Афганский дневник пехотного лейтенанта. «Окопная правда» войны - Алексей Орлов

В полк возвращались через Файзабад, девять месяцев здесь служу, а по городу, громко сказано, конечно, прошелся в первый раз. Огромный кишлак с населением в несколько десятков тысяч человек.

21 мая

Услышал объявление по громкоговорителю о том, что требуется кровь третьей группы, резус отрицательный. Придя в санчасть, оказался единственным в полку с такой группой. Раненому вчера минометчику необходимо срочно сделать переливание крови. Лег рядом на кушетку и прямым переливанием отдал 800 граммов. Что удивительно, даже легкого головокружения не испытал.

22 мая (воскресенье)

Думал отдохнуть, в волейбол погонять, а пришлось поработать. Строили бассейн, новая инициатива Рохлина. Пригнали ИМР, БАТ и в Кокче целый день отгораживали бассейн размером примерно 30×40 м. Техника нагребала грунт, а пехота разравнивала, укладывала камни. А в общем, замысел неплохой, течения не будет и вода прогреется.

24 мая

Довелось стать свидетелем интересного диалога, произошедшего между замполитом батальона майором Екамасовым и замполитом шестой роты Толстовым Володей.

«Ты политическая проститутка», – кричит Екамасов. «А ты политический гондон», – в ответ Толстов. После этих слов схватили друг друга за грудки, но были разняты начальником штаба.

26–27 мая

Второй батальон и разведывательную роту перебросили вертолетами в Кишим. В ночь вышли для блокирования Баладжари, большой кишлак на речке Машхад, в восьми километрах от Кишима, находящийся под контролем Вадуда. Раньше здесь часто были нападения на колонны. Посредине дороги, проходящей через кишлак, решили выставить афганский пост, численностью пятьдесят человек. Для того чтобы его построить, мы и пришли.

Шли по хребтам вдоль дороги, к утру кишлак блокировали. У духов здесь оборудованы дзоты, окопы над дорогой. А кишлак наполовину пуст, даже часть местного населения ушла – опасаются. Тщательно проверив, занял один из дзотов, оборудовав под временное жилище.

28–31 мая

Скучно, целыми днями ничего не делаешь, греешься на солнце или спишь в дзоте, благо там прохладно. Саперы копошатся внизу, колючку натягивают, минируют, а наше дело охранять. Вадуд по-прежнему не проявляет никакой активности, до сих пор никак не может восстановиться. Сухпай надоел, бойцы раздобыли кукурузной муки, испекли лепешки, хоть какое-то разнообразие.

Немного развеяло нашу жизнь происшествие, случившееся 29 мая. Из Файзабада на Кундуз возвращалась пара «Ми-6». Вдруг один из них начал стремительно снижаться, почти падать. К месту посадки сразу же помчался танк и БМП с пехотой. Часа через полтора прилетела четвертая рота из полка, высаживаются из вертолетов, занимают оборону. Наши им так небрежно и вальяжно – не суетитесь, все под контролем. Летчики своими силами устранили неисправность, вроде бы топливопровод засорился, взлетели. Повезло им, район-то духовский.

1–4 июня

Мимо нас пошли огромные, бесконечные стада скота – баранов, верблюдов, одно– и двугорбых, пуштуны кочуют на высокогорные пастбища, осенью пойдут обратно. У нас появилось мясо. Разведчики из ПБС двух-трех баранов подстрелят, афганцы убитых не берут. Появится разрыв небольшой, бойцы затаскивают тушу на гору, разделывают, готовят. Почему-то никаких угрызений совести не испытываю. В караване только женщины, старики и маленькие дети. Взрослые охраняют, передвигаясь параллельно, прямо как по нашим боевым уставам в боковых походных заставах.

5 июня

Оборудование поста закончено, передали его афганцам. В качестве жеста доброй воли подарили взятые когда-то у духов 82-мм миномет и ДШК для усиления. Вернулись в полк.

Важнейшая новость – к нам прибыл новый командир батальона, майор Дейкун Степан Васильевич, Масловский назначен заместителем командира полка.

8 июня

Наблюдал картину «Богатыри», почти как у Васнецова. Три замполита, Толстов, Яковлев и Рабинович, сидят на лавочке возле разведроты и, приложив ладони к панамам, смотрят на перевал, из-за которого появляются вертолеты, летящие из Кундуза. По команде «Опа!» одновременно перебрасывают ноги на другое колено, продолжая вглядываться вдаль. Рисуются, напоминают окружающим, что они заменщики.

10 июня

Собрали офицеров на совещание. Задачу ставит капитан Ильин – завтра летим в Бахарак на реализацию разведданных. Новый комбат еще не успел врасти в обстановку, да и прибыл с кадрированного батальона, в предстоящем выходе будет стажером. Все довольны, что командовать будет начальник штаба. У него развито прямо-таки звериное чувство опасности, еще отличается тем, что чем сложнее обстановка, тем спокойнее он становится, в отличие от майора Масловского. Никогда не принимает необдуманных решений – настоящий боевой офицер.

Зардевский бой

11 июня

С подъема сразу на аэродром, вывезли нашу и шестую роты, из четвертой взяли часть механиков-водителей. В 5.30 – 6.00 были уже в Бахараке, начали БМП заводить – проблема. На тросах таскали, в задницы толкали, здесь основной способ заводки, кое-как машин двадцать набрали, а топлива в них литров по 100–150. Человек по 15–20 на каждую тачку посадили, и вперед.

