Двойная игра - Александр Карасимеонов

А потом пришла Неда.

Она не любила появляться у Троянского, и сегодняшний ее приход мог означать только одно: Неда чувствует себя виноватой!

Неда вошла со смущенным видом. Не знаю уж, действительно ли ей было неловко или хотелось казаться смущенной перед Троянским. Троянский тотчас же бросился варить кофе.

Устроившись на низком диванчике, Неда улыбнулась мне. Под глазами у нее были необычно темные круги. Нос у Неды тонкий и изящный, и только в профиль заметно, что он с горбинкой. В минуты «черных дыр» в настроении Неда упорно твердила, что горбинка – самый большой недостаток ее внешности. Я пытался ей внушить, что это, наоборот, придает ее профилю особую прелесть и к тому же говорит о силе характера. Неужели у меня есть характер, спрашивала она, явно желая еще раз услышать, что кто-то верит в нее и уважает ее. Я такая обыкновенная, невзрачная, я стесняюсь людей, и чем меньше они меня замечают, тем лучше!

Торшер освещал лицо Неды – резкие линии и пятна, черно-желтая графика. Глаза ее были в тени. Усталостью веяло от всей ее хрупкой фигурки, но я знал, что так только кажется, что Неда выносливая и ловкая, как кошка.

– Вот видишь, я и тут тебя разыскала, – проговорила она. – От меня не избавишься, как бы тебе этого не хотелось.

Фраза была произнесена с расчетом, что она останется без ответа: Троянский уже торопливо входил в комнату с чашкой кофе на блюдечке. Он явно старался перестроиться и выступал перед Недой в роли гостеприимного хозяина.

– Вы что, до сих пор работаете? – спросила она. – Да нет, толкуем о том о сем, – сказал полковник.

– Знаю я, о чем вы толкуете. О повешенном!

Мы с Троянским засмеялись – именно такую, обратную реакцию вызвало это слово.

– Не думал, – сказал Троянский, – что вы можете так хладнокровно говорить об этом.

– Привыкла уже. Есть у меня один знакомый, от него научилась.

– Неужели он вам обо всем рассказывает?

– Нет. Я читаю его мысли.

– Тогда, конечно, это он виноват. Есть такое правило: ушел с работы – забудь про работу. Он должен думать о вас…

Ого, какая галантность! Полковник превзошел самого себя.

Неда улыбнулась и сказала:

– Видите! А он думает о работе! Вот только что именно?

– Не компрометируй меня перед начальством, – шутливо сказал я.

– Будто я не знаю своих подчиненных! – сказал Троянский. – Я ведь их сам выбираю. Ко мне не всякий может попасть. А у вашего знакомого, признаться, есть кой-какие достоинства…

– Достоинства? – протянула Неда. – Я в этом не уверена. Лучше бы ему быть обыкновенным человеком.

Меня злило, что она говорит с полковником обо мне, да еще так открыто. К чему Троянскому знать, какие мы с Недой ведем споры о моей работе и вообще о моей профессии?

– А разве вам не хочется, чтобы вашему знакомому сопутствовал успех, чтобы он продвигался по службе?

– Я самый обычный человек. Ни о чем особенном не мечтаю.

– Не притворяйтесь! В двадцать лет не мечтать ни о чем особенном?

– В двадцать два…

– Ну в двадцать два, какая разница! Что вы из себя тихоню изображаете? Вы ведь не из таких. Это у вас просто защитная окраска. Такая, чтобы вам не делали препятствий. Вы точно знаете, чего хотите.

Неда засмеялась.

– Ладно, так и быть, признаюсь – и в двуличии, и в лицемерии, и во лжи! Я-то знаю, чего хочу, а вот любопытно, сумеете ли вы угадать, какая у меня цель в жизни.

Троянский смотрел на девушку исподлобья. Ему никак не удавалось подыграть Неде, попасть ей в тон.

– Не берусь. Вас я толком не знаю. А с вашим поколением знаком в основном по работе в милиции. У меня сын вашего возраста, но по образу мыслей он – точная моя копия. Тут уж я постарался и думаю, мне это удалось. Что касается остальных, то есть статистические данные о поведении определенной категории молодых людей, которые питают антипатию к знакомым и хотят жить так, как заблагорассудится. В результате – попадают к нам. А вот что у вас в голове, не знаю, и, хотя у меня есть кое-какие соображения, не скажу.

– Уходите от ответа? Я тоже вам ничего не скажу. А вы могли бы к вашим статистическим данным прибавить кое-какие конкретные факты.

Я почувствовал, что Неда начинает всерьез воспринимать этот разговор.

– Ну, – сказал Троянский, – если разрешите не проявлять излишней деликатности, то я вас утешу: кое-что я все же о вас знаю. Больше, чем вы думаете.

