Последний сантехник - Слава Сэ

Так сказала Вера и покраснела. Нитунахин ждал подробностей, от которых всем станет хорошо и стыдно. Но Вера как-то крепко молчала. Он спросил – и что?

– И чтобы внизу плавали рыбки – закончила она.

Понимаете? Он ей шершавые верёвки, пьянящее удушье, может, даже вывих языка. А ей нужна гостиница с Индийским океаном. И всё! А ведь, если смотреть сквозь щели в полу, океан куда скучней аквариума в гастрономе.

Женские фантазии забиты чем угодно, кроме главного. В них есть сухие вина, камины, вот такой вот взгляд, пижама с цветочками, вид с балкона на дурацкий океан. А настоящих чувств нет. И чем ярче женщина, тем тщедушней её воображение. Даже лампочку, этот апогей фалличности, многие из них считают лишь осветительным прибором.

Мужские истории любви украшены важными деталями. Частота в герцах, энергия в джоулях, крик в децибелах, из какого вида борьбы заимствована поза – всё очень точно, почти научно. А в женских фантазиях только пролог и послесловие. И ничего по сути вопроса.

Одна моя знакомая изменила мужу, сама того не ожидая. На курорте. Я спросил, как всё произошло? В какой момент, например, она поняла, что ей гладят попу и уже спасаться поздно? Мне интересны были детали. Сам переход, когда двое чужих людей вдруг понимают, что пора уже раздеваться.

Знакомая в ответ описала мужа-дебила и то, как она устала, а лето было таким сумасшедшим. Из её рассказа невозможно понять, есть ли у неё вообще попа. Думаю, тут виновата специфическая амнезия, поражающая женский мозг при расстёгивании второй пуговицы на блузке. В этот момент изображение пропадает. Дальше идёт нелепая склейка, и вот всё уже кончилось, участники греха идут на балкон курить.

Версию с амнезией подтверждает нимфоманка-утопист Эрика Л. Джеймс, написавшая книгу догадок о жизни после второй пуговицы. Называется «Пятьдесят оттенков серого». Я читал в магазине, открывал наугад. Сразу видно, автор понятия не имеет, как там чо происходит. С любой страницы на героиню смотрит набухший член. Вообще, глазастый член у землян большая редкость. Не удивительно, что его хозяин миллиардер. Одна лишь демонстрация аномалии может обогатить. Не говоря уже о фуроре в гинекологии и смежных областях. «Дайте-ка я вас осмотрю…»

Не стал покупать книгу. Бледное подобие одного сайта, куда мы с Нитунахиным ходим грустить о великой любви. К тому же у меня нет амнезии. Я прекрасно помню все эпизоды, каждый кадр.

* * *

На прощание цитата из другой, лучшей книги.

«…Она легла на верстак. Вся дрожала.

– Я хочу унижений – сказала она.

– Хорошо. У тебя толстые ляжки и никакого вкуса в одежде!»

© Колин Тревор Грей. «Пятьдесят серых сарайчиков».

Кое-что о русской семиотике

Кот подходит и говорит:

– Выпусти на балкон! Там листики летают, будет весело.

У кота язык не гибкий, губ совсем нет, артикуляция ни к чёрту. Но я понимаю его речь. Он все фразы подкрепляет жестами. Например, знаменитым печальным взглядом в пустую миску. Он самый выразительный мим в нашей семье.

Бабуля, наоборот, тридцать лет преподаёт. У неё отличная дикция и поставленный голос. Но речь её не всякий разумеет. Особенно, когда бабуля кричит с кухни, сквозь закрытую дверь, грохот посуды, шипящий лук и поющий телевизор. Она спрашивает у внучки Марии:

– Маша, ты в Рим-то хочешь ехать?

Маша отвечает, ориентируясь исключительно на ритмику речи:

– Да! Я хочу, чтобы было лето!

Она не видит артикуляции, соответствующей слову «Рим». А идти переспрашивать лень. Тем более, женский разговор чаще перекличка, чем обмен информацией. Ляля не упускает случая пообщаться. Она кричит из ванной:

– И я хочу лего!

Потом бабушка и внучки поют хором три совершенно разных песни.

Русские люди не понимают речь, если не видят собеседника. Они даже стиральной машине не верят, если в ней нет окна и в прямом эфире не крутятся трусы. Зато стиральная машина с окном очень убедительна и может заменить камин.

Теперь про Италию. Год назад Маша посетила Венецию, потерялась и имела большой успех у местных. Маша знает слово «макароны», которым трудно объяснить, куда сбежала мать. Но у итальянцев есть глаза, они видят, о чём рыдает этот ребёнок. Они совсем как русские, девять десятых частей смысла распознают зрением. Все побежали, прочесали площадь, нашли рыдающую женщину с такими же белыми волосами, знающую слово «макароны». И, конечно, она оказалась ветреной мамашей. И теперь Маша постоянно хочет в Рим, потому что на девять десятых знает итальянский.

