Старец Горы - Шведов Сергей Владимирович

– К сожалению, я не знаю ни слова по-гречески, – развел руками, затянутыми в кожаные перчатки, Боэмунд, – не говоря уже об армянском и тюркском. Не все обладают твоими талантами, благородный Глеб.

Изнутри замок выглядел не менее внушительно, чем снаружи. На довольно обширном пространстве между внутренней и внешней стеной размещались хозяйственные постройки – конюшни на добрую сотню лошадей и хлев, тоже не пустующий. Запах здесь был соответствующий, но Боэмунд, с интересом разглядывающий галерею, бруствер и зубцы на стене, не обратил на это никакого внимания.

– А сено для лошадей ты где берешь? – спросил он Глеба.

– В долине, – пожал плечами Лузарш. – Здесь удивительно сочная трава.

Проход во внутренней стене перегораживали две стальных решетки. Их, разумеется, подняли, дабы пропустить гостей. Но во внутренний двор Боэмунд и его свита вступили уже пешими. Кроме огромного донжона, здесь располагалось внушительных размеров трехэтажное здание, чем-то напоминающее римское палаццо. Окна палаццо были забраны стеклом, причем не маленькими кругляшками, как это принято в Италии, а довольно большими прямоугольниками, пропускающими внутрь, надо полагать, массу солнечного света. В донжоне, как сразу же сообразил Боэмунд, располагались сержанты и слуги, а палаццо предназначалось для барона и его семьи, поскольку именно туда благородный Глеб повел своих гостей.

– Нечто подобное я видел на Сицилии, – задумчиво проговорил граф Антиохийский, разглядывая украшенные мозаикой стены. – Арабские князья умеют устраиваться в жизни, куда лучше нас европейцев.

– Ты еще не видел мой бассейн с проточной водой, благородный Боэмунд, – усмехнулся Глеб.

– И чем же знаменит твой бассейн, барон?

– Тем, что излечил от подагры каноника Фрумольда и помог зарубцеваться ране Этьена де Гранье.

Бассейн занимал почти половину первого этажа палаццо. Боэмунд с опаской смотрел на бурлящую воду, не рискуя прикоснуться к ней рукой. Замешательства графа вызвало улыбку на губах барона де Руси:

– Вода в бассейне действительно горячая, но до точки кипения ей далеко. А бурлит она из-за фонтанчиков, которые бьют на дне. Вы можете смыть с себя дорожную пыль, благородные шевалье, пока мои слуги готовят для вас ужин.

Первым в горячую воду вошел почтенный Андроник и даже взвизгнул от удовольствия, насмешив до икоты благородного Боэмунда. Впрочем, граф не замедлил воспользоваться любезным предложением хозяина и прыгнул в воду прямо с бортика. Бассейн был довольно глубок, во всяком случае, нурман не понес никакого ущерба. А вода действительно была горячей, как и предупреждал барон.

– Мне приходилось прежде слышать о целебных свойствах горных источников, – сказал Андроник, подплывая к Боэмунду, – но пользуюсь я ими впервые в жизни. Это даже лучше, чем серные бани Багдада.

– А тебе случалось бывать в Багдаде, почтенный Андроник, – прищурился в его сторону Боэмунд.

– Я объехал полмира вместе с Самвелом, – вздохнул армянин. – Боже, какие красавицы ублажали нас в Каире. Черные, как сама ночь.

– Шутишь? – не поверил благородный Ричард Ле Гуин, дальний родственник и близкий друг Боэмунда.

– Мы возлежали на роскошных ложах, запах цветов кружил нам головы, а руки красавиц ласкали наши тела. Ты видел танец живота, шевалье?

– Ты хочешь сказать, что живот пляшет отдельно от тела? – удивился Ричард.

– Нет, шевалье, танцует женщина, прекрасная как вечерняя заря, а ее движения способны разбудить безумную страсть даже в одряхлевшем от старости мужчине.

– Ты разбудил мое любопытство, Андроник, – засмеялся Ричард. – Каир отныне станет моей путеводной звездой.

