Диалоги кармелиток - Жорж Бернанос

Сцена II

Монахини расходятся. Некоторые из них отправляются в сад, и там Бланш подходит

к Марии от Воплощения.

Бланш. Мать Мария, неужели Ее Преподобие в такую минуту лишит нас утешения принести наши обеты тайно? Мы знаем, что если бы это зависело только от вас...

Мать Мария. Мне тоже остается лищь повиноваться.

Бланш. Но Ее Преподобие так высоко ценит ваше мнение...

Мать Мария. Мой долг — ценить ее мнение выше своего.

Бланш. Но наше пострижение...

Мать Мария. В тот момент мы были всего лишь под угрозой предстоящего закона. Сегодня мы под ударом закона действующего, и Ее Преподобие совершенно права, что не хочет без необходимости вызывать гцев наших врагов.

Бланш. Вы ли говорите такие слова, мать Мария? Неужто мы дошли до такого несчастья, что единственная наша надежда — проскольз­нуть незаметно, как заяц в нору?

Сцена III

Слышно, как поют «Карманьолу» под стенами монастыря и комиссары во главе поющей толпы врываются в ограду. Они взламывают дверь. Впереди них идет монахиня с колокольчи­ком. Они набиваются в ризницу, сваливают церковные облачения и священные сосуды в вертящийся шкафчик, который отломали от стены, и прикрывают все это занавеской с решетки. Они срывают с Царя Славы мантию и корону и бросают Его в угол. Насто­ятельница присутствует при грабеже, а Община в это время собралась в зале капитула и молится там во главе с матерью Марией от Воплощения. Все монахини под длинными покрывалами.

Мать Мария. Довольно, дети мои, надо успокоиться. Сейчас не может быть иной молитвы, кроме этой. Пребудем в единении с Господом.

Когда открывается дверь перед настоятельницей, они остаются неподвижны. Только одна голова испуганно оборачивается — это голова Бланш.

Настоятельница. Тихо! Я не позволю, чтобы мой дом походил на растревоженный муравейник.

Молчание.

Из всего того, что омрачает сегодня ваши сердца, сокрушайтесь только о святотатстве и молитесь за тех, кто его совершает. Д похищенное золото и серебро — что за важность! Разве бедность — не первый закон нашего звания? И как бы мы ни были теперь бедны, нам еще далеко до Господа нашего, мы все еще не так бедны, как Он.

Волнение понемногу стихает.

Ну-ну! Не первый же раз грабят церкви и монастыри, во время войн это часто случалось.

Сцена IV

Келья матери Жанны от Младенца Иисуса, очень старой монахини. За окном идет снег. Мать Жанна кончает шить одеяние, очень бедное, для Царя Славы. Бланш помогает ей

одевать статую.

Мать Жанна. Сестричка Бланш, вы знаете, что в рождественскую ночь нашего Младенца Иисуса носят по кельям. Я надеюсь, что Он дарует вам храбрости.

Сцена V

Рождественская ночь. Коридор монастыря, двери всех келий открыты. Настоятельница и Мария от Воплощенияв сопровождении двух сестер с факелами носят Царя Славы из кельи в келью. Каждая монахиня преклоняет колена перед бедно одетой статуей, ставит ее на пол, молится на нее, затем возвращает ее настоятельнице, которая в свою очередь

преклоняет колена.

Сестра Анна. Вот наш Царь Славы и стал снова таким же бедня­ком, как в Вифлееме.

Когда Младенца Иисуса приносят к Б л а н ш, она вздрагивает и шепчет со слезами на глазах.

Бланш. О! Как Он мал! Как Он слаб!

Мать Мария. Нет! Как Он мал! И как Он могуч!

В ту минуту когда Бланш, стоя на коленях, склоняется к статуе, за стенами монастыря раздаются звуки «Карманьолы». Бланш вздрагивает и роняет Царя Славы; голова его разбивается о плиты пола. В ужасе, ощущая себя преступницей, Бланш восклицает.

Бланш. О! Царь Славы умер. У нас остался только Агнец Божий.

Сцена VI

Келья настоятельницы. Входит Б л а н ш.

Настоятельница. Дочь моя, станем сначала на колени и прочита­ем вместе молитву матери нашей Святой Терезы.

Настоятельница произносит каждую фразу молитвы, которую Бланш сразу же повторяет. Настоятельница, потом Бланш.

Я Твоя, и в мире сем я для Тебя.

Что Ты повелишь мне?

Дай мне богатство или нужду,

Дай мне утешение или печаль,

Дай мне веселие или скорбь, жизнь сладостную и солнце незатененное...

Но Бланш меняет конец молитвы.

Настоятельница. Ведь я предалась Тебе всей душой,

Что Ты повелишь мне? Бланш. Дай мне убежище или смертельный страх, Что Ты повелишь мне?

Настоятельница смотрит на нее, недолго колеблется и наконец делает вид, что ничего не заметила. Они встают с колен. Настоятельница садится в кресло. Молчание, потом;

Настоятельница. Я полагаю, вы знаете, зачем я вас позвала?

Молчание. Бланш, не отвечая, опускает голову.

Разлука будет для матери не менее тяжела, чем для ребенка.

/ Молчание.

Я хотела бы все делать в согласии с вами или хотя бы в согласии с вашей совестью. Я не прошу вас отвечать на то, что я вам скажу; этот ответ вы после дадите Богу, в сосредоточенности молитвы. Дочь моя, ни вы, ни я больше не надеемся, что вам удастся преодолеть ваш смертельный страх...

Молчание.

Без сомнения, в другое время... или позднее... может быть...

Молчание. Бланш смотрит на настоятельницу с отчаянием, взгляд ее почти безумен. Очевидно, что мучительная тревога Бланш передается настоятельнице, хотя лицо ее этого почти не выдает. Но все-таки голос ее немного дрожит, когда она произносит:

Вы действительно думаете, что мы повредим вам, если отошлем обратно в мир?

Бланш молчит еще какое-то мгновение^ потом делает огромное усилие, чтобы ответить.

Бланш. Я... Это правда, что я уже не надеюсь, одолеть свою природу. • Нет.. Я больше не надеюсь... О мать моя, повсюду в другом месте я буду влачить свой позор, как каторжник тащит за собой пушечное ядро. Этот дом — единственное место на земле, где я могла бы принести его Господу, как калека — свои смердящие язвы. Ведь, может быть, Бог хотел сотворить меня малодушной, как сотворил Он других добрыми или глупыми... (Она разражается рыданиями.)

Настоятельница. Успокойтесь. Я еще подумаю обо всем этом.

Бланш опускается на колени и целует руку настоятельнице. Та ее благословляет.

Сцена VII

Тайная служба на Страстную Пятницу в примыкающем к монастырю помещении, где со­бралась кучка верных. Ночь, м у ж ч и им стоят на страже. Женщины и дети. Бесшумно подходят монахини, бдна из них готовит облачение. Священника еще нет. Снаружи доносятся условные крики... Появляется капеллан, дети целуют ему руки.

Капеллан. Покидая вас в первый раз, я надеялся видеться с вами часто. Но обстоятельства оказались совсем не таковы, как я предвидел. Могу сказать, что они делают мое служение ото дня ко дню все затруд­нительнее. Отныне каждая наша встреча будет йроисходить по милости Божией, мы должны всякий раз благодарить Его за нее, как за чудо. Что вы хотите! Во времена не столь мрачные почитание Царя Небесного с легко­стью превращается в простой обряд, слишком похожий на те, что мы совершаем в честь царей мира сего. Не скажу, что Господь не приемлет таких почестей, ■ хотя духом своим они ближе к Ветхому Завету, чем к Новому. Но случается и так, что они Ему надоедают, простите мне подобное выражение. Господь жил и всегда живет среди нас как бедняк, и всегда наступает час, когда Он решает сделать и нас такими же бедня­ками, чтобы Его принимали и чествовали бедняки, по-бедняцки, чтобы Он снова обрел то, что столько раз познал на дорогах Галилеи,— гостеприим­ство нищих, их простой привет. Он пожелал жить среди бедных, Он пожелал и умереть среди них. Ведь не как сеньор во главе своих рыцарей шествовал Он к смерти, то есть к Иерусалиму, месту Его принесения в жертву, в те зловещие дни перед Пасхой. Он шел среди бедных людей, которые и не думали кому-то бросать вызов, а старались стать поменьше ростом, чтобы их не замечали как можно дольше... Ньще умалимся же и мы, не для того, как они, чтобы избежать смерти, но чтобы претерпеть ее, если придется, как Он сам ее претерпел, ибо поистине Он был, по слову Писания, агнцем для всесожжения. А теперь воспоем хвалу Кресту. (Свя­щенник уходит, пообещав монахиням вернуться на Пасху.)

Сцена VIII

Утро на Пасху. В монастыре ждут капеллана.

Настоятельница. Это был не господин капеллан?

Мать Мария. Нет, мать моя, и сейчас так поздно, что он, наверно, уже не придет.

Настоятельница. А наблюдает ли кто за переулком? Помните, как уже было однажды — он хотел войти через дверь прачечной, а она была закрыта на задвижку.

Сестра Гертруда. Сестра Антония там на страже с самого рассвета.