Кикимора и другие. Сказки-притчи - Александр Богаделин

Только не внял Иосиф увещеваниям товарищей своих, и пришлось стражу опять сбор созывать. А тот каяться и не думал вовсе, прощения и снисхождения просить, шанс исправиться дать. Вот и приговорили его к сроку исправительному в пещерах огненных — к жару земному поближе, ото всех подальше.

* * *

Когда черти вокруг Иосифа собираться начали, рассказы его о мирах заморских послушать, страж пещер огненных обрадовался даже. Черти у него самые отпетые были, не бузят — и то хорошо. Наушников, правда, подослать побольше велел да записывать все поподробнее.

Хотел он было сосланного соглядатаем заморским объявить и перед начальством выслужиться. Но как прознал, кто отец у него был, поутих малость.

Рано ли, поздно ли, только получил Ний донос о смуте, в пещерах огненных зреющей. Выходило по нему, будто Иосиф и здесь чертей на бунт подбить хочет.

Говорит, мол, к душам человеческим по-доброму относиться надобно. Не ведают они порой, что творят, и зло у них по неосторожности получаться может. А если и с умыслом дело злое ладят, то всегда ли виновны в том.

Сборища тайные собираются. А ученики проповеди его наизусть заучивают и другим чертям передают.

Ний повелел Учителя новоявленного не трогать пока, но всех сочувствующих ему выявить. Давно он хотел суд показательный для чертей устроить, чтоб трудились в поте лица своего и о каре неизбежной за провинности помнили. Только жертвы подходящей все не было. А здесь покушеньем на устои попахивало, супротив миропорядка вечного выступить осмелились.

* * *

Как последователей у Иосифа поприбавилось, да всех их на заметку взяли, Ний действовать повелел. Первым делом стражники Учителя самого схватили и к скале вечной цепями приковали.

Черти смелые были, пока Ний им власть свою не показывал. А аресты начались — каяться сразу побежали. Оправдания строчить, невиновность свою доказывать. Слухи ходили, мол, и упорствующие тоже были, только с тех пор не видел их больше никто.

Чтоб правду всю выведать, дознаватели Иосифа бичами огненными били и в жар земной окунали. Так что к сбору всеподземному он уж еле на ногах держался и часто в беспамятство впадал.

Помнил только чертей легионы, камень краеугольный со всех сторон окружавших. Сам Ний список прегрешений его зачитывал, и все Пекло в ответ ему вторило: «Смерть отщепенцам!», «Позор!», «Смерть!».

Выходило по написанному, будто говорил он, что суд богов не всегда справедлив бывает. А Мокошь жизни нить несуразно перерезать может. Будто души людские снисхождения часто заслуживают, и мучениям их срок конечный быть должен.

Потом ученики его каялись, только Иосиф вновь в беспамятство впал.

Но как решенье оглашать начали, в чувство его снова привели. Приговорили Учителя распятию солнечному предать, а учеников — кого в пещеры огненные навечно сослать, а кого и в жаре земном испепелить немедленно.

* * *

Но мало Нию приговора одного показалося. Захотел он из чертей мысли крамольные окончательно вытравить.

На день следующий привязали Иосифа и двух сподвижников его пред входом в пещеры огненные. И каждый черт, на работу идущий, обязан был на них плюнуть обязательно. А десятникам строго следить наказали, чтоб никто очереди своей пропустить не смел.

На третий день исчез Иосиф с креста своего. Объявили всем, что казнь в исполнение приведена. Прикован он на земле к скале могучей и от солнца палящего язвами весь покрыт. Гниет заживо в мучениях страшных. А когда солнце на ночь в Пекло хоронится, осы подземные жалить его прилетают. И стоны, и крики отступника до сфер небесных доносятся.

* * *

Как Иосиф от дурмана очнулся да приходить в себя стал, Ния лицо, над собой склоненное, увидел.

— Чернобогу слава! — невольно приветствие вырвалось.

Усмехнулся владыка Пекла и жезл свой разящий достал.

— Отца своего благодари. Воин был доблестный и смертию храбрых пал. А потому жизнь твою никчемную сохранить я решил и на земле спрятать.

Ний внимательно посмотрел на черта.

— Да и должок невеликий за тобой остался. Об Аидах заморских написать должен.

Тут повелитель мира подземного к оковам Иосифа жезлом притронулся, и распались они в тот же миг.

* * *

Тихон — Леший главный леса Заповедного, испугался сильно, самого Ния пред домом своим увидав. Но еще больше подивился он, когда тот черта подземного с коня своего сгрузил. Спрятать его велел от глаз любопытных подальше да ученика толкового подыскать.