Перед ужином гостей приветствовала хозяйка. Во всяком случае, именно так назвал Адель де Менг благородный Боэмунд, вызвав тем самым некоторое замешательство среди шевалье. С другой стороны, как еще мог назвать граф Антиохийский женщину, родившую барону де Руси сына? К слову сказать, младенца, довольно крупного и крепкого на вид, благородная Адель держала на руках. По всем законам этот малый был бастардом, но если Лузарш признал его законным сыном, то значит быть по сему.

– И как зовут твоего сына, благородный Глеб?

– Владислав, я назвал его в честь своего отца.

Ужин прошел в непринужденной обстановке. Гвидо де Шамбли рассказал нурманам несколько забавных охотничьих историй, вывезенных им из далекой Франции. Больше всех над его рассказами смеялся почтенный Андроник, которого все-таки пригласили к ужину, хотя и усадили в самом конце стола среди сержантов. Рафик с удивлением обнаружил, что в дружине барона большинство составляют отнюдь не франки, а русы, выходцы из далекого Константинополя. Все они участвовали в освобождении Гроба Господня, но в их приверженности христианской вере у Андроника были большие сомнения.

– Русы почитают Христа, хотя и своих богов не забывают, – спокойно отозвался на его вопрос сержант с вполне христианским именем Василий.

– Выходит, ты не веришь в божественную природу Иисуса? – уточнил настырный рафик.

– Не мне судить, почтенный, – пожал плечами светловолосый и синеглазый рус. – А зовут меня не Василий, а Вузлев, впрочем, это, кажется, одно и тоже.

Андронику и прежде приходилось сталкиваться с русами, но в основном это были торговцы, люди степенные и слов на ветер не бросающие. Вузлев принадлежал к другой породе людей, его отец был варангом, дед витязем, служившим Тьмутараканским князьям.

– А зачем ты отправился в крестовый поход?

– Захотелось мир посмотреть и себя показать, – пожал широкими плечами Вузлев-Василий.

Андронику ничего другого не оставалось, как только руками развести. Все они, в сущности, были искателями добычи и приключений – и франки, и русы, и нурманы. А потому не будет в Сирии, Палестине и Кападокии покоя, пока эти люди топчут родную для Андроника землю.

Барону де Руси не понравился замысел Болдуина в отношении Мараша. По его мнению, нурманам не следовало затевать войну с христианской Арменией, ибо такавор Талак готов заключить союз с крестоносцами против сельджуков. Разговор этот происходил в покоях барона сразу после ужина и присутствовал при нем только почтенный Андроник. Зачем Боэмунд привел с собой этого кругленького и скользкого человечка, Глеб не понял, но возражать против причуды гостя не стал. Пока что Андроник тихо сидел в углу и с интересом разглядывал стены, обшитые ливанским кедром.

– Мне не нужен Мараш, но об истинной цели моего похода объявлять еще рано, – прояснил свою позицию Боэмунд и протянул барону свернутый в трубку кусок пергамента: – Прочти вот это.

Письмо было написано по-гречески, так что Глеб без труда разобрался в его содержании. Христиане Милитены молили благородного Боэмунда о помощи, обещая ему поддержку и живой силой и продовольствием в борьбе с эмиром Гази Гюлюштекином.

– Если нам удастся закрепиться на Анатолийском плато, то не багдадский халиф будет грозить нам войною, а мы ему.

– А сил у тебя хватит, благородный Боэмунд?

– Против эмира Гази хватит, – твердо произнес нурман, – но если к нему на помощь придет эмир Ридван, то у нас возникнут большие трудности. Именно поэтому, благородный Глеб, я прошу тебя о помощи. Ты разоришь окрестности Халеба и тем самым отвлечешь на себя внимание Ридвана.

– Риск, – покачал головой Лузарш, пристально при этом глядя на Андроника.

– У тебя за спиной будет замок Ульбаш, – напомнил Боэмунд. – Ты всегда сможешь укрыться за его стенами.

– Я не о себе говорю, а о тебе, благородный Боэмунд. Почему бы тебе не заручиться поддержкой Болдуина Эдесского?

– Нет, барон, – засмеялся нурман, – я и с тобой не хочу делиться своей удачей, а уж тем более с Бульонскими. Старший из них прибирает к рукам город за городом в Палестине и, по слухам, собирается жениться на византийской принцессе, дабы оспаривать власть у самого басилевса, а младший того и гляди захватит Багдад и объявит себя султаном.

– О какой принцессе идет речь? – насторожился Глеб.