Возлюби врага своего - Alexandr Weimar

– Это заведение для офицеров, – сказал штабник, настаивая на своем. В зале наступила тишина, и все присутствующие, повернулись в сторону Крамера, желая видеть развязку этой истории.

– Этот обер – ефрейтор представлен к званию унтер – офицера, поэтому согласно укладу Вермахта, он имеет право, находится в офицерском клубе, – сказал капитан, и, выдвинув стул, сказал:

– Приказываю сесть!

– Есть, – ответил я, и грохнулся на стул, словно подкошенный вражеской пулей. Приказ есть приказ. Офицеры засмеялись, увидев мою реакцию. Я стал внимательно оглядывать окружающую меня публику. Подвыпившие летчики спорили о своем, и все еще продолжали летать, махая руками и кружась вокруг своего столика. Через минуту к нашему столу подошел русский кельнер. Его красная рубаха в мелкий горох с косым воротом и хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, подчеркивали в нем национальную сущность истинного славянина. Белоснежное полотенце, перекинутое через руку, еще более выявляло загадочный традиционный русский стиль. Он хитро улыбнулся и на ужасном немецком, спросил:

– Чего изволят господа?

Крамер, осмотрев с ног до головы кельнера, ответил ему на чистейшем русском:

– Давай— ка голубчик, нам для начала, графинчик «Московской», два пива, картофель и баварских колбасок с кислой горчицей. Да пошевеливайся мы голодны!

Немецкий капитан со знанием русского языка у кельнера вызвал неподдельное удивление. Несколько секунд он стоял, открыв рот, и, не моргая, смотрел на Крамера.

– Ну что ты халдей, уставился? Ты, ни разу не видел немецкого капитана, говорящего по —русски, или ты думаешь, я шпион Сталина? – спросил Крамер.

– Герр офицер, с таким знанием русского языка у нас еще посетителей не было! Я сейчас, сию минуту, – сказал кельнер, и в мгновение ока удалился.

Уже через минуту он вышел из подсобного помещения, держа в руке большой блестящий поднос. На нем под белоснежным покрывалом стоял хрустальный графин с водкой и два хрустальных бокала.

– Пожалуйста! – говорил он, расставляя на стол старинный хрусталь из запасов прошлой еще дореволюционной России.

Мне показалось тогда, что русскому был интересен мой командир, от того он смотрел на него не так как на других офицеров.

– Приятного аппетита! – сказал он, и вновь исчез, чтобы не вызывать недовольство капитана.

– Вот так вот студент, некоторые русские тоже не спешат умирать на поле боя. Этот неплохо устроился кельнером! Я думаю, что после нашей победы, многие «Иваны» попробуют пройти натурализацию и раствориться в нашей культуре, как сахар в чашке кофе. Капитан, разлив по бокалам водку, чокнулся со мной, улыбаясь от удовольствия.

– За то, чтобы мы с тобой, остались живы! Цум воль!

– Так точно, герр капитан! Цум воль!

Крамер открыв рот по— русски заглотил шнапс. Он крякнул от удовольствия и, занюхал водку куском черного хлеба, который он подсолил, перед тем как закусить. Впервые за эти два месяца моего пребывания в разведывательном эскадроне мне довелось пить с командиром шнапс за одним столом. Для многих офицеров вермахта это могло показаться невиданной дерзостью, но капитан Крамер был другим человеком, и это отличало его от истинных арийцев, родившихся в Германии. Он откинулся на стуле, и, расстегнув пару пуговиц мундира украшенного «Железным крестом», блаженно закурил. Следовать его примеру я не хотел. Я слегка отпил из штофа отменный русский шнапс и, поставив рюмку на стол. Мне не было нужды напиваться. Я просто хотел отдохнуть и вкусно поесть.

– Боишься нализаться студент, – спросил меня капитан. – Ты прав, так водку пьют только русские. Самое главное, что объем посуды для них абсолютно не имеет значения. Сколько не нальешь, столько они и выпьют, – сказал капитан, подавая мне пример.

– Да наши камрады иногда рассказывают друг другу байки про то, как пьют русские, но мне все равно. Я не сторонник алкоголя. Я сторонник трезвого образа жизни.

– Дай бог, нам выжить в этой войне и тогда у нас появится повод напиться так, как напиваются русские – до визга свиньи.

Мое внимание в тот момент привлек пьяный взгляд одного майора— танкиста. Его обожженное лицо с красным шрамом, пересекающим его наискосок, тупо уставилось на капитана Крамера. После того, как капитан выпил вторую рюмку водки, лицо танкиста постепенно стало наливаться кровью. Он встал, и, держа в руках бутылку с французским коньяком, подошел к нам. Все это время он смотрел на Крамер, как будто хотел его загипнотизировать.

