вас, вызвано не завистью или злорадством, нет, и это даже не заговор. Невозможно организовать такой заговор, в котором участвовало бы столько людей. Суть происходящего кроется гораздо глубже, корни древнего как мир патриархального мировоззрения пронизывают все, что нас окружает. Такова цена успеха, и ее придется заплатить.

— И что мне теперь делать?

— А вот это второе важное дело из тех трех, ради которых я тебя сюда и пригласил. Об этом несколько слов скажет тебе моя жена.

Тут в разговор вступила Аурелия:

— В Священном Писании сказано: если пожелаешь кому-то зла, злом тебе и воздастся, а если пожелаешь добра, воздастся добром. Это закон вселенной. А вселенная — это зеркало, зеркало для каждого из нас, она отражает нас и возвращает нам все наши импульсы, мысли, намерения, действия. Ты синхронизируешься с окружающим миром, обмениваешься с ним энергией. Поэтому будь осторожна в желаниях. И четко их формулируй, проси лишь один раз, этого достаточно, и ты получишь что хочешь. Может быть, ты уже что-то пожелала, не имеет значения. Желание сбудется. Независимо от того, каковы будут последствия для тебя и других. Здесь действует тот же принцип, что в сказке про джинна из лампы: Твое желанье — для вселенной приказанье.