Директора - Даниель Бесс

Данфер. Я вынужден покинуть вас, господин Президент, так как меня ждут на передаче Пале-Рояля.

Монпарнас. Хорошо! Я вас не задерживаю. Одно только слово: похороны предусмотрены на завтра или на послезавтра?

Данфер. Я не знаю, господин Президент.

Монпарнас. Хорошо! Не забудьте о вашей передаче и не теряйте времени. Ступайте!

Сцена 16

Отдельный кабинет в большом парижском ресторане.

Монпарнас. Как только я узнал название передачи, у меня сразу возникли опасения. «Оружие, которое нами правит», это звучит тенденциозно.

Берси. Вы были безупречны! И так телегеничны!

Монпарнас. Спасибо, Берси, дружочек. Данфер не смог бы держать удар. И я его подкосил. Признаю, что это было некоторым образом свинство, с моей стороны, — сказать ему, что я выйду вместо него как раз в тот момент, когда ему уже накладывали грим. Думаю, что он меня ненавидел, когда грим начали смывать, но что делать, у меня перед ним никаких обязательств нет. Необходимо было броситься на амбразуру, а у меня было такое желание. Более того, было желание броситься на амбразуру вместе с Гренель! Представить ее на экране вместе с Данфером было непереносимо. И потом это было бы тактически невыгодно.

Берси. Вот именно.

Монпарнас. А со мной передача вышла на другой уровень… Красивая, элегантная женщина — что может более упрочить позиции национальной обороны. Отмечу в скобках особые заслуги шляпы от Лакруа, этого удивительного модельера. Какая строгость и какая линия, дорогой мой Берси! Нам это обошлось дорого, но игра стоила свеч.

Берси. Позвольте мне, в свою очередь, снять перед вами свою шляпу, господин Президент.

Монпарнас. С чего бы это, дружочек мой, Берси? По какому поводу?

Берси. За то, как вы ответили по поводу позиции демократов в вооруженных конфликтах.

Монпарнас. О, я только расставил всё по своим местам.

Берси. И отлично расставили, вот что я хотел сказать.

Монпарнас. Пришлось. Волну гнать не надо, понимаете. Пусть каждый уходит со своей идеей под мышкой, а мы будем продолжать заниматься своим делом. Ходить на такие передачи надо с полной уверенностью в их бесполезности. Именно от этой печки надо танцевать в диалоге со всякими там Жан-Мари Пале, будь они с Роялем или без, в большой теледержаве или в малой. Он вполне симпатичный, этот Жан-Мари Пале, но я ним абсолютно не согласен. Алкивиад и Фемистокл — это совершенно разные люди. Алкивиад был гениальным космополитом… гражданином мира, поэтому он и предал… Дабы утвердиться, Западному миру следовало отождествить себя с миром греческим.

Берси. Что вы имеет в виду?

Монпарнас. Да всё, православие и отклонения от него. Мы все вышли оттуда, из парадокса, который из этого проистекает, из этой онтологической тревоги, разве нет? Вам это трудно понять, Берси!

Берси. В самом деле, господин Президент, но я в восхищении.

Монпарнас. Это и есть то, что называется культурой, дружочек мой, Берси. Во всяком случае, мы с министром Обороны выиграли по очкам. Он очень оценил мое присутствие на амбразуре. Именно мое, а не какого-то там ПР-директора, замдиректора, помдиректора… Могли быть и вы, например, точно, точно, вы вполне могли бы участвовать в этой передаче в качестве представителя группы, но он высоко оценил то, что был именно я. Элита, попросту говоря. Никому не говорите, Берси, но я чувствовал, как они счастливы, что такую замечательную промышленную группу, как Хай-Тек, представляет такой человек, как я. Как хотите, но я не собирался им возражать…Послушайте-ка, Берси, что касается вашего включения в административный совет, то пока что не получается. Момент для этого крайне неудачный. Вооружитесь терпением.

Берси. Мне не привыкать.

Монпарнас. Скажу вам правду, Берси, должен ее сказать, за нами следят.

Берси. Я знаю, господин Президент.

Монпарнас. Если пресса вмешается в это дело, Министерство обороны будет всё отрицать, а Хай-Тек послужит предохранителем и сгорит. Нам остается лишь молить Бога, черт подери…Кстати о Боге, надо бы сделать что-нибудь для жены Одеона. Что-нибудь значительное. Ну, чек на крупную сумму. А на похоронах много-много цветов, венок… роскошный венок… с лентой… огромной лентой… от Хай-Тека. Рассчитываю на вас в части надгробной речи. Найдите кого-нибудь в Дельта-Эспас. Данфер прекрасно с этим справится, это компенсирует ему неучастие в передаче на телевидении… Берси, когда находится идиот, кончающий с собой на рабочем месте, работодателю никак нельзя оплошать с похоронами.