По тем же причинам трудно работать с Питером или Москвой на расстоянии. Фразу «я вам текст – вы мне деньги» в столицах понимают, только если видят шевелящиеся губы. Москвичи просят приехать и сказать им всё в лицо. Я катаюсь раз в месяц, пью чай, говорю о погоде. Удовлетворённые блеском моей лысины, работодатели звонят бухгалтеру, велят заплатить. Тот ничего не делает, пока не увидит квадратный рот начальника, но это будет не скоро.

Или вот, издательство. Написали, что обложка вышла оранжевой. А сами прислали зелёную. Я говорю, отлично. У нас в провинции оранжевый цвет выглядит иначе, но кто я такой, чтобы спорить с художником. Непонятно также, зачем на обложке женщина в костюме льва и чей это ребёнок. В книге о них ни слова. Да, уверен, я сам писал. В ответ издательство предлагает мне самому придумать фразу, которую скажет девочка с обложки и которая всё объяснит. А если бы загодя я встретился с художником, поговорил бы, стукнул его мольбертом, таких проблем бы не было.

* * *

Моя речь кажется вам непоследовательной. Это потому, что вы меня не видите. Но я помню, о чём рассказ. О том, как кот ушёл на балкон. А на улице сегодня ураган. «Святой Иуда» называется. Вся Европа сжалась в страхе. Счёт поломанных зонтов идёт на миллионы. По небу летают небольшие деревья, вырванные из юрмальской земли. Чтобы нагуляться, коту хватило трёх секунд.

– Папа, я хочу домой! – кричал он по-русски, очень чисто. Думаю, если меня подержать на ветру и стуже, я бы тоже стал писать понятней. Но некому. Поэтому читайте, что есть.

Об умении развлекаться

Чем дешевле шампанское, тем выше его зенитные свойства. Советское полусухое не оставляет люстре шансов. Осколки сыплются в салат, придавая блюду эстетическую и смысловую завершённость. Именно на этот случай во всех новогодних домах салатов больше, чем люстр.

Мы договорились обойтись лёгкими закусками. Семья отдельно объяснила мне смысл. Лёгкие закуски – это не просто «супа не будет», а именно сельдерей и его друзья. Меня отправили в магазин. А там народные гуляния. Население штурмует Трою и тут же строит Вавилон. Я тоже заразился психически, заложил пару кругов вдоль полок, как в вулкане искупался. Купил 26 килограммов еды. Ночное угощение на четверых.

* * *

Семья спросила, как же так произошло? Мы же экономим и худеем одновременно! Сложно объяснить. В мясном отделе была пробка. Мне вручили чужой окорок, по ошибке. Не выбрасывать же. В молочном кричали, кто-то кого-то рожал. Полез узнать пол младенца, схватился рукой за сыр и блинчики, рефлекторно. Фиолетовую курицу купил из-за её фигуры, напоминающей Наталью Водянову в юности. Видимо, детство у них проходило по одной схеме. Куры, кстати, дальние друзья сельдерея. Мандарины взял за их харизму. Остальной объём – компоненты четырёх салатов апокалипсиса. Оливье, шуба, греческий, мимоза. Бросать вызов обществу, пропуская что-то из этого священного списка, я не готов.

Новогодний жор – старинная невротическая традиция. Итог веков рискованного земледелия. Глагол «угощать» к русским людям не применим. У нас гостей шпигуют, фаршируют, шприцуют под давлением. Если визитёр неосторожно лопнет, его лишь спросят, отчего это он перестал есть. И традиционно обидятся.

Ещё один вызов для мнительных – подарки. В гостях у условной Маши легко получить шампунь с надписью «от Вовы». Не надо обижаться на Машу. Полезных подарков за пять евро нет, Китай не производит, а бесполезные уже некуда складывать. Надпись лишь предохраняет шампунь от возвращения к Вове. Маша добрая растяпа, забыла стереть пометку. Маленький Иисус тоже бы не обиделся, найдя на ладане и смирне сигнатуру «от Сани» или «от Марины Сергеевны».

* * *

Новогодних традиций сотни. Толочь в шампанском жжёную бумагу. Пить кофе, пока реклама. Ругать телевизор до четырёх утра. Смотреть, как кот крадёт гирлянду, душит её, потом на ней же женится в присутствии гостей. Дети кота поддерживают, а Марина Сергеевна краснеет.

Ложась спать, мы верим в наступление чудес. Мы заслужили их в очередях, у плиты, в холодных троллейбусах. Они нам награда за любовь к друзьям-негодяям, застрелившим нашу люстру. Самое часто загадываемое чудо – молодой, обнажённый половой партнёр, вваливающийся в дом первого января к обеду. Крайне редко реализуется. Поэтому новогодние пессимисты загадывают просто чемодан денег. Но тоже не получают. По небесным расценкам наши муки стоят лишь одного дня, в который ничего не произойдёт. Первого января ты проснёшься поздно, выпьешь и снова заснёшь. Других сортов счастья в России не бывает. Что бы там ни врал телевизор. И за то спасибо, впрочем.