Распечатыватель сосудов, или На Моисеевом пути - Андрей Балабуха

Мне кажется, — да и не только мне, это общепринятая точка зрения, что здесь проявилось метафорическое, образное мышление. Правда, находятся порой оригиналы, чтобы не сказать больше, на основе этих трех фрагментов усматривающие в Йомалатинтис чуть ли не тайный жреческий орден, биармскую инквизицию одиннадцатого или даже более раннего века и еще Бог знает что. Но в этом не больше смысла, чем в предположении, будто солдаты старой русской армии вступали в интимную связь о мортирами и гаубицами. Ведь при желании вполне возможно именно так истолковать слова солдатской песни: «Наши жены пушки заряжены, вот где наши жены». А? — Брумман громко расхохотался. Так что советы Йомалатинтис, конечно же, просто советы стрел, советы оружия. Смысл этого выражения можно сформулировать примерно так: «Слушай, что скажет тебе твой меч». Точнее, конечно, стрела, но меч — более привычный, более традиционный образ. А что это значит? Это значит — разум и честь воина. Я, во всяком случае, ни с каким иным толкованием согласиться не могу. И это, к сожалению, все, что я могу сказать вам о Йомалатинтис. Сомневаюсь, чтобы в Биармии кто-нибудь мог сказать больше. Это не самореклама, поверьте. Просто такими аспектами «Бьярмскринглы» занимаются считанные люди, и я их всех поневоле прекрасно знаю. Смогли вы извлечь для себя что-нибудь полезное из моего рассказа?

— Пока не знаю, — честно признался я. — Но в любом случае я вам искренно благодарен. — Я встал. — Простите, что заставил вас потратить столько времени на просвещение профана.

— Пустяки, — отмахнулся Брумман. — Поковыряться в таких вещах всегда приятно.

По идее, мне следовало бы откланяться, но я почему-то медлил. Какая-то мысль блуждала в потемках, и я никак не мог уцепиться за нее. Впрочем…

— Еще один вопрос. Последний. Вы упомянули о каком-то оригинале, трактующем Йомалатинтис…

— Ах, это, — по лицу Бруммана пробежала легкая тень неудовольствия, но он был человеком воспитанным. — Это один из наших историков. Пожалуйста: Айн Калхайно, магистр Республиканского университета, работает в Институте Биармии.

Уходил я из Университета со смешанным чувством. Некоторого разочарования — вряд ли филологические изыски доцента Бруммана смогут мне пригодиться. И смутной радости: кто знает, будет ли полезна встреча с Айном, но повидаться с приятелем отроческих лет само по себе приятно.

VI

Дозвониться до Айна не составило труда. Не знаю, чего здесь было больше — везения или закономерности. Конечно же, Айн мог оказаться в отпуске, но те, кто любит весну, отправляются путешествовать или отдыхать в мае, а люди летней души — в июле. Сейчас был июнь, и потому, пожалуй, закономерность преобладала над везением. Естественно, Айн не узнал меня по голосу, как, впрочем, не узнал бы его и я, позвони он вот так, неожиданно. Все-таки прошло слишком много лет… Но стоило мне представиться, и:

— Марк! Ну, молодец! Это ты здорово придумал — позвонить! Когда встретимся? Знаешь что? Давай завтра. Суббота, день у меня свободный, приезжай, я тебя со своими познакомлю, — сыпал он.

— А сегодня можно? — поинтересовался я.

— Ну, знаешь! Что это тебя так прихватило? Чуть не семь лет пропадать — и это в одном-то городе! — а теперь пороть горячку… Ну, Марк!..

— Слушай, — сказал я. — Я все понимаю. Но признайся честно: ты можешь повидаться со мной сегодня? В любом месте и в любое время. Но чем скорее, тем лучше.

— Странно, — озадаченно протянул Айн. — В чем дело? Я могу тебе помочь?

— Не знаю. Может быть. Если встретимся.

— Хорошо, — сказал он уже другим, деловым тоном. — Я могу освободиться через час. Извини, но раньше никак. Где?

— Где тебе удобно.

— В институте не поговоришь. Ты где квартируешь?

Я назвал адрес конторы. Она все-таки была в центре, не то что мой дом.

— Буду в четыре, — оказал Айн. — Жди.

Мы с Айном познакомились в тот год, когда мне грезились потерянные пирамиды Египта и скрывающиеся в сельве города индейцев неведомых племен. Мои мечты обернулись скоротечной романтикой, оставившей лишь пожизненный, но слабый реликтовый интерес. У Айна же увлечение, похоже, сохранилось на всю жизнь. Мы вместе занимались в археологической студии года два, а потом я ушел в Полицейскую школу. Еще через три мы снова встретились — уже в университете. Но я учился на юридическом, а он на истфаке. К тому же на два курса старше меня. Встречались мы теперь редко, хотя и по-прежнему тепло. Но после Университета наши дороги снова разошлись. Лишь изредка, буквально раз в год, мы сталкивались где-нибудь, — город-то невелик! — останавливались поболтать или заглядывали в какой-нибудь ресторанчик. А последние несколько лет не виделись вовсе. Так уж как-то оно получилось. И вот теперь, ожидая его прихода, я вдруг почувствовал, что все эти годы мне не хватало именно Айна. Или нет, не то. Просто вдруг вернулось прошлое, а это всегда очень тревожно. Возвращенное прошлое чаще всего обманывает. Но должны же из всякого правила быть исключения!

Айн приехал почти точно в четыре.

— Ну, что у тебя стряслось? — опросил он с порога. — И что это за дурацкая табличка там, внизу? Ты что, в самом деле в пинкертоны записался?

— Фу, как банально! — возмутился я. — Ничего пооригинальнее придумать не мог?

Мы рассмеялись, и все стало как-то просто. Я провел Айна в «задушевную».

— Пить будешь? Что?

— Ничего. Или — кофе, если есть. В институтском баре опять кофеварка сломалась…

— Сейчас сварю. А ты пока обживайся.

— Погоди. Что все-таки у тебя стряслось? Зачем я понадобился?

— Если честно, сам до конца не пойму. Просто сегодня я был в alma mater, и некий доцент Брумман сболтнул ненароком, будто у тебя имеются нетрадиционные соображения по поводу значения слова «йомалатинтис»? Это правда?

— В принципе. А зачем тебе?

— Вот что. Пока я ничего говорить не буду. Я займусь кофе, а ты соберись с мыслями и скажи все, что думаешь на сей счет. Потом, может быть, скажу что-то и я. Прости, но это касается дела, которое я сейчас расследую. И есть такое понятие — профессиональная тайна. Не обижайся, Айн.

— Я не обижаюсь. Я кофе жду.

И я отправился на кухню.

Айну не пришлось долго обживаться: когда я вернулся, он уже привольно раскинулся на мягких диванных подушках. Я быстро сервировал столик, и вскоре мы уже понемножку прихлебывали кофе, сваренный, как учил меня когда-то дед: «черный, как ночь, горячий, как конь, и сладкий, как поцелуй». Запивать его полагалось ледяной минеральной — от контраста сладко ломило зубы.

— Давай условимся, — начал Айн. — Я постараюсь изложить свою точку зрения предельно кратко. Что именно тебя интересует, не знаю, и потому рассусоливать не стоит. А дальше — задавай вопросы. Сумею — отвечу. Идет?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});