Крутыми верстами - Николай Сташек

— Товарищ комбат, дальше нельзя. Ход сообщения разрушен, а фашист бьет и бьет из пулеметов.

— А как ты, непробивной, что ли?

— Да я так, рывком, а вы не знаете, где он тут?

— Много, гады, наворочали?

— Хватает. Потери большие. Шестеро убитых, одиннадцать раненых. Да и вообще… Побил траншеи.

— Сколько у тебя осталось активных штыков?

— Всего ничего. Меньше сорока. По десятку штыков во взводе.

— Негусто, но, возможно, немного из резерва получим. А ты подумай о тех, кто остался. Накорми, дай отдохнуть. Видать, утром опять попытается еще атаковать. Так что смотри, а я пойду дальше. Разберусь, как у других.

Выяснив обстановку в первой, а затем и третьей роте, комбат направился на НП. Приближаясь к нему, услышал выкрики:

— Товарищ комбат, это вы? Спрашивают.

Выхватив у телефониста трубку, Заикин узнал голос Великого:

— Что же это ты? Давай быстрее, ждем!

— Бегу.

— Где Рындин? — обратился он к солдату.

— Ругал минометчиков, да к ним и пошел. Ранило там капитана.

На ходу заправляясь, Заикин спешил к Дремову, а оказавшись возле рощи, рядом с которой находился основной НП полка, остановился: «Смотри, как ее изуродовали. Остались одни пни», — прошептал он, глядя на поблескивавшие огоньки.

Торопясь в гору, запыхался, но вскоре потянуло табачным дымком, а когда оказался в ходе сообщения, был остановлен часовым:

: — Тебе куда? — спросил усатый солдат, преграждая путь.

— Где блиндаж командира?

Солдат присмотрелся, посветил фонариком.

— А, комбат? Там, — махнул головой куда-то в темноту дальше по ходу сообщения.

— Здесь они, товарищ капитан, — указал сержант-связист на струйку света в конце траншеи.

Отодвинув полу висевшей плащ-палатки, комбат заглянул внутрь. Оттуда пахнуло спертым, горячим воздухом.

— Заходи, заходи, товарищ Заикин, — услышал он голос Дремова.

Опускаясь на пол у самого входа, Заикин увидел напряженные лица офицеров. Вперемежку с полковыми сидели незнакомые офицеры-артиллеристы, утомленными глазами все смотрели на командира полка, ставившего подразделениям боевые задачи.

Встретив взглядом Заикина, Дремов сделал небольшую паузу, после которой продолжил в том же тоне:

— Сейчас дороже всего время. Оно диктует нам тактику. К двум ноль-ноль все подразделения должны бесшумно закончить смену, а к трем часам вся артиллерия и минометы должны быть готовы к участию в огневой подготовке. Никакие причины опоздания во внимание приниматься не будут. Все ясно?

— Ясно, — послышались голоса.

Провожая офицеров, Дремов кивнул Заикину.

— Ты, товарищ Заикин, останься да садись поближе.

Заикин пододвинулся, сел поудобнее.

— Так вот, то, что мы выстояли в обороне, — только первая часть победы. Вторую надо добывать в наступлении. Оно начинается на рассвете. Артподготовка назначена на три тридцать.

Слушая Дремова, Заикин в душе радовался его сильному, уверенному голосу. А Дремов, не подозревая, что о нем думал комбат, продолжал:

— Вашему батальону нужно занять исходное положение в опорном пункте Сироты. Справа уже садится второй батальон.

— Плотненько получается, товарищ командир.

— Ничего. В тесноте, да не в обиде. Учти, на твой батальон возлагаю главные надежды. Должен броситься в атаку коршуном, уничтожить противника на высоте «Плоская», в дальнейшем наступать на западную окраину Алексина, вот сюда, — указал Дремов на карте. — Понял?

— Так точно. Задача ясна!

— Тогда не задерживаю. — Дремов крепко пожал комбату руку.

Выскочив из блиндажа, Заикин понесся к себе на НП, стараясь представить, как батальон после огневого удара должен будет рвануться вперед и, прижимаясь к разрывам своих снарядов, развивать стремительную атаку. «Коршуном! Только коршуном!» — все настойчивей звучало у него в сознании.

Приближаясь к НП и заметив движение у блиндажа, окликнул:

— Рындин! Ты там?

— Так точно. Здесь я, — с заметной веселостью ответил капитан.

«Видать, опять «лечил» свои связки. Совсем не вовремя», — насупился комбат и, вскинув голову, спросил:

— Что там у минометчиков?

Рындин почувствовал, что комбат чем-то недоволен. За много месяцев совместной службы, часто хлебая щи из одного котелка, он всегда относился к Заикину с уважением. В душе он по-доброму завидовал комбату и старался ему подражать: быть прямым, смелым, честным и по-человечески добрым, а главное — чистым душой и всегда трезвым. К несчастью, последнее не всегда ему удавалось.

