Психо-машина - Виктор Гончаров

Но вес предметов объясняется не одним притяжением их к планете, на которой они находятся. Имеет большое значение еще давление на предмет воздуха. На земле нормальное давление считается в 760 миллиметров… впрочем, вам, как не спецу, это ничего не говорит. Обратимся к более простым примерам.[1]

Вычислено, что столб воздуха, который легко помещается в 25-ведерную бочку, весит одни фунт, иначе: он давит на предмет, находящийся под ним, с силой одного фунта. Чей выше столб воздуха, а на земле воздух простирается вверх до 250 километров, тем сильнее его давление. Каждый квадратный дюйм на земной поверхности испытывает давление в 16Ѕ фунтов. Тело человека, имеющее поверхность в 15,000 квадратн. сантиметров, придавливается к земле соответствующим столбом воздуха, находящимся над ним, с силою нескольких тонн (тонна — 60 пудов). Не удивляйтесь такому громадному весу, который взваливается на нас с первого дня рождения, — мы к нему приспособлены самой природой: тело наше имеет свое собственное внутреннее давление, которое великолепно противостоит силе напирающего на нас со всех сторон воздуха… Зато здесь мы легко замечаем отсутствие этого напора… Так что, запомните: не одно слабое притяжение луны позволяет нам совершать на ней гигантские прыжки и поднимать громадные по внешнему виду тяжести, тут играет большую роль в слабое давление воздуха…

В самом деле, на луне, т. е. на ее поверхности, воздуха нет, как это доказали наши ученые и как думаю я на основании своих собственных наблюдений; но нам не так важно доказать или отвергнуть существование воздуха на луне, мы ведь находимся внутри луны, а здесь воздух есть, иначе мы давно задохнулась бы; но, во-первых, он сильно разрежен, следовательно, не так плотен, в, во-вторых, над нами находится лишь десятисаженный столб его, считая за границу этот свод, а не 250 километров. Большая разница! Ясно, что и давление такого столба определится не тоннами, а всего десятками фунтов… Для нас, земных жителей, давление такое ничтожно…

XX

Мы вышли за стену. Никодим снял с плеч свою ношу и вернулся обратно, чтобы потушить свет. Здание, через окна далеко озарявшее улицу, померкло, и все покрылось мглой. Только небольшое пространство освещалось светом из окна нашего аппарата.

Закипела работа. Установили двигатель, соединили его приводными цепями с задней осью машины — с одной стороны, с другой — с баллоном. Каждый баллон содержал громадное количество жидкого света, который, проходя через двигатель и обращаясь в механическую энергию, двигал маховик, а через цепи — и колеса нашей «сигары». Другой баллон мы использовали для непосредственной цели — освещения. На солнечный свет мы заменили свое электрическое освещение а, кроме того, установив на оболочке машины шест со стеклянным шаром, при помощи его далеко разгоняли мрак улицы… Остальные баллоны остались в запасе.

— Ну, едем, едем! — торопил я.

XXI

Проба превзошла наши ожидания. Как только Никодим пустил двигатель, машина рванулась с места, как брошенная пушкой, и в первую же минуту покрыла 5 верст; следующая минута дала уже 10 верст. Большей скорости нам пока не требовалось, мы и то не ожидали, что противник так далеко ушел.

Я, не отрываясь, следил за психо-компасом, изредка бросая взгляд через окно. Улица попрежнему сохраняла свою ширину; мы держались середины ее и окрестных строений не видели, так как туда не достигал свет нашего солнца.

Уже верст сто оставила за собой машина, когда я заметил странные движения стрелки: она попросту болталась из стороны в сторону, отвечая на дрожание вашего экипажа…

— Стой! Стой! — перекричал я шум мотора. Никодим с удивлением уставился на мое взволнованное лицо и застопорил ход.

Тут уже я стал уверять, что это — проделки Вепрева, ни больше, ни меньше… Но Никодим, разобравшись, как следует, решил, что Вепрев в данном случае не виноват, а просто его носовой платок, так сказать, израсходовал свою специфическую энергию, выдохся и не мог больше служить…

В первые минуты нами овладело отчаяние. Руководящей нитью к дальнейшему преследованию могли служить лишь следы ног противника, если он не нашел способа передвигаться по воздуху. Пришлось остановиться. Осмотр пыльной пелены дороги указывал, что мы на неправильном пути. Повернули машину и во весь опор помчались назад, пока пе обнаружили сворачивающих в сторону следов. Вепрев или тащил раненого Шарикова на плечах, или бросил его: следы были одиночные.

