Лучинушка - Ольга Дмитриевна Конаева

знаешь, пила с ними, что ли?

– Да мне ли не знать… своего не раз оттуда выгоняла, царствие ему небесное.

– Ну а куда ж она могла подеваться? – со злостью спросила Варвара, – И вечно у неё всё не как у людей, то она с Митяем воюет, то с волками по оврагам бродит. Просто монстр какой – то, а не баба.

– Волки тут не причём, их давно уже не слыхать, – вмешался Евсеич, не терпевший, когда его любимицу незаслуженно обвиняли в безответственности. – Тут что – то не то. Стеша человек дисциплинированный, просто так прогуливать не будет. А раз её нет, значит, что – то произошло. Надо Фомичу заявлять.

– Для этого у неё есть муж, пускай он и заявляет, – отрезала Варвара, – а нам надо работать. Сегодня делите её коров, как хотите, я их доить больше не намерена. Они мне молоко не припускают, вчера не надоила даже половины. Так же можно скотину угробить. Если она и завтра не явится, буду искать другую доярку. Желающих, слава богу, хоть отбавляй. Всё.

Варвара крутнулась на каблуках, и, не дожидаясь возражений, высоко подняла голову и поспешила в свой кабинет. Евсеич в сердцах сплюнул под ноги размокшую сигарету, растоптал её сапогом и полез в карман за другой. Женщины сбились в кружок и стали распределять между собой Стешиных осиротевших коров.

– Ох и Варвара, уже позабыла, сколько раз Стеша её выручала, почти всех тяжёлых первотёлок после своей группы раздаивала. И всё ведь за просто так, хоть бы раз копеечку какую ей за это накинула. – сердито проворчала Надя, переживавшая за подругу.

– Варвара больше о хозяйском кармане печётся, чем о нашем. – вздохнула тётя Рая, – боится, как бы её с должности не подвинули.

– Тут после своих коров пальцев не чуешь, а после Стешиных и вовсе без рук останешься. Они ж кроме неё молоко не отдают никому.

– А что делать? Петь им песни, как она, что ли?

– Да ты если запоёшь, то и остальные молоко придержат, не только Стешкины. Когда уже нам поставят доильный аппарат? Уже столько лет обещают, и до сих пор ни тпру, ни ну.

– Раньше мы все на пенсию поуходим, чем они на аппарат разорятся. Живём, как в прошлом веке, всё руками да вилами…

– Хозяева экономят на всём. Привыкли на бабах выезжать, так хоть бы платили как следует, куркули несчастные!…

– Ага, заплатят, держи карман шире. Ладно, бабоньки, хватит митинговать, айда работать. Думала, приду домой пораньше да хоть ведра два – три картошки в землю вброшу. Ростки скоро из – под кровати полезут, а тут опять не слава богу.

Местный участковый Яков Фомич корпел над отчётом, когда старый чёрный телефон, стоявший на тумбочке, задребезжал резко и требовательно, будто напоминая, что главным в этом кабинете является он, а не всякие там мобильники, которых толком даже из кулака не видно.

– Слушаю… – ответил Фомич, зажимая массивную эбонитовую трубку между щекой и плечом, и продолжая писать.

– Алё… Алё… – отозвалось в трубке.

– Да слышу я. Кто это?

– Это я, Евсеич.

– Не понял…

– Да Евсеич я, который с фермы.

– Ага, с фермы… Теперь узнал. Здорово, Евсеич.

– Здорово, Яков Фомич. Похоже, у нас опять беда.

– Что там у вас стряслось?

– Да Буренкова Стеша снова пропала.

– То есть как пропала, куда?

– Так никто не знает. Второй день на работу не является.

– Почему это сразу «пропала»? Может приболела, потому и не является. Сейчас вон грипп какой ходит.

– Подруга к ней заходила, и не раз. Говорит, дома нет никого…

– А, может, с Митяем не поладила, да и сбежала куда подальше, к какой – нибудь другой подруге? Митяй ведь поганец ещё тот. А женщины, они какие, терпят – терпят, а потом так взбрыкнут, что и нарочно не придумаешь.

– Они – то такие, – согласился Евсеич,– только вот Стеша не такая. Она изо всех самая что ни на есть ответственная, и так просто коровушек своих не бросила б. Они ж молоко кому попало не отдают. Пропадает скотина. В общем, ты меня услышал. Я побежал, а то Надежда идёт, сейчас ор поднимет.

– Да – да, беги, я всё понял… – сказал Фомич, и, кладя трубку, задумчиво добавил: – хотя, честно сказать, не понял абсолютно ничего.

Стеша выросла на его глазах. Он хорошо помнил её родителей, после гибели которых регулярно помогал местной общественности выбивать для осиротевшей девочки мизерные пособия.

Его жена, Клавдия Семёновна, работавшая в сельской библиотеке, всегда отзывалась о Стеше и о её бабушке с неизменным теплом, удивляясь тому, как на редкость хорошо она воспитывает внучку. А после каждого выступления местной самодеятельности восхищалась Стешиным голосом и сожалела о том, что, из – за бедности и болезни бабушки, такая умная и талантливая девочка не сможет получить достойного образования.

О том, что Митяй который день гульбанит у своего лучшего друга Михая, Фомич прекрасно знал. Жена бросила Михая года три – четыре назад, устав от безуспешных попыток отлучить его от спиртного. Мать умерла ещё раньше. Оставшись один, без женского присмотра и контроля, Михай пустился во все тяжкие, превратив свой дом в круглосуточный вертеп, где были рады любому, кто приносил с собой спиртное.

А вот Стеша, похоже, не решится оставить своего непутёвого Митяя до конца своих дней. Бабушка явно ошибалась, внушая ей, что муж должен быть одним единственным на всю жизнь. Несмотря на мужскую солидарность, Фомич в этом её никак не поддерживал. Конечно, если мужик раз – другой и споткнётся, без этого не бывает ни в одной семье, а в остальном ведёт себя нормально, то, безусловно, так оно и должно быть. Но это не про Митяя, потому как ничего хорошего, по мнению Фомича, из него уже не получится.

Вздохнув, он собрал незаконченный отчёт в папку, положил в сейф и пошел к своим стареньким жигулям. Вскоре участковый стоял, опершись на покосившийся частокол и оглядывал двор Буренковых. Древний, вросший в землю, домишко, кое как сбитый из досок сарайчик с пристроенным сбоку курятником, огороженным сеткой, нужник в глубине двора, вот и всё хозяйство. Стволы яблонь, растущих перед домом, аккуратно подбелены. Вдоль дорожки разливается алым цветом, радующим глаз, пышный бордюр из тюльпанов. Но, судя по навеянному ветром мусору на дорожке, после недавней бури никто здесь не убирался. Позади послышались шаги. Он оглянулся, и, увидев Кирилла, обрадовался.

– О, Кирюха, хорошо, что ты подошёл. Будешь понятым.

– Каким понятым? Уж не со Стешей ли чего стряслось? – заволновался Кирилл.

– Надеюсь, ничего худого с ней не случилось,– ответил Фомич, – мне недавно с фермы звонили, будто она второй день на работу не является, и дома её нет. Ты не в курсе, что тут произошло? Может, что – нибудь слышал или видел?

– Нет,