Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 1 - Никита Хрущев

Позднее, когда мы поработали вместе, я увидел, что Булганин - очень поверхностный, легковесный человек.

Он не влезал глубоко в хозяйство, а в вопросах политики мог считаться даже аполитичным, никогда не жил бурной политической жизнью. Я не знал его биографии, хотя мне было известно, что он работал в железнодорожной ЧК по борьбе с мешочниками, а потом его выдвинули директором завода. Директором он был, видимо, по тем временам неплохим. Он ведь имел среднее образование, что тогда было редким явлением. Директорами, как правило, становились рабочие. Каганович его называл бухгалтером.

Верно, по стилю работы он был бухгалтер.

В то время я считал, что просто придан в поддержку Булганину. Сталин, бывало, нас всегда вместе вызывал или приглашал на семейные обеды и всегда шутил: "Приходите обедать, отцы города". Каганович с нами не ходил. Он хоть и оставался секретарем МК, но, видимо, Сталин уже в этой роли его не признавал, а считал секретарем ЦК. А мы, "отцы города", представляли Москву. По существу, так оно и было, потому что Каганович просто физически не имел возможности заниматься делами столицы, по уши был загружен делами ЦК. Он работал очень добросовестно: как говорится, ни дня, ни ночи не видел.

ЛИЧНОЕ ЗНАКОМСТВО СО СТАЛИНЫМ

Посещение домашних обедов у Сталина было особенно приятным, пока была жива Надежда Сергеевна. Она была принципиальным, партийным человеком и в то же время чуткой и хлебосольной хозяйкой. Я очень сожалел, когда она умерла. Накануне ее кончины проходили октябрьские торжества... Шла демонстрация, и я стоял возле Мавзолея Ленина в группе актива. Аллилуева была рядом со мной, мы разговаривали. Было прохладно, и Сталин стоял на Мавзолее в шинели (он, как всегда в ту пору, ходил в шинели). Крючки у него были расстегнуты и полы распахнулись. Дул ветер, Аллилуева глянула и говорит:

"Вот мой не взял шарф, простудится и опять будет болеть".

Все это было очень по-домашнему и никак не вязалось с вросшими в наше сознание представлениями о Сталине, о вожде.

Потом кончилась демонстрация, все разошлись. А на следующий день Каганович собирает секретарей московских райкомов партии и говорит, что скоропостижно скончалась Надежда Сергеевна. Я тогда подумал: "Как же так? Я же с ней вчера разговаривал.

Цветущая, красивая такая женщина была". Искренне пожалел: "Ну, что же, всякое бывает, умирают люди...".

Через день или два Каганович опять собирает тот же состав и говорит: "Я передаю поручение Сталина. Сталин велел сказать, что Аллилуева не умерла, а застрелилась". Вот и все. Причин, конечно, нам не излагали. Застрелилась, и все тут. Ее похоронили. Сталин ходил провожать ее на кладбище. По его лицу было видно, что он очень переживал, оплакивал ее.

Уже после смерти Сталина я узнал причину смерти Надежды Сергеевны. На это есть документы. А мы спросили Власика[48], начальника охраны Сталина: "Какие причины побудили Надежду Сергеевну к самоубийству?".

Вот что он рассказал: "После парада, как всегда, все пошли обедать к Ворошилову[49]. (В Кремле у него большая квартира была. Я тоже там обедал несколько раз. Приходил туда узкий круг лиц: командующий парадом, в тот раз, помоему, Корк[50], принимавший парад нарком Ворошилов и некоторые члены Политбюро, самые близкие к Сталину.

Шли туда прямо с Красной площади. Тогда демонстрации надолго затягивались.) Там они пообедали, выпили, как полагается и что полагается в таких случаях. Надежды Сергеевны там не было. Все разъехались, уехал и Сталин.

Уехал, но домой не приехал. Было уже поздно. Надежда Сергеевна стала проявлять беспокойство - где же Сталин?

Начала его искать по телефону. Прежде всего она позвонила на дачу.

Они жили тогда в Зубалове, но не там, где жил последнее время Микоян[51], а через овраг. На звонок ответил дежурный. Надежда Сергеевна спросила: "Где товарищ Сталин?". - "Товарищ Сталин здесь". - "Кто с ним?". Тот назвал: "С ним жена Гусева". Утром, когда Сталин приехал, жена уже была мертва. Гусев - это военный, и он тоже присутствовал на обеде у Ворошилова.

Когда Сталин уезжал, он взял жену Гусева с собой. Я Гусеву никогда не видел, но Микоян говорил, что она очень красивая женщина. Когда Власик рассказывал эту историю, он так прокомментировал: "Черт его знает. Дурак неопытный этот дежурный: она спросила, а он так прямо и сказал ей".

Тогда еще ходили глухие сплетни, что Сталин сам убил ее. Были такие слухи, и я лично их слышал. Видимо, и Сталин об этом знал. Раз слухи ходили, то, конечно, чекисты записывали и докладывали. Потом люди говорили, что Сталин пришел в спальню, где он и обнаружил мертвую Надежду Сергеевну; не один пришел, а с Ворошиловым. Так ли это было, трудно сказать. Почему это вдруг в спальню нужно ходить с Ворошиловым? А если человек хочет взять свидетеля, то, значит, он знал, что ее уже нет? Одним словом, эта сторона дела до сих пор темна.

Вообще-то я мало знал о семейной жизни Сталина.

Судить об этом я могу только по обедам, где мы бывали, и по отдельным репликам. Случалось, Сталин, когда он был под хмельком, вспоминал иной раз: "Вот я, бывало, запрусь в своей спальне, а она стучит и кричит: "Невозможный ты человек. Жить с тобой невозможно". Он рассказывал также, что, когда маленькая Светланка сердилась, то повторяла слова матери: "Ты невозможный человек. - И добавляла: - Я на тебя жаловаться буду". - "Кому же ты жаловаться будешь?". - "Повару". Повар был у нее самым большим авторитетом.

После смерти Надежды Сергеевны я некоторое время встречал у Сталина молодую красивую женщину, типичную кавказку. Она старалась нам не встречаться на пути. Только глаза сверкнут, и сразу она пропадает. Потом мне сказали, что эта женщина - воспитательница Светланки. Но это продолжалось недолго, и она исчезла. По некоторым замечаниям Берии[52] я понял, что это была его протеже. Ну, Берия, тот умел подбирать "воспитательниц".

Аллилуеву же я жалел еще и чисто по-человечески.

Славным она была человеком. Когда она училась в Промакадемии на текстильном факультете, овладевая специальностью химика по искусственному волокну, то была избрана партгруппоргом и приходила согласовывать со мной всякие формулировки. Я при этом всегда как бы оглядывался: вот придет она домой и расскажет Сталину о моих словах... У Винниченко[53] есть рассказ "Пиня". Этот Пиня был выбран старостой в тюремной камере, поэтому он за всех принимал решения. Избрали меня в Промакадемии секретарем парткома, и почувствовал я себя Пиней. Но ни разу не пожалел, что сказал Надежде Сергеевне то или что-то другое. Да и скромница она была в жизни. В академию приезжала только на трамвае, уходила вместе со всеми и никогда не вылезала как "жена большого человека". Есть старая истина: судьба нередко лишает нас лучших.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});