— Прошу простить, товарищ комбат. Давал слово, а не стерпел. На радостях. Вот, — протянул он измятый конверт. — Первое за все эти годы. Нашлись… На Кавказе, в Дербенте теперь живут…

Заикин, посмотрев на конверт, живо отозвался:

— Это прекрасно! Теперь будем драться еще злее!

— Простите, товарищ комбат.

Заикин промолчал.

— Так что же у минометчиков? — спросил он после паузы.

— Немного зацепило Грищенко. Несколько дней полежит в санбате и будет в строю.

— Нет у нас таких дней. Нет, понимаешь? Нет ни одного часа, — продолжал досадовать комбат, направляясь в блиндаж.

— Что-то случилось? — озабоченно спросил Рындин.

— В том-то и дело, что случилось. Наступаем! Сегодня утром. Понял?!

— Что? Что? — удивленно переспросил капитан.

— Вот тебе и «что». С рассветом — вперед! — Вскинув руку, Заикин посмотрел на часы. — Остается всего три часика. Беги в первую роту, и как только подойдет смена — по лощине, хоть ползком, но без единого звука к двум ноль-ноль должен занять исходное положение. И пока есть время, людей настропалить, чтобы глаза горели, чтоб шли в атаку со злостью. Понял? Давай. Жми!

Щелкнув каблуками, Рындин поспешил к выходу. Вскоре его торопливые шаги, удаляясь, стихли.

* * *

Коротка на Орловщине июльская ночь. Кажется, только сейчас опустились на землю сумерки, а уж вновь загорелась заря, безоблачное небо совсем посветлело.

Отдохнуть Дремову так и не удалось. Смена, подготовка наступления. Каждая минута в напряженном труде. И все же, собираясь отправиться на новый НП, он выхватил из чемоданчика бритву, взглянул на блеснувшее синевой лезвие и, поспешно скользнув им по шершавой ладони, стал брить наспех намыленные щеки. «Не только себя ради. Больше для людей. Надо, чтобы они и во внешности командира чувствовали уверенность в победе», — думал он, а от порога послышался голос замполита:

— Перед боем побриться — для командира не последнее дело.

— А, это ты? — оглянулся Дремов. — Уже отправляешься?

— Да, пора. Надо поговорить с людьми, хотя Заикин и доложил, что заряд заложен, нужен лишь детонатор.

— Толковал с ним, когда ставил задачу. Заверил, что заряда хватит, ну а искру, надеюсь, сумеешь высечь? — взглянул Дремов замполиту в глаза.

— Постараемся, — усмехнулся Носков, направляясь к двери, а когда оказался в тамбуре, оглянулся. Дремов отнял бритву.

— Смотри там. Поосторожнее.

Носков кивнул головой в знак согласия и, оправляя снаряжение, быстро скрылся.

Запищал телефон. Из трубки Дремов услышал приглушенный голос майора Великого:

— У нас все готово. По команде доложено.

— Хорошо. Сейчас буду.

Смахнув остатки мыла и торопливо застегивая пуговицы просоленного воротника, Дремов поспешил на подготовленный за ночь в исходном положении НП, чтобы с рассветом повести своих бойцов в наступление, пока еще не зная, каким грандиозным оно будет — летнее наступление сорок третьего.

Часть вторая

Покатилось эхо

1

Приближаясь к НП, Дремов заметил в сереющем рассвете сновавших бойцов. То горбясь, взмахивая руками, то что-то разбрасывая, то поспешно переползая на четвереньках, они заканчивали маскировку линий связи. Обливаясь потом, солдаты спешили так все сделать, чтобы комар носа не подточил. Оказавшись у хода сообщения, он услышал голос вынырнувшего из темноты капитана Зубкова.

— Кончай ползать.

Начальник связи полка капитан Зубков был призван в армию из запаса в самом начале войны. Был он высок и худ, к тридцати годам все еще не женат, а находясь на фронте, к своему холостяцкому положению относился равнодушно. О том, что Зубков мог одновременно делать многое, было известно не только связистам полка, но и бойцам других подразделений. У него, как правило, не хватало времени даже спокойно поесть. Часто ел на ходу.

Дремову довелось слышать, как Зубкова распекал начальник штаба: «Все у тебя кругом-бегом. Доведешь, что буду привязывать за ногу или женю на Юльке. Тогда узнаешь кузькину мать. Побрился бы. Оброс щетиной, как дикобраз».

Остановившись на миг, чтобы взглянуть вокруг на просветлявшуюся местность, Дремов заметил, как Зубков, пробегая стороной, не сдержался и вновь зашумел на солдат: