Дочь нечестивца (СИ) - Жнец Анна

«А ведь он красив. Действительно красив».

За свою работу Нейт получила два кедета золота — неслыханная сумма: если добавить столько же, можно купить молодого бычка. Одно кольцо она оставила себе, спрятав на дне сундука под платьями, другое — собиралась отдать Панахази утром, когда тот придёт взимать с рабынь плату. Рассудив, что вряд ли кто-то из девушек за ночь заработает столько же, Нейт решила не спускаться в пивную и в изнеможении рухнула на кровать.

«Сегодня я изменилась».

Глава 11

Единожды примерев на себя образ сильной женщины, Нейт больше не смогла от него отказаться, и с тех пор дни в борделе начали сменяться быстрее. Сабах научила её воровать, объяснив: пьяный в стельку клиент не заметит, если у него пропадёт несколько медных колец, а наутро, скорее всего, решит, что сам, добровольно спустил их на пиво и шлюх. Так, говорила она, необязательно отдавать хозяину все заработанные деньги, достаточно ограничиться определённой суммой, не слишком большой, но правдоподобной, скажем, в два или три дебена меди. Если какой-нибудь богатый и нежадный поклонник из тех, кому опостылела рутина гаремов, к примеру, подарит тебе золотую цепочку, её можно оставить себе, а затем продать в следующий раз, когда отправишься прогуляться по городу. Однако следует быть осторожной и тщательно прятать свои сокровища, чтобы никто — ни Панахази, ни другие девушки — не узнал об этой тайной заначке.

— Зачем тебе столько денег? — спросила однажды Нейт у чернокожей рабыни. — Ты ведь ничего не сможешь на них купить.

Сабах пожала плечами:

— Когда я скоплю достаточно золота, то смотаюсь отсюда, а пока я радую себя тем, что покупаю на рынке сладости.

Это Нейт могла понять, как никто другой. Обирая мужчин и пряча свои скудные запасы на дне сундука, она вспоминала мать и думала, что, когда сбежит, эти деньги придутся как нельзя кстати. За полгода в борделе у неё появилась масса постоянных клиентов, причём некоторые оказались весьма состоятельными. Старые, раздавшиеся вширь вельможи, ищущие острых ощущений в подобных злачных местах. Зажиточные торговцы, уставшие от жен и наложниц. Был даже один уважаемый богатый писец, отдыхавший в её объятиях от семьи, которая достала его многочисленными упреками. Это был мягкий, слабохарактерный человек, и Нейт вертела им, как хотела. Он даже не всегда требовал от неё любви — часто покупал Нейт на целую ночь, чтобы полежать на её плече и рассказать о своих проблемах. Как и любой семейный мужчина, он жаловался на мотовку — жену, сварливую мегеру, только и знающую, что требовать от него новых нарядов и украшений. На недалекую дочь — точную копию матери, — чьи мысли занимали исключительно молодые поклонники. На сына, ленивого раздолбая, проматывающего отцовские деньги в кабаках и пивных. На брата, завидующего его богатству. На злобную тёщу.

Да, клиенты любили рассказывать Нейт, случайной женщине, которую купили на пару часов, как дома их не ценят, не любят, и та выслушивала их с должным сочувствием, в душе презирая за мягкотелость. Она давно догадалась, что от неё требуется лишь кивать в нужных местах да изображать сострадание, и вскоре научилась делать это механически, одновременно думая о чём-то своём. И хотя пьяные бредни клиентов нагоняли на неё скуку, это было лучше, чем подчиняться похоти дряблых тел и терпеть слюнявые рты с нечищеными зубами.

В одну из таких слезливых ночей Нейт попросила своего писца научить её грамоте. Первое время мужчина не понимал, зачем это нужно, но уступил под напором мягких уговоров и настойчивых ласк, а затем это даже начало приносить ему удовольствие. Впервые в жизни его внимательно, с интересом слушали, глядели блестящими от восхищения глазами и ловили каждое слово. И не важно, что это была всего лишь проститутка. Тот, кого дома всячески унижали и ни во что не ставили, вдруг почувствовал себя значимым. Что касается Нейт, она и сама не могла объяснить, с какой стати так загорелась идеей сделаться образованной. Каждый её день был неотличим от другого, она всё глубже погружалась в рутину бордельной жизни и понимала, что без развития разум слабеет, а чувства и эмоции — притупляются.

