Крошка из Шанхая - Вэй Хой

Первого числа следующего месяца я выхожу замуж. За Хуана, конечно. Мы уже давно вместе, и я уверена, что буду с ним счастлива. Наш китайский ресторан по-прежнему процветает. В ближайшем будущем мы подумываем открыть свой ресторан в Шанхае. Будем готовить настоящие блюда испанской кухни. Жду не дождусь, когда снова увижу тебя. Никак не пойму, почему ты ни разу не приехал ко мне в Испанию – такое впечатление, что ты мне не доверяешь, словно нас разделяет злой рок. А время летит так быстро. Прошло уже десять лет, и теперь ты совсем взрослый. Но что бы там ни было, ты мой сын и я люблю тебя».

– Если все обстоит именно так, то ты скоро сможешь встретиться с матерью. За целых десять лет она ни разу не приехала в Шанхай навестить тебя, а ты не съездил в Испанию. Довольно странно, – опустив письмо, я взглянула на Тиан-Тиана, у которого был недовольный вид. – Даже не представляю, что будет, когда мать и сын, наконец, воссоединятся.

– Не хочу, чтобы она возвращалась в Шанхай, – сказал Тиан-Тиан, откинувшись назад и утопая в высокой, мягкой подушке. Он уставился в потолок. В той семейной истории, которую он мне когда-то поведал, слово «мать» обрело причудливый и таинственный смысл. Было ясно, что отношение к матери по-прежнему омрачала тень отцовской смерти.

– У матери были длинные-предлинные волосы, как у феи. А еще приятный голос и от нее всегда пахло духами, – рассказывал Тиан-Тиан, обращаясь к потолку. – У нее были мягкие, необычайно белые руки. Она умела вязать чудесные свитера… Такой она была десять лет тому назад. Потом она присылала мне свои фото, но я их выбрасывал.

– А как она выглядит сейчас? – Эта женщина в далекой Испании пробуждала мое любопытство.

– Той, что на фотографии, я совсем не знаю, – он в раздражении повернулся ко мне спиной. Он ничего не имел против того, чтобы поддерживать связь, иногда посылая ей письма или открытки, но и вообразить не мог, что однажды она предстанет перед ним во плоти. Это никуда не годилось. Если это произойдет, он будет беззащитен. Отношения между матерями и сыновьями редко бывают безоблачными, но мало у кого они сложились так, как у Тиан-Тиана и его матери. Между ними навеки выросла стена подозрительности. И ни материнская нежность, ни инстинкт, ни узы кровного родства не могли разрушить ее. В их душах любовь всегда боролась с ненавистью.

Другое письмо было от Марка и адресовано мне. В конверте лежали два приглашения и коротенькая записка. «На той вечеринке ты произвела на меня неизгладимое впечатление. Надеюсь на скорую встречу».

Я помахала приглашениями, показав их Тиан-Тиану.

– Пойдем на выставку живописи. Этот парень, немец Марк, сдержал обещание.

– Лично я никуда не собираюсь. Можешь сходить одна, – Тиан-Тиан закрыл глаза. Вид у него был несчастный.

– Да ладно, тебе же всегда нравились выставки! – сказала я недоверчиво. Это была сущая правда. Перекинув сумку с фотоаппаратом через плечо, он посещал практически все выставки без разбора – картин, фильмов, книг, скульптуры, мебели, каллиграфии, цветов, автомобилей, даже выставки промышленного оборудования, – сосредоточенно и умиротворенно разгуливая посреди всего этого чудовищного нагромождения фантастических предметов. Выставки притягивали его, как наркотик. Они служили ему окном в окружающий мир, через которое он мог втайне наблюдать за реальной жизнью. По мнению моего психоаналитика Дэвида У, закомплексованные замкнутые люди любят подглядывать.

– Не хочу я никуда идти, – с напором произнес Тиан-Тиан и, неожиданно пристально взглянув мне в глаза, добавил: – А этот немец всегда так любезен с чужими подружками?

– Ах, вот ты о чем! – выпалила я в ответ.

Такое случалось крайне редко. Когда в глазах Тиан-Тиана появлялось выражение подозрительности, они становились скользкими и холодными, как улитки. И мне было не по себе. Возможно, причина моей бурной реакции крылась в том, что необычайно чуткий Тиан-Тиан инстинктивно нащупал мою самую уязвимую точку и разбередил ноющую где-то в глубине души рану.

Тиан-Тиан оборвал разговор, встал и, не произнося больше ни слова, ушел к себе в комнату. Всем своим видом он словно обвинял меня: «Нечего делать из меня дурака! Ты всю ночь протанцевала с ним, прижавшись щекой к щеке. А потом он заявился сюда, к нам». Я тоже замолчала, утратив дар речи.