Сцена 17

Холл Дельта-Эспас.

Гренель. Надеюсь все же, что мы выиграем контракт.

Данфер. О, вам прекрасно известно, что в любом случае причина выгодной сделки отнюдь не в том, что имеется топ-команда и чип-цена.

Гренель. Мне нравятся эти ваши выражения — «чип» и «топ»…

Данфер. Они возникают спонтанно… сами приходят в голову.

Гренель. Знаете, я разговаривал с женой Одеона после похорон. Она находит, что вы очень искренний человек.

Данфер. Благодарю, я очень тронут.

Гренель. Это всегда вызывает волнение, могила, кладбище… да еще и речь…

Данфер. Надо же было хоть что-то сделать для бедняги Одеона.

Гренель. Весьма проникновенная была эклога. Его жена находилась под сильным впечатлением от ваших оценок, от тех свидетельств личной дружбы, которую вы, якобы, поддерживали с ее мужем, и от помощи, которую вы ему оказывали в последнее время… она считает, что вы обладаете… как бы это сказать… прекрасными человеческими качествами.

Данфер. Послушайте, да…каждый делает, что может. В конце концов, он ведь был симпатичным человеком.

Гренель. Страшно ранимым, во всяком случае, страшно ранимым.

Данфер. Он потерял веру… вот чего никак нельзя было допустить.

Гренель. Верно, он потерял веру в себя самого.

Данфер. В себя и в других. А я вот доверяю и себе, и окружающим меня людям.

Гренель. Я тоже.

Данфер. Вам, например, доверяю.

Гренель. Я тоже вам доверяю.

Данфер. Знаете, я верю, что наше общее будущее проходит через это разделенное доверие…

Гренель. У нас полное взаимопонимание…Я узнала, что вы собираетесь выступить с докладом во время дней Сорбонны?

Данфер. Кто вам сказал?

Гренель. Булурн. И тема вашего доклада — «Нравственность и крупная индустрия»?

Данфер. Надеюсь, вы придете?

Гренель. Я получила предложение от Министерства обороны и скоро, возможно, перейду в канцелярию министра, но с удовольствием приду на эти дни Сорбонны, если будет время.

Данфер. Вы уходите в канцелярию министра!? Какое повышение! Поздравляю!

Гренель. Знаете, на самом деле, это вовсе не так безоблачно, как можно было бы подумать. Вроде бы там такое место, где все друг другу пакостят…

Сцена 18

В залах музеев Лувра. Отдел французской живописи XVII века.

Монпарнас. Я все спрашиваю себя, был ли знаком капитан Дрейфус с этой картиной… или, скорее, спрашиваю себя, что бы сказал капитан Дрейфус, если бы увидел эту картину так, как мы. Прямо перед собой.

Берси. До или после вынесения приговора?

Монпарнас. Полагаете, что это имеет значение?

Берси. Возможно, что до вынесения приговора он бы мог поверить в эту аллегорию, но после уже ни за что бы не поверил.

Монпарнас. Чтобы вновь поверить в нее после оправдания? Если бы вы, Берси, были капитаном Дрейфусом, и все свои надежды вложили в эту картину, если бы признали в этой величественной и прекрасной деве с прозрачными глазами вашу внутреннюю истину… что бы вы сделали, узнав о своем осуждении?

Берси. Я бы в клочья разодрал эту картину обломками своей сломанной сабли, господин Президент.

Монпарнас. А после реабилитации вы бы эти клочки склеили и пали бы на колени перед сим старцем-искупителем?

Берси. Вполне вероятно.

Монпарнас. Ладно. Но вы не капитан Дрейфус. Будем надеяться, что эта Горгоны никогда не предстанут ни для вас, ни для меня в обличье военного трибунала… или чаши с цикутой, или, что еще… публичного разжалования, тюрьмы, конфискации имущества и т. д. и т. п. Если бы Бернар Одеон пустил себе пулю в рот не в собственном кабинете, а перед этой картиной, что бы вы подумали?

Берси. Если бы Одеон покончил с собой перед этой картиной, это означало бы, вне всякого сомнения, что он оказался жертвой клеветы…