– Черт побери, – сказал он, – я впервые встречаю русского шпиона! Ты кто такой, – спросил танкист, подсаживаясь к нашему столу.

– Я, немецкий офицер, капитан Крамер! – сказал он.– Если вы герр майор, слегка перебрали, то постарайтесь вести себя достойно, как предписывает уклад офицеру Вермахта.

– Нет, мне просто интересно, – ответил майор. – Можно мне посидеть с вами парни?

– Присаживайтесь, – сказал Крамер.

– Простите герр капитан, но вы имеете удовольствие, пить шнапс как это делают большевики. Я много их видел на своем веку. Там под Вязьмой, когда мой танк горел.

Внезапно увидев «Железный крест» на груди Крамера, майор поперхнулся. Он осоловелым взглядом осмотрел Крамера с ног до головы, и спросил:

– За что вы, герр капитан, получили свой крест!?

– За оборону «мертвого города», – ответил спокойно Крамер, и вновь налил себе и мне водки. Глядя в глаза майору он вновь одним махом осушил штоф до самого дна.

В то время благодаря дивизионной газете «Panzerfaust» и военному корреспонденту капитану Кауфману, многие солдаты и офицеры узнали о подвиге немецких солдат двести пятой и восемьдесят третьей дивизий, которые доблестно сражались в окруженном большевиками Велиже.

Танкист, протянув Крамеру руку, сказал:

– Прости капитан, я сегодня чертовски надрался! Я слышал, про эту блокаду. Этот Питер Кауфман – писака из армейской газеты навел жути на весь Вермахт. Был бы я фюрер, я бы вам парни, всем бы дал «Железные кресты». Вы настоящие герои! Вы не такие как эти сучьи «макаронники», которые под Москвой бежали только от одного вида большевиков на лыжах.

– Да, герр майор, мы хапнули горя, сказал Крамер.

– Давай с тобой выпьем капитан, – сказал танкист, и налил в рюмки коньяк, который он с собой принес. – Да, вы настоящие солдаты Великой Германии! – сказал он, чуть не плача.

Крамер взглянул на офицера и тихо сказал, ковыряясь вилкой в тарелке с жареным картофелем:

– Да, герр майор, мы почти все получили кресты, только у одних они железные, а у других березовые. От шеститысячного гарнизона за три месяца русской зимы в живых осталось чуть более двух тысяч солдат.

Майор поднял рюмку и, отхлебнув из неё, тихо сказал:

– Мы капитан, в этой чертовой России, все получим по березовому кресту. Все! До одного! Помяни, капитан, мое слово! Всем, всем, всем по березовому кресту!!! – заорал танкист и, шатаясь, пошел к своему столу за которым, вероятно, сидели его соратники.

Они были наготове, чтобы в случае приступа его необдуманного буйства утихомирить танкиста.

Когда пьяный майор ушел, до меня дошел смысл, сказанных им слов. Он был прав. Вероятно, что уже многие офицеры и солдаты стали задумываться о перспективности этой восточной кампании. Но присяга, принятая на верность Германии и фюреру, идеалам национал— социалистической партии, еще вдохновляла нас на бессмысленные подвиги вдали от своего дома.

– Видал, студент, как людей война меняет? Он в каждом человеке теперь видит врага. Если мы проиграем эту великую битву, то благодаря таким, как этот майор! Безмозглый идиот! – сказал капитан, слегка разозлившись. – Он пал духом, а значит, уже обречен!

Впервые очутившись в столь публичном месте, я старался приглядеться и сориентироваться, чтобы со стороны не выглядеть белой вороной. Ведь в этом прифронтовом кабаке я был единственным обер— фельдфебелем среди офицеров. Здесь вдали от линии фронта было уютно и тихо, и эта тишина слегка расслабляла мой уставший от войны организм.

Утолив голод, капитан Крамер расслабился. Задумавшись, он уперся глазами в сторону сцены. Там при свете софитов скакали русские фроляйн, развлекая нас своими тугими ляжками, одетыми в ажурные шелковые чулки. Я тогда совсем не думал о том, что придет то время, и они будут расстреляны и сосланы в лагеря, только за то, что они просто хотели жить. Их нежная кожа в условиях сибирского мороза увянет, и они смогут вернуться домой только тогда, когда последний пленный немецкий солдат покинет эти бескрайние российские просторы. Сколько жизней, сколько людских судеб искалечит эта война, я даже не мог себе представить.

– Ну что раскис, Кристиан!? – спросил капитан, глядя на меня. – Ты хочешь русскую девку? Ты, же мечтал стать настоящим мужчиной!