10 Поедем к тебе

Ничто так не улучшает женский голос, как хороший секс.

Леонтина Прайс [43]

Каждая женщина жаждет фашиста,

Чтоб в лицо сапогом, жестоко

С жестоким сердцем зверя…

Сильвия Плат [44]

Я пошла на выставку одна. В залах художественного музея Лю Хайсу [45] бурлило море голов, от которого в свете софитов поднималось облако человеческих испарений. Обоняние подсказывало, что среди посетителей были бедняки и богачи, больные и здоровые, художники и торгаши, китайцы и иностранцы.

Перед картиной под названием «Ю-образная трасформация» я увидела Марка, вернее копну его золотистых волос где-то в вышине надо мной.

– Привет, Коко. – Одной рукой он обхватил меня за спину, по-французски чмокнул в обе щеки и слегка обнял на итальянский манер. Было видно, что он рад. – А что, твой дружок так и не смог выбраться?

Я отрицательно покачала головой и сделала вид, что сосредоточенно рассматриваю картины.

Он постоянно держался рядом, оберегая меня от толчеи, пока я протискивалась сквозь толпу по галерее. Его тело источало непривычный чужеземный аромат. В спокойной небрежности было что-то настораживающее, как у охотника, решившего немного поиграть с долгожданной добычей, перед тем, как спустить курок. Мое внимание непроизвольно сосредоточилось на нем, висящие картины сливались в безликое цветовое пятно и бессмысленное нагромождение линий.

Толпа, пыхтя и извиваясь, с трудом продвигалась вперед. Когда людской волной нас прижимало друг к другу, его рука обвивалась вокруг моей талии.

Вдруг мне на глаза попались два знакомых лица. Перед третьей картиной по ходу слева от меня собралась толпа, а чуть в отдалении и выделяясь на ее фоне стояла умопомрачительная парочка – убийственно вырядившиеся Мадонна и Ай Дик с невероятно растрепанными волосами и в одинаковых очках в тоненькой оправе. В испуге я поспешно ретировалась, нырнув обратно в толпу, и отчаянно ринулась в противоположном от них направлении. Марк с его сомнительными намерениями накрепко прилип ко мне, его рука вцепилась в мою талию, словно клещи, раскаленные и угрожающие.

Появление этой озабоченной парочки внезапно подстегнуло во мне стремление к дурным поступкам. Вероятно, я с самого начала была готова совершить что-нибудь отчаянно-безумное.

– Я только что видел Мадонну и ее дружа, – сказал Марк, улыбаясь своей двусмысленной, но обаятельной улыбкой.

– Я тоже их вижу, так что давай-ка выбираться отсюда! – ответила я.

После этих слов уже не оставалось никаких сомнений в наших намерениях. Едва я произнесла их, Марк схватил меня с алчностью банковского громилы, уносящего добычу, не давая опомниться, потащил к выходу из галереи и засунул в салон своего «БМВ». Мой разум растворился в мазохистском тумане и покинул меня.

В то мгновение единственное, что мне было нужно, – несколько граммов выдержки и самообладания. Мне следовало сразу же уйти от него, и тогда ничего из случившегося потом просто не произошло бы. Но я повела себя безрассудно, намеренно отбросив осмотрительность. Мне было двадцать пять, и я никогда не отличалась осторожностью. Человек способен на любой поступок: и достойный, и неподобающий. Кажется, Дали сформулировал это примерно так.

***

Мы лежали в огромной просторной и тихой комнате в темно-зеленых тонах. Здесь все было чужим, даже запахи: и у незнакомца рядом со мной, и у мебели.

Он поцеловал меня в губы, потом вдруг откинул голову назад и рассмеялся.

– Хочешь выпить?

Я энергично, по-детски закивала. Тело закоченело, губы были ледяными. Может, выпивка пойдет на пользу. Выпью, растоплю лед и стану страстной женщиной. Я наблюдала, как он, обнаженный, поднялся с кровати, подошел к сверкающему бару, взял бутылку рома и плеснул в два стакана.

У бара стояла стереосистема. Марк сунул туда компакт-диск. К моему удивлению это оказалась старинная китайская баллада. Незнакомый женский голос напевал что-то вроде «Ей-ей, ай-ай». Я не могла разобрать слова этой убаюкивающе-ритмичной баллады на сучжоуском диалекте, но эффект был потрясающий.

Он подошел ближе.

– Тебе нравится сучжоуский пинтань [46]? – спросила я, чтобы хоть как-то начать разговор.

– Чтобы заниматься любовью, лучше музыки не найти, – сказал Марк.

Я отхлебнула немного рома и закашлялась. С легкой улыбкой он похлопал меня по спине.