Черные пески - Инна Живетьева

– Он не воюет, он с тобой. Весеней только головой покачал.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что мой путь так уж безопасен.

Митька почти не вслушивался в прыгающие бусинки-слова. Княгиня все равно не скажет правду, ту, которую когда-то оплакивали свечи в маленьком домике за Верхнехолмскими лесами. Чтобы перебить пустой разговор, вставил резко:

– Мама, я не собираюсь отказывать от имени своего рода.

– Твоего рода? А ты помнишь, что твой отец сделал со своим родом? Он клялся под Орлом, что будет беречь меня, а как вышло? Володимир сломал жизнь и тебе, и мне. И все ради каких-то дурацких мечтаний. Теперь понятно, в кого вырос таким эгоистом мой сын! Весь в папочку… Жалости в тебе нет, так будь хотя бы благоразумным! Ты понимаешь, что губишь свое будущее?

– Это как посмотреть.

Княгиня переплела пальцы так, что хрустнули суставы.

– Митя, ты вынуждаешь меня…

– К чему, мама? - голос дрогнул. - К чему же? - словно тонкие струнки рвались в горле.

– Ты сам понимаешь, - пробормотала княгиня, отводя глаза.

Митьке хотелось закричать, как маленькому ребенку в темной комнате: «Мамочка!» Но кого звать сейчас?

– Мама, ты… - лопнули последние струнки, Митька крутанулся на каблуках, вылетел в коридор.

Хлопнула за спиной дверь. Как отрезало.

Митька был рад сбежать к Торнам, а то ходил бы неприкаянным псом - вон, совсем как тот, что воет за окном, - у покоев княгини Наш, не решаясь постучаться и не решаясь уйти.

Уехал, а теперь уснуть не может, вертится на постели, то сбивая подушку комком к изголовью, то расплющивая ее затылком. Собачьи жалобы истравили душу. В жарко натопленной комнате душно, Митька уже и одеяло сбросил. Зажечь лампу, достать из сумки недочитанный трактат? Сложатся буквы в слова, слова - в текст, но не затронет он Митьку. Только попусту взглядом по строчкам водить.

Княжич поднялся и какое-то время сидел на постели. Пес во дворе расходился и выл все жалобнее. Митька не выдержал, оделся и вышел в коридор. Пойти поискать библиотеку, что ли. Может, найдется что для легкого чтения.

Заплутал княжич Дин быстро, потерявшись в темных коридорах и лестницах. Стало прохладнее, видно, тут ночью не топили, и уже выстыло. В открывшейся же гостиной с огромными окнами вовсе было зябко, но на небольшом столике для рукоделия горела свеча. К столику придвинуто кресло, в нем сидит Лисена, подтянув коленки к подбородку и укутавшись шалью. Казалось, рыжие волосы вобрали солнечный свет, так они сияют в темноте. Скрипнула доска под Митькиными сапогами - и девочка вскинула голову, испуганно стягивая на груди платок. Увидев княжича, торопливо зашарила по полу в поисках комнатных туфель.

– Чего не спишь? Да сиди ты.

– Не знаю, - пожала Элинка плечами, - Ночь какая-то… длинная.

Митька подошел ближе, присел на низенькую скамеечку. Лисена похлопала ресницами, глядя на него сверху, а потом прыснула со смеху. Митька тоже улыбнулся: наверняка обычно в кресле сидела княгиня, а у ее ног устраивалась служанка.

– Замерзнешь.

– У меня шаль теплая, козьего пуха.

Сейчас, с распущенными волосами, закутанная в платок, Лисена уже не выглядела такой повзрослевшей. Девочка водила пальцем по холодному подлокотнику, порой отнимая руку и согревая ее дыханием. Митька в накинутом мундире тоже слегка озяб.

– Княжич Эмитрий, а помните лето? Как в деревнях хороводы водили вокруг костров…

– На свадьбах, - кивнул Митька.

– Ага, но только на свадьбах уже ближе к осени было. А помните, я еще с вами не хотела идти, когда вы подарки дарили? С Артемием ходила, ну да, да, напрашивалась, а с вами - нет.

Княжичу слышались звуки плясовой, чувствовался запах яблок и вкус домашнего вина - но этого он не помнил, и лишь улыбнулся смущенно.

Элинка спрятала руки под шаль, поежилась. Митька подумал, что эта рыженькая девочка наверняка плохо переносит зиму. Вот ведь странно: кажется Лисена теплой, как весеннее солнышко, а сама себя согреть не может.

Затрещала, отбрасывая искры, свеча. Элинка наклонилась снять нагар, и кудри волной легли Митьке на колени. Пахнуло ромашкой и почему-то сухим песком, прогретым солнцем.

– У тебя волосы летом пахнут.

Лисена медленно повела головой, пропустила рыжее золото между пальцев.

– А хотите на память?

Она порылась в корзинке с рукоделием, вытащила ножницы. Щелкнули лезвия. Локон упал в Элинкину руку, свернулся пружинкой.

– Вот, - протянула на открытой ладошке. Митька взял, коснувшись ее пальцев.

– Да у тебя руки ледяные! Иди в тепло! Давай быстрее.

– Хорошо, княжич Эмитрий. Я свечку вам оставлю, а то заблудитесь. Мне что, я тут каждый косяк знаю. Или, может, проводить вас?

– Проводи, а то и вправду заблужусь.

Девочка наклонилась, выискивая под креслом туфли. Митька нерешительно покачал ладонью, на которой лежал рыжий огонек. Что теперь с ним делать? Помедлив, убрал в карман.

Пусть. На память о лете.

Тени были густо-синими, хоть пригоршней черпай. А верхушки сугробов поблескивали на ярком солнце от остро-голубого до светло-изумрудного и блекло-желтого. Княжич и не знал, что можно увидеть столько красок на белом, казалось бы, снеге. Спасибо, Ларр, за утихшую метель, Митька постарается запомнить Турлин таким. Вот этот парк, что тянется по правую руку от въезда, - припорошенный снегом, пустынный, словно заколдованный Моррой. И площадь, где стоят готовые к отъезду роддарцы и прощаются с заложниками близкие.

– До встречи, малыш, - тур сгреб племянника по-медвежьи. - Ну и дорожку тебе Создатель метит.

Грустно смотрит Анхелина, греет руки в собольей муфте. Темка сумрачно уставился себе под ноги. Эти трое - все, кто пришел проводить Митьку. Напрасно княжич оглядывался на каждый стук дверей - мама не выходила. Истекают последние минуты, крег Тольский уже готов сесть в седло.

– Я просил разрешения хоть до городских ворот с тобой. - Темка придерживал под уздцы каурую Ерьгу, королевский подарок, голыми, без перчаток руками. Пальцы у него уже побелели на морозе. - Король не пустил. Ну почему все так! Как нарочно нас разводит.

Снова хлопнула дверь, взметнулись голоса - вышел Эдвин, ведя княгиню Наш, укутанную в темную меховую накидку. Виктолии с ними не было - она простыла, и лекарь запретил ей выходить на мороз. Лада опиралась на королевскую руку и что-то говорила негромко, горестно заламывая брови. У Митьки внутри заметался раненый зверек: неужели мама специально не приходила? Лишь бы вот так сейчас идти с королем, иметь право на его сострадание? Ну не может же быть отъезд сына всего лишь поводом!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});