Подлый приём Панахази не давал Нейт покоя. Лёжа под клиентом, она старалась нащупать на его шее ту заветную точку — сначала от скуки, потом — чтобы научиться себя защищать. Пока попытки не увенчались успехом, но девушка не сдавалась: ей нужна была цель, иначе каждодневная рутина могла её затянуть, превратить в одну из этих пустых равнодушных кукол, которых не интересует ничего, кроме еды и сна. Нейт тщательно откладывала деньги, пряча под платьями всё, что украла и заработала, каждое подаренное клиентами украшение. Она внимательно слушала разговоры мужчин в пивной, осваивала чтение и письмо и не упускала ни единой возможности чему-нибудь научиться.

А ещё в её жизнь вошла любовь. По крайней мере, так Нейт по неопытности называла чувство, которое испытывала к молодому разбойнику — единственному мужчине, кому отдалась по собственной воле. В их первую судьбоносную ночь они не разговаривали. Достигнув разрядки, мужчина положил на столик два золотых кольца — всё, что у него было, — и ушёл, даже не взглянув в её сторону. Он так торопился, что это выглядело почти комично. Словно устыдился своей слабости и боялся, как бы его не высмеяли. Нейт сразу забыла о симпатичном клиенте, но когда следующим вечером снова увидела его в пивной, сидящим за тем же столиком рядом с лестницей, испытала странное чувство — радость и волнение одновременно. Стоило Нейт приблизиться, как мужчина тут же поднялся на ноги, будто этого и ждал, и последовал за ней наверх без дополнительных слов. Они занялись сексом, и на этот раз Нейт стонала от наслаждения, хотя так и не сумела достигнуть пика.

Нейт вошла в тот самый возраст, в котором невозможно не поддаться романтическим иллюзиям, когда только и нужно, что подходящий объект для страсти. Разум подсказывал: после всех этих потных старческих объятий она влюбилась не в конкретного человека, а в его молодое тело, в крепость и гладкость золотистых мускулов. Когда она проводила руками по широкой мужской спине, кожа под её пальцами не собиралась дряблыми складками, как у большинства из тех, с кем ей приходилось делить постель. А какое удовольствие было садиться верхом на эти сильные бёдра, наблюдая, как молодой — молодой! — мужчина под ней задыхается от желания, как с готовностью подчиняется её воле, словно она госпожа, а он — её раб. В тех редких случаях, когда сверху была не Нейт, а разбойник, девушка обхватывала руками его упругие ягодицы, наслаждаясь тем, как дрожат и ритмично сжимаются мышцы под её ладонями. Собственное удовольствие носило, скорее, эмоциональный характер. Высшей его степенью была не физическая разрядка, а то глубокое удовлетворение, которое она получала, наблюдая за покорностью своего любовника. Некогда растоптанная и униженная, теперь Нейт упивалась властью над этим красивым телом. А вот сам молодой разбойник, казалось, стыдился собственной слабости. Когда они разъединялись, мужчина торопился покинуть спальню или замыкался, не зная, как начать разговор. Неловкая тишина, повисавшая после ошеломительной близости, раздражала обоих, оба чувствовали необходимость что-то сказать, но так и лежали в напряжённом молчании, пока бледный свет из окна не напоминал: свидание закончилось.

Некоторые выводы Нейт удалось сделать из собственных наблюдений, но в общем и целом о своем возлюбленном она почти ничего не знала. Понадобилась не одна ночь, чтобы они смогли по-настоящему расслабиться в объятиях друг друга, и не одна неделя, чтобы заговорить. Как Нейт и догадалась ещё в первый вечер, мужчина оказался разбойником. Под покровом ночи он проникал в гробницы и тревожил покой отдыхающих мертвецов. Если обычных бандитов, этих голодных шакалов, рыскавших по пустыне, Нейт ненавидела, то против воров ничего не имела, особенно если те обирали покойников, в прошлом — знатных и богатых вельмож, которые, по её мнению, только заслуживали после смерти поработать как простые феллахи.