Дневная красавица - Жозеф Кессель

Пристальным, тяжелым взглядом он уставился на Северину, может быть совершенно не отдавая себе отчета в том желании, которое она ему внушала. Вскоре ему предстояло плыть вниз по реке к Руану, к Гавру, а вот сейчас он остановился возле красивой женщины. Он понимал, что для него она слишком хороша, слишком хорошо одета, но он хотел ее и потому смотрел на нее.

Оказываясь на людях, Северина часто ощущала на себе алчные взгляды, но не испытывала от этого ничего, кроме досады и смущения. А вот с такой похотью, грубой, циничной, ничем не прикрытой, она еще никогда не сталкивалась; разве что у мужчины, который преследовал ее в сновидениях, да потом еще у того, которого она видела на пороге дома мадам Анаис. И вот теперь тот же мужчина – потому что это был именно он – стоял перед ней. Стоило ему только протянуть руку, и она ощутила бы его прикосновение, о котором в мыслях страстно молила. Но ведь он не отважится, он же не посмеет…

"А если бы я была на улице Вирен, то за тридцать франков…" – внезапно мелькнула в голове Северины до ужаса отчетливая мысль.

Она стала пристально вглядываться во все лица, рассматривать тела, сосредоточившиеся в этой крохотной примитивной вселенной между твердой стеной и плотной массой реки. Возчик, державший коренника за ноздри, чтобы притормозить на спуске, – он, казалось, нес в своей огромной ручище и саму лошадь, и бутовые камни, лежавшие в телеге; грузчик с низким лбом, будто вросший в землю; чернорабочие, нагрузившиеся вином и сытной пищей, – все они, эти мужчины, о существовании которых Северина до сих пор даже не подозревала, мужчины, сделанные совершенно из другого теста, стали бы в доме госпожи Анаис за тридцать франков распоряжаться ее телом.

У Северины не было времени, чтобы понять, что за спазма сжала ей грудь. Кочегар с баржи сделал шаг назад. И ею овладел страх, причем страх тем более невыносимый, что вырастал он не из реальности. Она опять устремилась в погоню за своим сновидением. Она испугалась, что и этот мужчина тоже вот-вот растворится в воздухе, как тот, другой, который был в тупике. Северина почувствовала, что во второй раз не сможет вынести горечь его исчезновения, у нее просто не хватит сил. Она не сможет, нет, нет.

– Погодите, да погодите же, – простонала она. Затем, погружая взгляд своих блестящих глаз в ничего не выражающие глаза кочегара, добавила:

– В три часа, улица Вирен, дом девять-бис, у госпожи Анаис.

Он тупо потряс головой с забитыми углем волосами.

"Он не понимает или уже не хочет, – подумала Северина с ужасом, понятным лишь тому, кто хоть раз находился во власти кошмара. – А может быть, у него нет денег".

Не спуская с него глаз, она порылась в своей сумочке и протянула ему стофранковую купюру. Мужчина оторопело взял бумажку, стал внимательно рассматривать ее. Когда он поднял голову, Северина уже быстро поднималась вверх по склону, ведущему от берега к набережной. Кочегар пожал плечами, сжал полученную купюру в кулаке и побежал к баржам. Он и так уже потерял слишком много времени. Его баржа отчаливала ровно в полдень.

Начавшийся перезвон старинных колоколов в старом Париже, возвестивший, что уже двенадцать часов, заставил Северину поторопиться. Пьер как раз скоро заканчивал свое дежурство в больнице. Нужно было встретиться с ним прежде, чем он уйдет оттуда. Как и все остальные решения, которые Северина принимала в последние дни, это решение явилось неожиданным для нее, но тут же показалось ей подсказанным законом всесильной необходимости.

Маятник, приведенный в движение внешней силой, тотчас устремляется обратно. Так было и с сердцем Северины: оно рванулось навстречу Пьеру тем сильнее и безогляднее, чем больше и решительнее она предавала его забвению всего лишь несколько мгновений назад.

Северина вовсе не надеялась, что Пьер защитит ее от того, что уже свершилось. Она была твердо уверена, что никто и ничто не сможет помешать ей быть в назначенное время на улице Вирен. Она не пыталась оправдать себя, ссылаться на случай, который подсунул ей на берегу того мужчину. Теперь, когда решение было принято, она чувствовала, что воспользовалась бы любым предлогом, но нашла бы этого мужчину на любом перекрестке вроде бы знакомого, как ей раньше казалось, города, но вдруг оказавшегося населенным какими-то корявыми, скотоподобными, своенравными людьми, которым она отныне должна будет принадлежать. Но пока жертва, исполненная то ли ужаса, то ли блаженства, еще не была принесена, и она со всех ног бежала к Пьеру, чтобы он в последний раз увидел ее такой, какой любил, потому что приближался миг, когда прежней Северины не станет.

– Доктор Серизи уже ушел? – с тоской в голосе спросила Северина у привратника больницы.

– Он выйдет с минуты на минуту. А вот и он, уже идет переодеваться.

Пьер, окруженный тесной толпой студентов, пересекал двор. Все они были в белых халатах. Северина смотрела на молодое лицо своего мужа, к которому были обращены еще более молодые лица. Она никогда не испытывала особого благоговения к интеллектуальным переживаниям, но эта группа студентов излучала такую жажду познания, от нее исходило столько нравственной чистоты и так ясно было, что центром этой чистоты и разума является Пьер, что Северина не осмелилась окликнуть его.

– Я подожду его здесь, – сказала она тихим голосом.

Но Пьер, словно предупрежденный инстинктом своей любви, повернул голову в сторону жены и, хотя она стояла в тени подъезда, узнал ее. Она видела, как он что-то сказал молодым людям, которые были рядом с ним, и пошел к ней. Пока он шел, Северина жадно вглядывалась в него, самого дорогого ей человека, как будто видела его в последний раз. У Пьера было непривычное выражение лица, оно еще сохраняло печать часов, проведенных в иной стихии, в мире, который принадлежал только ему, его учителям, его ученикам… Следы любимой тяжелой работы, следы терпеливой доброты, выражение руководителя, разговаривающего со своими людьми, или, может быть, выражение, какое бывает у хорошего мастера, стоящего за верстаком, – вот что отметила Северина, глядя на него, на его белый халат, такой пронзительно белый, что тут же невольно возникала мысль о священном красном цвете крови.

– Не сердись на меня за то, что я отрываю тебя от твоих дел, – проговорила Северина с влюбленной и виноватой улыбкой, – но мы все время обедаем не вместе, и вот я оказалась тут поблизости… понимаешь…

– Сердиться на тебя! – воскликнул Пьер, тронутый столь ей несвойственными нетерпением и робостью.

– Сердиться на тебя, дорогая, когда ты доставила мне такую радость… Я так горд, что могу показать тебя своим товарищам. Ты не заметила, как они глядели на тебя?