Тихон Ния ослушаться никак не мог. На зиму все духи лесные во владениях его от стужи лютой спасалися. Так что поселил он Иосифа на краю дальнем леса Заповедного, а учеником побыть Стасу предложил.

Черт подземный и так уже плох был, а на земле совсем занемог. Днем, лучей солнечных сторонясь, в избушке своей отлеживался. И только ночью на крылечке посидеть выбирался. Каждый день он шкуру мазью защитной смазывал. Охраняла она от света дневного, но все равно язвочки по всему телу пошли.

Понял Стас, что Учителя для себя обрел. Сколько уж дощечек извел, сказы его о странах дальних записывая. Песни да стихи заморские слушая.

Но порой не мог он к дому Иосифа и близко подойти. Страх такой нападал, что бежать со всех ног хотелося, и не было сил никаких противиться ему. Видел Стас в дни эти у избушки Учителя коня черного, невиданного. А на день следующий дощечки свои нигде найти не мог.

Успокаивал Иосиф его. Мол, в место надежное на хранение они отправлены. И, может быть, сподобится он когда-нибудь их увидеть еще.

* * *

Совсем занемог черт подземный от жизни земной. Только на лавке лежал и не выбирался по ночам даже. Речь его порой совсем непонятной становилася, и Стас потихоньку домысливать за Учителем начал.

А говорить Иосиф стал мысли крамольные о мирах низших и высших. О несправедливости божьей, об участи людской непосильной, об искушениях духов неправедных. Стас и эти слова записал, только пропали дощечки те, как и прежние, и нигде их видать не было.

А однажды не нашел он в доме, на окраине стоящем, никого. На столе только стих, написанный неразборчиво, лежал.

Пришел и мой черед уйти в небытие,Средь душ страдающих и стонов раствориться.Но я еще успею насладитьсяМгновением последним на земле.

Пора, мой Ученик, тебе свой выбрать Путь,Найти свою звезду на небосклоне.Возьми поводья у Судьбы, и кониТебе укажут продолженья суть.[53]

Бросился Стас Иосифа искать. Только Тихон сразу ему сказал, что Ний назад его в Пекло забрал. На коня своего страшного посадил и сквозь землю провалился.

Три дня черт под дверьми избушки оставленной просидел, стих последний Учителя перечитывая. Но не вернулся тот и весточки прощальной не прислал. Взял тогда Стас дощечку ровную, палочку в чернила дубовые обмакнул и, строчки о продолжении вспомнив, записал сверху:

— И тогда Учитель сказал….

Но здесь уже другая сказка начинается.

А этой конец пришел.

Что с Иосифом в Пекле подземном случилось, в главе двадцать второй сказывается.

А дальше нас опять история о жизни Кикиморы дожидается.

Глава 10. ИСПЫТАНИЕ КИКИМОРЫ

Как Барон Иероним Карл Фридрих фон Мюнх дальше по землям русским путешествовать отправился, Кикимора дом свой предсказательный заперла и решила другое занятие себе подыскать. Как-то раз зашла к Бабе Яге насчет идеи очередной посоветоваться, а та и спрашивает, когда, мол, прибавление семейства ожидается.

Кикимора и сама заметила, тянет ее в последнее время кору ивовую пожевать. Но подумала, что телу ее молодому не хватает чего-то. Да и в мыслях у ней никаких детей и в помине не было.

Так за нее все и порешилося. Терентий, муж её, как узнал, сразу о делах всяких и думать запретил. Главное — наследника крепкого и здорового родить.

Слух о том, что в семействе беса прибавления дожидаются, быстро лес Заповедный облетел. И сразу же пересуды всякие пошли. Лешачихи да русалки, Кикиморе завидовавшие, перешептываться начали. Мол, и не Терентия вовсе наследничек это. Но тут Яга в дело вмешалась и предупредила настрого. Кто и дальше болтать попусту будет, обратит того в гадюку болотную. Сразу все и притихли.

По правде сказать, слухи эти не на пустом месте завелись.

Как черт Иосиф в мир подземный возвернулся, Стас решил жизнь свою поэзии посвятить. И такие складные стихи у него получалися, что духам не меньше сказаний Кота Баюна по нраву пришлись. Молодежь баллады любовные аж наизусть заучивала, и не раз русалки и девы водяные женить его на себе хотели. Только Дамой сердца своего он Кикимору объявил и никого кроме нее видеть не хотел.