Торжество жизни - Николай Дашкиев

Степан вздохнул, поднялся и отошел от стола. Он уже не верил ни в какой антивирус.

Настало время действовать и действовать энергично, но Степан до сих пор ничего не мог придумать. Все его планы побега разбивались о стальные стены подземного города. Ничего не давали и встречи с Карлом. Ефрейтор, напуганный стремительным продвижением советских войск, впал в угрюмое, подавленное состояние и интересовался только спиртом.

Изменился и профессор Браун. Он стал странно молчаливым и суровым, лекции прекратились. Старик лишь изредка просил Степана помочь сделать укол подопытной крысе или прокипятить какой-нибудь хирургический инструмент.

Крысы издыхали десятками. Они вспухали, с них клочьями сползало мясо… Степана охватывала дрожь при мысли, что где-то совсем недалеко этот же вирус «Д» вводят людям и они гибнут в страшных мучениях.

Профессор мрачнел с каждым днем. Он уже, наверное, понимал, что не только на крысах испытывается страшный вирус, найденный Валленбротом.

Макс Браун засмеялся только один раз — злым, саркастическим смехом, от которого Степану стало жутко. Это случилось в тот день, когда впервые осталась в живых крыса, которой профессор ввел свой препарат.

Ночью, — эту ночь Степан запомнил на всю жизнь, — профессор запер дверь на ключ, забаррикадировал ее столом и выключил свет. Стало темно, только за стеклянными стенами изоляционной камеры то голубовато-синим, то розовато-фиолетовым пламенем вспыхивали огни многочисленных горелок, всхрапывали насосы, тонко, по-комариному, пели моторы. Уродливая огромная тень профессора металась по стенам камеры, иногда задерживаясь на каком-нибудь приборе, и тогда этот участок проваливался в темноту.

Степан, притаившись в уголке, с напряжением следил сквозь толщу стекла за всеми движениями профессора. Старик в белом халате быстро вытаскивал за хвост из стеклянной банки взъерошенную больную крысу, вонзал в нее толстую иглу и, набрав в шприц крови, швырял животное в ящик. По стеклянной трубочке в большую двугорлую склянку медленной струйкой текла густая жидкость, один вид которой вызывал отвращение и все нарастающее чувство тошноты.

Обтянутые блестящей резиной руки Макса Брауна, маска, закрывающая почти все лицо и оставляющая открытыми только глаза, злые и напряженные, настороженно-согнутая спина и вкрадчивые движения настраивали Степана враждебно. Он готов был поверить сейчас, что не антивирус, не лекарство изготовляет профессор, а ужаснейший яд…

Но профессор, слив в колбу кровь и добавив туда каких-то химикалиев, сел за столик и устало склонил голову. Халат нелепо топорщился на его угловатых плечах; вся фигура старика выражала такую беспомощность, такую усталость, что Степан вмиг отбросил свои подозрения и задремал.

Юноша проснулся от звона разбитой склянки. Сколько прошло времени, он не знал.

Профессор сидел все за тем же столиком, но выражение его глаз было уже иным — взволнованным, испуганным. Перетянув себе руку выше локтя резиновым жгутом, старик пытался ввести в вену иголку шприца, наполненного розоватой жидкостью.

Хотя горелки уже погасли, прекратилось жужжание моторов и лаборатория вновь стала обыденной, Степан почувствовал во всей обстановке какую-то напряженность. С большим вниманием он следил за профессором, понимая, что Макс Браун делает себе прививку антивируса — первую прививку, может быть даже смертельную. Уровень розоватой жидкости в шприце медленно снижался. Вот операция кончилась, профессор снял жгут и начал мыть колбы, приводить в порядок приборы, устанавливая их на стеллажах. Затем, сбросив халат и маску, он вышел, держа на ладони две небольшие запаянные ампулы все с той же розоватой жидкостью.

— Вот антивирус Брауна. Это мечта всей моей жизни, — сказал профессор Степану — сказал без воодушевления, без подъема, как говорят о чем-то скучном, обыденном. — Но вопрос о том, как человечество сможет использовать этот препарат — не решен… Я просто не могу его никому показать, ибо этот день будет моим последним днем.

Профессор горестно покачал головой:

— Спрячь эту ампулу, Стефан. Спрячь, где хочешь, но так, чтобы я не знал… Я отдаю ее тебе, отдаю Советскому Союзу… Я чувствую, что ты сможешь ее сберечь. А если об антивирусе узнают, у меня его все равно отнимут тем или иным способом… Спрячь эту ампулу, Стефан. Я знаю: ты сохранишь ее даже тогда, когда тебе будут угрожать смертью. А эту… он поискал глазами, куда бы спрятать вторую ампулу, затем подошел к стальной камере высоких температур и открыл дверцу. — Эту — сюда! Сюда же и черновики рукописи, — профессор вытащил из стола пачку бумаг, — сюда же и все ампулы с вирусом «Д» — все сюда!

Степан, зажав в руке ампулу, с тревогой наблюдал, как старик складывает в камеру рукописи и препараты, как зажигает термитную свечу и бросает ее внутрь. Захлопнув дверцу, профессор в изнеможении опустился на стул, обхватил голову руками и застонал.

Степан нерешительно подошел, погладил его по плечу. Он не знал, что сказать, как утешить профессора. А старик, раскачиваясь словно от физической боли, шептал:

— Стефан, если бы ты знал, как тяжело быть ученым в стране, где свирепствует фашизм! Как тяжело создать средство против многих, многих болезней, и уничтожить его собственными руками! Невыносимо тяжело чувствовать себя слабым, безвольным человеком, которого могут заставить убивать людей… Я отдал тебе труд всей моей жизни. Делай с ним, что тебе вздумается. Отдавай кому хочешь. Пусть только мой препарат не пойдет во вред людям… И рукописи доверяю тебе. Я сейчас уничтожил целый ряд промежуточных формул, но если ты станешь ученым, настоящим ученым, — ты сможешь восстановить эту главу… Я верю в тебя!

Макс Браун бормотал все тише, тише и наконец умолк. Степан облегченно вздохнул. Нет, он не собирался стать микробиологом. Но в его руках теперь находилась военная тайна, вероятно, чрезвычайной важности. Маленькая ампулка — толщиной в папиросу, длиной в мизинец — хранила в себе то, что не купить ни за какие капиталы: жизнь и здоровье миллионов людей. И решение сейчас может быть лишь одно!

— Макс Максович!

Старик сидел, устремив взгляд в стену. Степану пришлось несколько раз окликнуть его, пока Макс Браун не повернул к нему головы.

— Профессор, — Степан оглянулся и, понизив голос, сказал. — Нам надо бежать!

Браун непонимающе посмотрел на него и машинально повторил:

— Да, да… Надо бежать… — но сейчас же опомнился. Бежать?! Нет, отсюда не убежишь!

— Макс Максович, убежать можно! — заволновался Степан. Надо исследовать все закоулки. Я этого не могу сделать. Пойдите к шефу — вы говорили, что на стене его кабинета, висит карта, наверное это план подземного города. Посмотрите, возможно вы сумеете найти какой-нибудь тайный выход… Выходы должны быть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});