С полным ходом чуть не влетели в гранитную стену. Отпечатки ног кончались у широкой металлической двери. Рычаг, находящийся рядом, бессильно болтался — он был сломан изнутри. Но это нас не остановило. В одну секунду при помощи жидкого солнца взорвали не только дверь, но и часть стены. Жидкое солнце взрывалось со страшной силой от электрического тока.

Через неправильный излом широкого отверстия въехали внутрь. Рефлектор далеко разогнал окружающую тьму. Дохнуло сухим, жарким воздухом. Кругом возвышались разнообразные машины, забронированные теми же белыми покрышками, но отличавшиеся от первых более солидным, массивным видом. Они молчали, не было стука и грохота, к которому привыкли наши уши в первом машинном отделении.

Мы за стеной… Но следы исчезли. Исчезли сразу, оборвавшись в одном месте за три шага до куполообразного двухсаженного возвышения.

«Отсюда Вепрев прыгнул», — смекнул наконец я.

Прыгнуть-то прыгнул, но куда?

Взор остановился на куполообразном возвышении, как на самом ближайшем пункте.

Рассчитав расстояние, я прыгнул. На лету охватил глазами крышу купола и, чтобы остановить свой полет, наметил опору в виде рукоятки, возвышавшейся над крышей.

Рукоятка дрогнула и подалась в сторону, как только я ухватился за нее.

Никодим, следивший за прыжком, радостно крикнул.

— Купол поднимается!..

XXII

На самом деле, поскрипывая, как несмазанная телега, и вращаясь кругом, купол вместе со мной полз кверху. Хорошо знакомые следы ног Вепрева отчетливо выделялись здесь рядом с моими.

На душе посвежело. Должно быть, чувства мои в ту минуту походили на чувства доброй ищейки, снова напавшей на след… Сравнение не особенно лестное, но что поделаешь, если оно верно.

Нетерпеливый мой друг уже скрылся под куполом. Я огляделся, прыгнул вниз и с возрастающим удовольствием отметил, что опять попал на те же следы. Отсюда я метнулся прямо к Никодиму, уже бесновавшемуся в бурном восторге…

— Ну, конечно, они там! — восклицал он, указывая в глубокий круглый колодец, из центра которого поднимались два плетеных из проволоки каната, переброшенные через блок в своде купола.

— Это лифт, — сказал я. Сверху из-под купола, как мертвое эхо, отозвалось:

— Да, да, друзья мои; это — лифт!..

— Кто сказал? — изумился Никодим, тревожно всматриваясь сначала на меня, потом вверх.

— Вепрев! — коротко отвечал я, сдерживая бешенство.

И, как насмешливое эхо, отдалось:

— Да, друзья мои, Вепрев…

Голос шел снизу и, отраженный сводами купола, попадал нам в уши. Когда мы, растерявшиеся и ошеломленные, склонились через перила к отверстию колодца, нам стаю ясно: Вепрев находился глубоко под нами.

— Что же вы замолкли, юные революционеры? — снова прозвучал глухой, придушенный расстоянием, ядовитый голос.

Впервые, после мирного посещения хутора, я слышал его, и — какая разница! — это уже не был нежный, добродушный учитель, отечески относящийся ко мне, желающий добра, только добра… Теперь Вепрев не находил нужным притворяться, в его голосе звучал яд; то был беспощадный враг, не суливший при встрече ничего хорошего!..

Мне стало стыдно до густой краски в лице, когда я вспомнил свои занятия со стеклянными шариками… Никодим хрипел, задыхаясь, — не знаю, от каких чувств…

— Что же, юнцы, перелякались?..

Страшный взрыв заглушил все и потряс почву

К ехидному голосу присоединилось глупое торжествующее хихиканье… Значит, Шариков — жив… Это его смех!..

— Да ответьте же вы ему что-нибудь, подлецу! — прошептал, багровея от злобы, Никодим.

— Господин Вепрев, — сказал я, как плюнул, в колодец, — не находите ли вы, что ваш разговор происходит в слишком неопасной для вас обстановке?

— Вы хотите сказать, — отвечал голос, — что если бы меня не отделяло большое расстояние…

— Вот именно! — прервал я его.

— Ошибаетесь!.. Я сейчас пришлю вам лифт, можете спуститься сюда, к нам, — тогда поговорим…

Опять ехидное, торжествующее хихиканье вторило голосу…

Блок заскрипел, канат заструился перекрученными проволоками — Вепрев исполнял свое обещание…

Никодим стиснул мою руку и прохрипел:

— Нельзя, нельзя этого допустить… Они что-то замышляют… нужно отойти от лифта!..