Последний теракт. Книга первая - Олег Сакадин

– Детектив идеальный? Это как?

– Просто там нет ни одной лишней детали, и как говорил сам писатель при жизни: каждый внимательный читатель сможет самостоятельно раскрыть головоломку.

– Очень интересно, – кивнула девушка, – давайте вашу кружку, все готово.

Чай оказался достойным своих похвал.

– Вы любите историю? – спросила Вика.

– Люблю, а почему вы спросили?

– Просто я несколько лет преподавала историю зарубежных стран первокурсникам в институте, и до сих пор не привыкну, когда не я, а мне кто-то рассказывает интересные вещи.

Платон улыбнулся.

– Если честно, то большинство интереснейших фактов из прошлого я знаю по книгам Валентина Пикуля, одного из моих любимых русских писателей.

– Серьезно? Я тоже люблю Пикуля, он не раз говорил в своих произведениях, что «история не прощает тех, кто не делает выводов из его прошлого». Но это, прежде всего художественная литература, и по ее мотивам я вряд ли бы ставила отлично на своих занятиях.

– Да, я знаю, что многие, особенно научная каста недолюбливали Пикуля, считая дурным тоном прочтение его книг. Но обладая рогатым знаком зодиака – я Козерог – люблю спорить, и с удовольствием зарубился бы с любым академиком за честь и достоинство произведений Пикуля. Насколько мне известно, Валентин Савич не руководствовался фактами истории, если не находил подтверждения их подлинности хотя бы в трех независимых источниках. Его личная библиотека обладала огромными богатствами редких, трудно находимых книг. Да что говорить, если основа романа «Фаворит» покоилась на более чем пятиста источниках. Мне очень жаль, что наследие Пикуля не входит в обязательную школьную программу.

– Вы думаете, это было бы правильно? – поинтересовалась Вика.

– Убежден. Видите ли, с распадом СССР мы потеряли не только «самую черную дыру российской истории», как любят говорить на Западе, не только угнетающий режим тоталитарной власти, в корне запрещающий и преграждающий путь общечеловеческим свободам (и это тоже любят повторять на Западе с упорством умалишенного), нет, мы потеряли гораздо большее – мы разучились гордиться своей страной, своей историей, да просто собой. Десять лет отчаянного шторма в середине торнадо новой российской действительности ощутимо изменило людей. Но былого уже не вернешь, а вот реальность менять как-то надо, и если мы не хотим дальше катиться по спирали безысходности вниз – предпринимать меры. Путь развития может быть только в двух направлениях, он не может зависнуть или застыть.

– Вы затронули очень необъятную тему, но причем здесь Пикуль?

– Вы правы, тема необъятная и во многом противоречивая, – согласился Платон. – И чтобы ее сдвинуть с места, силы нужны такие же необъятные. Валентин Пикуль, на мой взгляд, мог бы стать одним из проводников в процессе воспитания новой личности, ведь в его книгах, помимо истории, есть и много простого русского патриотизма. Своими романами Пикуль действительно заставляет гордиться за свою страну, за свой народ, поистине выдающийся, переживший все круги ада. Сколько раз мы спасали от гибели многие европейские страны? А помнят ли они сейчас об этом? Многие ли знают, что именно Российская Империя поддержала Джорджа Вашингтона в борьбе с колонистами? Помнят ли американские дипломаты, что только их предшественник открыто высказывался за поддержку исторического решения последнего канцлера Горчакова о разрыве последствий Парижского трактата, запрещающего нам иметь Черноморский флот? Помнят ли французы, что все тот же Горчаков, опираясь на доблесть русских солдат, не позволил Бисмарку вторично разграбить Париж, и не только, ведь он хотел сравнять его с землей? Сколько лет прошло с окончанием холодной войны, и помнит ли кто-нибудь о том, что было раньше? В общем, я опять ускакал не в ту степь, извините, люблю разглагольствовать на любимые темы.

– Ничего, а вы думаете, что Пикуль не преувеличивал по поводу наших подвигов?

