Превращение в зверя - Надежда Зорина

А теперь я должна вспомнить. Возможно, он станет моим новым спасителем.

Его лицо стоит перед глазами. Возникло вдруг, из пустоты, и не отпускает. Как мост тогда, пять лет назад. Подсказывает возможность выхода, протягивает руку помощи. В прошлый раз я пошла на все, чтобы спастись, точно так же ухватилась за соломинку. Точно так же боялась — и вдруг возник мост.

Где же я видела раньше его лицо? Где и когда? На кладбище, в ресторане, а до этого?

Стояла жара. И голова болела. Я еще не встретила Женю, еще не научилась любить, из Элюара знала всего несколько строчек, да и те никогда не вспоминала. Стояла жара, хоть наступил уже вечер. Мы ездили по вызовам, в машине было душно. В скорую позвонила соседка, она же встретила нас у двери квартиры.

— Я никак не могу его разбудить! — сказала испуганно и схватила меня за рукав халата. Я подумала: дочь? жена? — совершенно без возраста особа. Оказалось, соседка. — Его сын на работе, должен скоро прийти, но я так испугалась, что сразу звонить. Никак не просыпается, понимаете?

Изможденный старик, раковый, он умер примерно за час до нашего приезда. Все было ясно: не выдержал болей, не вынес безнадежности. Пустой пузырек стоял рядом, на стуле. Видно, долго копил снотворное, собирал по таблетке в этот самый пузырек, а потом отравился. Что ж, оставалось лишь написать заключение о смерти. И в тот момент, когда Иван писал под мою диктовку, появился он, его сын. Теперь я все вспомнила! Да, это был он. Когда это было, какого числа? В июне? В июле? Стояла жара…

Напрасно я так долго, так тщательно вспоминала — чем он мне может помочь?

Тем, что его-то уж точно не вычислят, никак не сопоставят со мной. Но почему он предложил мне помощь? Откуда он узнал, что мне нужна помощь? Как он вообще оказался на кладбище? Ходил навестить могилу отца, увидел меня, подошел, как подходят друг к другу те, у кого похожее горе? Скорее всего. Почему же я так испугалась? Кажется, я его оттолкнула и даже слегка ударила. А он ничего плохого не имел в виду, просто соболезнование в такой форме выразил. Но значит, рассчитывать мне не на что — не такую помощь он подразумевал. Не спасение предлагал, а обычное сочувствие.

И все же… Во всяком случае, теперь мне ничего не стоит его найти. Узнать его адрес проще простого. Просмотрю вызовы в компьютере за июнь-июль и найду. Сделаю вид, что послушно следую инструкции, пойду завтра на работу, напишу заявление и узнаю адрес.

* * *

Больше всего я почему-то боялась встретиться с его соседкой, той, что тогда скорую вызвала. Мне представлялось, что она так и стоит у двери — все это время стояла — и снова испуганно схватит меня за рукав. Или, ну хорошо, не стоит, а притаилась в своей квартире и напряженно прислушивается. Как только откроются дверцы лифта, выглянет, узнает меня, обрадуется, схватит за рукав… Я отгоняла все эти безумные представления, боролась с ними, уговаривала себя не сходить с ума, не дурить, но так до конца с ними справиться и не смогла. Вышла из лифта на этаж раньше и пошла пешком, стараясь неслышно ступать по лестнице, на цыпочках подкралась к его квартире — словно делала нечто ужасное, тайное, словно собиралась совершить преступление и боялась свидетелей.

Никакой соседки мне не встретилось. Я осторожно позвонила в дверь, оглянулась на ее квартиру — вроде все спокойно — и тут поняла, что соседка вовсе ни при чем, а при чем мой безумный поступок. Ну как я могла сюда прийти, к совершенно незнакомому человеку? Что я ему скажу? О чем вообще думала, когда предположила… Мне стало невыносимо стыдно. Я повернулась, чтобы поскорей уйти, но было поздно — дверь открылась.

— Простите, — залепетала я и от смущения хихикнула и, смутившись окончательно, понесла какой-то непотребный сумасшедший бред. — Вы были так добры там, на кладбище… Действительно, тот, кто понес такую утрату, не может один… и вот я здесь. Тогда не поняла, обиделась и обидела вас, а теперь… пришла извиниться. Только извиниться. До свидания.

— Вы?! — Он посмотрел на меня так, что стало ясно: не одна я безумна. — Вы пришли? Боже мой!

Он взял мою руку, приподнял и замер, так держа. Я сделала шаг вперед и тоже замерла. Испорченная игрушка-танцевальная пара, подумала я и засмеялась. Он как-то искаженно усмехнулся.

— Я только хотела… Спасибо.

— Войдите!

— Поблагодарить, только и всего.