Втягиваемся в ущелье, а у духов наверху окопы, дзоты, пока не заняты. По гребням никого не пускаем, нарушая главный закон горной войны. Я на одной БМП с Андреем Козьминым был, взводным 6-й мср. Переглянулись мы с ним – Андрюх, говорю, нам пиздец. Да, Лех, нам пиздец – отвечает. А командир полка об этом не догадывается. Вперед, и все тут, уж очень ему отличиться хотелось, я думаю.

Подходим к кишлаку Сахайни – Малангаб, ну и началось. Духи нас в ущелье запустили, заняли подготовленные позиции, после подрыва «ЗИЛ-131» артиллеристов в колонне, что, видимо, послужило сигналом, открыли шквальный огонь. Мы спешились, залегли, Рохлин кричит: «Вперед!». Пошли, прикрываясь БМП, огонь велся только с левой стороны ущелья. Мудрый Ильин посылает шестую роту на высоты справа, чтоб хоть с одной стороны прикрыться. Кишлак пустой, все население ушло, один дед какой-то все десять часов, что мы там бились, простоял посреди кишлака, никто его не тронул. Бой начался около восьми часов утра.

Продвигаемся по кишлаку, мостик на пути через речку Зардев разрушен, возможно, взорван, БМП не пройти. Пошли вброд, а выход на противоположный берег крутой был, топливо от БЦН стекло, четыре БМП заглохли, естественно, не завести, одна чудом проскочила, остальные в кишлаке остались. За мостиком уже открытая местность начинается, не у всех мужества хватает под плотным, прицельным огнем подняться. Рохлин автоматом гонит, грозится застрелить. Выскочили на открытое место, потери пошли. Духи разрывными стреляют, много раненных осколками в ноги появилось.

Все же с одной БМП проскочили мы, прорвались. Деревья начались, огонь вроде бы послабже, немного отлежаться решили. Вдруг Боря Гизоев получает ранение, пуля разрывная в камень рядом попадает, и несколько осколков ему в голову. Перевязали, промедол вкололи, второй знаками просит, мол, маловато одного, вкололи второй, хотя при ранении в голову вообще нельзя его вводить. В Боре примерно сто двадцать килограммов без амуниции. Откуда силы взялись, вытащили из-под огня. Откуда-то мулла местный появился, его в ногу ранило. Рохлин прямо под огнем сажает вертолет из-за муллы этого, туда и Борю загрузили и еще несколько человек. Когда вертолет взлетал, нас керосином обдало, как оказалось, семнадцать пробоин получил, еле дотянул до полка.

Передаю по связи, что принимаю командование ротой, как учили – кто-то должен остаться за командира. Рохлин рядом, пулям вообще не кланяется, в полный рост ходит – заговоренный. Ставит задачу на занятие кишлака Магаеб. Перебежками пошли, БМП поддерживает, артиллерия вроде бы огонь ведет, но гаубицы М-30 старые, стволы изношены, эффективности никакой, вертолеты неплохо работают, но духи-то в дзотах, окопах перекрытых, попробуй, достань.

Бегу, смотрю – каска валяется, почти год в Афгане, каску не носил, а тут вдруг, дай, думаю, одену, не пропадать же добру. Метров десять пробегаю, вдруг удар по каске, чуть голову не открутило, под углом пуля шла. Еще одна пуля искала встречи со мной, попала между каблуком и подошвой левого ботинка. Как бы там ни было, зацепились мы с Валерой Мещеряковым, командиром третьего взвода, за кишлак, на окраину вышли, залегли, с нами человек двадцать. Первый раз в горах в болото попал, одежда намокает, тело охлаждается, так лежал бы и лежал. Только идиллию нарушают звуки рядом падающих пуль – чвяк, чвяк, чвяк и совсем некстати вдруг пришедшие в голову строки Твардовского:

Я убит подо Ржевом,В безымянном болоте,В пятой роте, на левом,При жестоком налете.

Вдруг команду по связи получаю на отход. К этому времени уже человек пять погибли и человек двадцать ранены, может быть, и больше. Маршал Соколов лично дал команду Рохлину на отход, когда такие потери начались. А отходить еще труднее, чем входить, – духи уже пристрелялись. Но делать нечего, мать в перемать старших начальников, начинаем выбираться. Сталкиваюсь снова с Рохлиным, кричу: «Отходите, прикрою», а он в ответ: «Ты что, лейтенант?» И как боец рядовой с духами перестреливается, снова в полный рост бродит, и пуля его не берет. Потом признавался, хотел в бою погибнуть, чтобы кровью смыть свою вину за понесенные потери, но чашу унижений ему пришлось выпить до дна. Отходим, отстреливаемся, боец рядом на задницу садится: «Товарищ лейтенант, ранен», – говорит. Я ему: «Садись в БМП», он в ответ: «Не могу, помогите». Открываю дверь, майор сидит, цел и невредим, начальник штаба артиллерийского дивизиона, и, хотя совсем не нужно ему с пехотой бегать, такая злость взяла. «Вылазь, сука», – кричу: видимо, на лице столько всего отразилось, безропотно вылез. Мельница уже показалась, возле моста через речку, в Сахайни – Малангаб. Вдруг словно бритвой полоснули по левой брови, кровь лицо заливает. За мельницу заскочил, перевязали ребята, мы там группировались, от огня укрывались, прежде чем по мостику проскочить. Укрытий больше не было.