– Подвигов в нашей истории достаточно, долго искать не надо. Вопрос в другом – он мог ошибаться в неизменной доблести как наших солдат, так и народа в целом. Ведь мы также знаем, насколько русский народ может быть жесток (как и любой другой народ), и далеко не всегда способен с честью выйти из трудностей. Александр Зиновьев, которого, между прочим, я также рекомендовал бы как образец воспитания новой личности, критикуя откровенную лесть в отношении нашей доблестной советской армии во время войны, писал, что на одного Матросова у нас приходилось сотни предателей и шкурников, перевертышей и подлецов. Наверняка, это правда. Но я начинал с разговора об утраченной гордости, чести, которую во многом поддерживала советская идеология, а разве она могла выдержать критику реальности? Разумеется, нет. Пусть лучше подрастающее поколение верит в лучшее, и настраивается на это, гордясь своей историей, подвигами своего народа. И в этом мало обмана, ведь русский народ всегда обладал колоссальным потенциалом. Именно этим объясняется откровенная ненависть со стороны всего остального мира. К моему большому сожалению, у нас никогда не было, и возможно, уже не будет друзей. А ведь эти слова еще умирающий император Александр третий говорил в наставлении своему сыну, будущему императору Николаю второму. Если быть точным, то он сказал – «у России есть только два друга – ее армия, и ее флот». И этим все сказано. А что до исторической достоверности, которую многие критикуют в романах Пикуля – боюсь, скоро мы столкнемся с открытием новых фактов, которые кардинально изменят многое из привычной нам истории. Вы читали «Новую Хронологию» академика Фоменко?

– Фоменко? Который утверждал, что Татаро-Монгольского ига не было? – удивилась Вика.

– И не только. Да, это он.

– Я слышала, что его книги публично выбрасывали в окно на лекциях МГУ.

– Вполне возможно, – кивнул Платон, – но если же ученые мужи считают, что таким способом могут опровергнуть написанное Фоменко, то мое личное мнение о российской науке сильно пострадает. А ведь в открытую конфронтацию с ним не решается вступить никто, почему?

– Быть может, историки считают, что есть вещи, не подлежащие обсуждению? – предположила девушка.

– Я рискну предположить, что большинство из людей религиозных свято верило в непоколебимость церкви, пока Дэн Браун не написал свой «Код да Винчи».

– «Код да Винчи» во многом не выдерживает критики, как большинство из романов Брауна, – парировала Вика.

– А зачем придавать научное значение художественной литературе? Конечно, не выдержит. Задача автора была в другом – он дал людям вероятность, слышите, лишь вероятность, что веками сложившиеся устои могут быть ложными. А ведь Фоменко не автор романов, он академик, если не ошибаюсь в области математики. А математики люди особые, они десять раз перепроверят данные, прежде чем утверждать в своей правоте. И в его книгах приводятся сложно оспариваемые аргументы, именно поэтому наши историки не находят ничего лучшего, как публично выбросить книгу в окно.

– В чем-то я с вами согласна, но далеко не во всем. Почему, говоря о Фоменко, вы для примера упомянули Брауна? Лично я, как верующая христианка, могу с уверенностью утверждать, что есть в этом мире вещи, действительно не подлежащие обсуждению, а тем более извращению и сомнению! История сюда не входит, поскольку любому грамотному читателю известно, сколько сил было вложено для ее фальсификации. Правильно говорят, что историю пишут победители. Если Фоменко сможет в потоке грязных извращений докопаться до истины – буду только рада. Но религия, а тем более вера в Бога, не может быть предметом для литературного сомнения!

– Вы из числа тех, кто считает Брауна злостным еретиком?

– Что есть ересь? Это ложное, искаженное учение. И в этом плане, да, я считаю Брауна еретиком, поскольку он основу коммерческого проекта заложил христианские истины, и более того – подверг их сомнению. Чем руководствовался автор, кроме возможности хорошо заработать?

– А почему бы не предположить, что он хотел лишь приоткрыть взгляд на возможный обман? Почему иная, не согласная с официальной церковью точка зрения не может иметь место?

– Место она имеет, и очень даже хорошее. И к моему великому сожалению, с каждым годом новые, искаженные предположения об истории пришествия Христа обретают новые силы.

– Почему искаженные? – не унимался Платон. – Просто люди хотят рассмотреть вопрос под разными углами. Ведь истина у многих разная.

Вика лишь грустно вздохнула, и на некоторое время уставилась в окно, попивая чай.

– В том-то и дело, – продолжила она чуть позже, – что истина может быть лишь одна. Это вам не задача по математике, которую можно решить несколькими способами. И неважно, сколько точек зрения на вопрос истины могут иметь люди. Она неизменна, вне зависимости от нашей с вами веры.