Я потянула руку на себя и сделала шаг назад. Он как-то скривился и рывком, за руку втянул меня в квартиру.

— Я все объясню! Я все объясню! Никак не ожидал, что вы сами придете! Это такое сча… Так неожиданно! Пойдемте. Не надо разуваться. Пойдемте. Сюда.

Он все тянул и тянул и дотянул до кухни.

— Садитесь. Простите, что в кухне. Там, в комнате… я не хочу! Туда приходят другие гости. Вернее, гость. Тот самый, который передал вам… который оклеветал. Я думал, это опять он, а это вы!

— Вы предлагали мне свою помощь, — сказала я, почувствовав, что он захочет мне помочь.

— Помощь? Конечно!

— Меня хотят убить, — осмелела я еще больше.

— Вас? Нет, это невозможно! Вы не так поняли.

— Ну да, он хочет, чтобы я сама себя убила, подготовила свою смерть!

— Подготовили?… — Он дернулся, словно я его ударила, и опять посмотрел как полный безумец. — Нет! Я сейчас все объясню. Это трудно, но… Я давно хотел, еще в тот день понял, что нужно просто все объяснить.

— В какой день? На похоронах, на кладбище?

— В день его смерти. Но до смерти. То есть я не знал, что он погиб, убит. Узнал, когда собирался все рассказать. Вам рассказать. Я бежал. Всю дорогу, восемь остановок. И совсем о нем в тот момент не думал, забыл, а он… а его… оказалось, что убили. Я не виноват в его смерти, хотя, кроме меня, никто другой виноват быть не может. Но я не убивал! Я никого не убивал! И отец сам, и эта записка — там все неправда!

— Какая записка? — Я в растерянности на него смотрела — он смотрел на меня совершенно безумно. — Понимаете, меня убьют, если никто не поможет. Через две недели. Вот мой срок. Всего две недели…

— Две недели?! — Он вскрикнул, как от внезапной боли, вскочил. — Не может быть! Подлец! Он обманул!

— Обманул?

— Он пришел к вам две недели назад? Боже мой! Вы уже две недели знаете? Но как же… Какой тогда был бы смысл в моей смерти?

— Да нет, вы не понимаете, это меня убьют. Через две недели, если…

— Вы верите мне? — Он опять схватил меня за руку. — Верите? Скажите, кому вы верите — мне или ему?

— Я пришла к вам за помощью. У меня не было выхода. Не к кому больше обратиться, а вы обещали… то есть предложили помощь, вот я и подумала…

— Подумали? — Он сильно, до боли, сжал мою руку, но даже этого не заметил. Кажется, он совсем не понимал, о чем я говорю. Я его тоже не понимала. — Хорошо! — Он наконец выпустил руку из своих неистовых тисков. — Нужно объяснить… нужно рассказать все сначала. — Сядьте! — приказал этот безумный человек, хотя я и так сидела, это он стоял. — Сядьте и выслушайте. Это долго. Долгая история, но вы должны ее выслушать. Сядьте и поговорим. Я… — Он опустился на стул, обхватил голову руками, некоторое время сидел так, собираясь с мыслями, видно не зная, с чего начать. Мне стало жалко его и страшно, а еще я поняла, что совершенно зря сюда пришла, напрасно на него понадеялась. Помощь прежде всего нужна ему самому, причем медицинская помощь.

Он молчал, тер голову руками и молчал — ужасно долго и жутко.

— Вам трудно будет меня понять, — проговорил он наконец, не поднимая головы, не останавливая своего невозможного трения. — Вы — женщина, и вы — святая, вам не приходилось… вы не знаете, как это — убить. Раньше я тоже не знал, а потом…

— А потом? — содрогнувшись, спросила я. — Потом убили?

— Нет! — закричал он, но я ему не поверила, потому что точно бы так же закричала, спроси он меня о том же, точно так же начала бы открещиваться от своего убийства. Я не святая, я знаю, как это — убить. Неужели он этого не видит, не чувствует?

— Кого вы убили? — не дала я ему ни малейшей возможности увильнуть от ответственности и поняла, что не только не святая, а ужасно жестокая, и не потому, что жизнь такой сделала, последние события сделали, а по натуре такая. — Кого? — с отвращением повторила я, с наигранным, лживым отвращением: отвращаюсь, потому что сама не такая и принять не могу человека-убийцу. И до того стала себе отвратительна, а его до того мне стало жалко, что еле удержалась от порыва признаться в своем убийстве.

— Не его, не вашего любовника, — еле слышно сказал он.

— Ну конечно! — снова разозлилась я и снова стала жестокой. — Вы его даже и знать не могли.

— Я знал его, почти так же, как вас.

— Да вы и меня не знали.

Он поднял наконец голову и посмотрел на меня так, что мне стало жутко.

— Я уже давно вас знаю, Елена. И я вас очень люблю.