Как мог он совершить такой грубый промах? Ни один работник милиции никогда даже намеком не даст понять, что он знает о ком-то больше, чем положено.

Неда посмотрела на него, попыталась изобразить ироническую улыбку, но улыбка получилась какая-то вымученная.

– Очень рада, что проявляете ко мне такой интерес… Вы правы, мне приходилось общаться с вашими коллегами. Я была еще школьницей… Тогда я в первый раз убежала из дому. Поехала к бабушке в Красное Село. У меня была собака. Ирландский сеттер Рыжеватая, с длинной шерстью… Вы что-нибудь понимаете в собаках? Я гуляла с ней после двенадцати по улицам… Вот и все. Однажды ночью меня забрали, пришлось переночевать в отделении, поскольку я не захотела сказать свой адрес… Так что я значусь там, в ваших картотеках… Они зарегистрировали меня как не имеющую определенного местожительства. А потом вернули домой. Но я снова убежала!

– Перестань, Неда, – остановил я ее.

– Вы знаете, как воспитывают собаку? – продолжала она, не слушая. – Надо начинать, пока она еще маленькая, когда ей месяца два, самое большее три. Привязываете ее на длинный поводок, отходите и кричите: «Ко мне!». Она, конечно, не идет. И тогда вы подтягиваете ее поводком к себе. Опять отходите, опять кричите, опять дергаете за поводок. Потом она сама начнет к вам подходить, когда вы ее позовете… Не дожидаясь, пока поводок начнет ее душить. Ваши люди считали, что ко мне нужно применить те же методы. Но я не поддалась. Человек не собачонка…

Троянский резко прервал ее:

– Вы не так меня поняли, Неда! Произошло недоразумение. И виноват я. Я хотел сказать, что просто вижу, кто передо мной. Я же не слепой. И могу сказать: то, что вижу, неплохо. Это я имел в виду. Я к вам хорошо отношусь и надеюсь, что мы будем друзьями.

Наступило молчание.

Неда первая прервала его. Она встала, одернула юбку и заявила, что нам пора идти, что она просит полковника не обижаться, – нас пригласили в гости, и она обещала прийти. Но если мне, добавила она, интереснее играть в шахматы с полковником, то я могу остаться.

– Ни в коем случае! – закричал Троянский. – Незачем ему здесь оставаться, пусть идет, не нужны мне никакие шахматы, берите его с собой. Он у меня одну партию выиграл, теперь я буду отыгрываться, а он только того и ждет, чтобы раздавить меня, как клопа. Забирайте его!

Неслыханное выступление для Троянского. Если бы не стычка с Недой, в которой он допустил такой промах, никогда бы мне не услышать, как он иронизирует над самим собой.

Вскоре мы шли по темным, затянутым туманом улицам. Я почему-то ждал, что Неда будет ругать Троянского, но она, видимо, твердо решила молчать, и мы пришли в гости словно бы сердитые друг на друга – обстоятельство, которое сыграло известную роль в том, что произошло дальше…

ГЛАВА VIII

«Гляди веселей, старик», – уговаривал я себя, осматривая компанию, которая собралась в большой комнате, тонувшей в сигаретном дыму.

Мне хотелось быть таким же, как все в этой молодежной компании, и так же, как все, испытывать ленивое, бессмысленное и потому полное удовольствие.

Одна стена комнаты представляла собой нечто вроде фрески. Сине-фиолетовые фигуры в различных позах, что-то вакхическое в общем настрое картины, весьма небрежно (если не сказать халтурно) намалеванной. Художник, по всей видимости, испытывал вспышки творческого горения, но только изредка. Большую часть времени он попросту тлел. Заметно было также, что первоначально фигуры были изображены обнаженными, но, увидев свой заказ выполненным, хозяева, верно, испугались голых телес, увековеченных в собственном доме, и попросили художника их прикрыть. Таким образом появились полупрозрачные фиолетовые туники, сквозь которые лицемерно стыдливо просвечивала бледная кожа.

Когда мы вошли, хозяйка подала нам две подушки и велела садиться, кому где понравится. Место, естественно, нашлось – на полу, у стены. Комната была застлана ковром с коротким жестким ворсом, на котором по-кошачьи перебирали босыми ногами двое танцующих одетых почти так же легко, как и фигуры на стене. Мы с Недой устроились, прислонившись к стене, оклеенной обоями с сильной позолотой, – такими обычно оклеивают гостиничные номера. Хозяйка вручила нам рюмки.

В этот момент в одной из танцующих я узнал девушку из внешнеторгового объединения – ту самую, секретаршу Конова. Точнее, она первая узнала меня и, продолжая топтаться на ковре, уставилась на меня подведенными глазами, блестевшими, как два фонаря.