Жизнь после смерти в изложении Джерома Эллисона - Артур Форд

Может быть, как утверждают некоторые, это орган секреции, вырабатывающий сознание подобно тому, как печень вырабатывает жёлчь? И если мёртвая печень не вырабатывает жёлчи, то и с прекращением функционирования мозга приходит конец сознанию.

Или же это орган — на чём настаивают многие учёные и философы науки, — который правильнее сравнивать с лёгкими? Как лёгкие отбирают из громадного объёма окружающей нас атмосферы необходимую меру кислорода для поддержания нашего физического тела в его ежеминутных нуждах, не так ли и мозг берёт из объемлющего всё вокруг нас осознания лишь ежеминутную меру сознания, необходимую, чтобы обеспечить нужды психики данного человека в данный преходящий момент жизни? В этом случае душа личности, однажды сформировавшаяся в сознательную структуру, имевшую индивидуальное сознание (подобно тому, как и любое физическое тело сформировано из атомных структур), может продолжить своё существование в собственной стихии и ничего значимого для своего бытия не лишится с прекращением поступления к ней информации от мозга.

Вопрос, какая из этих двух точек зрения истинна, так никогда и не был разрешён. Учёные, исповедующие механистическую науку, как и любой обыкновенный человек, настолько вовлечены в приносящую прибыль деятельность, в «практическую» сферу нашей жизни, что даже не станут изучать свидетельства, ставящие под сомнение механистическую Вселенную и взгляд на мозг с позиций теории «печени». Сторонники же науки, признающие космическое сознание, находят доказательства в пользу «сознательной» Вселенной и теории, сравнивающей мозг с «лёгкими», настолько неодолимыми, что даже временные прихоти официальной науки, заставляющие её их не слушать и наказывать их, когда это только возможно, понижением профессионального статуса, не могут заставить этих учёных отказаться от найденного, если они хотят остаться честными людьми.

Важность такого положения вещей для нашей нынешней дискуссии очевидна. Если человеческая личность прекращает своё существование, когда мозг перестаёт работать, тогда нет смысла размышлять о потусторонней жизни. Если же мозг есть некий «насос сознания», подающий в наш бренный организм космический разум такими малыми дозами, которые могут быть использованы развивающимся сознанием личности, заключённой внутри физического организма, и в то же самое время питающий ту же бренную психосоматическую систему информацией о локальных физических ощущениях, — тогда необходимость в мозге для души отпадает, как только душа достаточно разовьётся и окрепнет, чтобы быть в состоянии продолжать своё существование в её собственной стихии… Тому, кто плывёт в потоке чистой воды, не требуется система водоснабжения с её сложными устройствами из насосов, трубопроводов, затворов и вентилей.

Некоторые выдающиеся умы видели, что в нашем понимании в успешном постижении космической функции человеческого мозга лежит само будущее человека. В механизме (поскольку концепция всесильного механизма является современной общепринятой мудростью, известной каждому семикласснику, нет необходимости говорить здесь подробно) они видят тупик и крах человека, который будет на ощупь бесконечно возиться с молекулами до тех пор, пока не взорвёт себя вместе с ними. В космическом сознании они видят отражение смысла и содержания тех аспектов человеческого опыта, которые сегодня пока ещё не получили своего объяснения, видят многообещающее возрождение научных исследований, перед которыми раскрываются необъятные горизонты.

Одним из самых выдающихся умов — первопроходцем, исследователем с огромным кругозором, указавшим на области, позднее исследованные подробно такими гигантами, как Юнг, Дьюи и Фрейд, — был Уильям Джеймс. Поскольку Джеймс был первым среди тех, кто начал создавать тот подход к знанию, в котором рациональная определённость и интуитивно постигаемая тайна мирно — и даже очень успешно — сосуществуют друг с другом в пределах одной и той же концепции мира, мы должны рассмотреть выдвинутые им ключевые положения. Тогда мы сможем полностью оценить самые последние данные о жизни за смертью, которыми мы располагаем.

Современные учебники по психологии обычно говорят об Уильяме Джеймсе как об одном из четырёх основателей современной психологии, трое других — это Вильгельм Вундт, Джон Дьюи, и Зигмунд Фрейд. Каждый из этих пионеров использовал работу других: Вундт внёс вклад в разработку техники и методов эксперимента, которые доминируют в современных психологических исследованиях. Джеймс утвердил концепцию изучения человеческой личности как функционального целого; Фрейд разработал технику психоанализа, основанную на методе свободных ассоциаций; Дьюи — концепцию умственной активности как эволюционное решение проблем, вытекающих из непосредственного человеческого опыта.

Джеймс никогда не отрицал того бесспорного факта, что деятельность человека в большой степени состоит из простых «машиноподобных» автоматических реакций на тот или иной стимул, или раздражитель. И в самом деле, его теория функционализма является основой для сегодняшнего понимания и лечения таких функциональных неврозов, как глухота, возникшая из стремления организма отделяться от нежелательных звуков; слепота, позволяющая уклониться от неприятного; обжорство и клептомания, компенсирующие недостаток любви, жажда власти, прикрывающая чувство неполноценности, и т. д. Функционализм лежит также в основе убеждения Джеймса, что человеческое сознание есть нечто гораздо большее, чем система рефлекторных циклов, действующая по принципу «стимул — реакция». Его непосредственные наблюдения за физическим и умственным поведением человека привели его к поиску той функции, побочным продуктом которой является поступок или действие. Он был убеждён, что глубокое понимание проявлений «механического» начала в человеке очень существенно для полного понимания человека. Его исследования в области функционализма психики помогли освободиться от многих ложных представлений о Боге и бессмертии.

Но те же самые исследования привели его и к открытию высших функций в человеке, не объясняемых ни одной земной механистической теорией. Из четырёх основоположников современной психологии только Джеймс и Фрейд проявили внимание к огромному миру переливающихся, пульсирующих обертонов, существующему помимо замкнутой цепи клинических проявлений и наблюдений, которыми все они были столь заворожены. Фрейд осознал существование этих обертонов слишком поздно, чтобы это оказало какое-либо влияние на то процветающее направление в психологии, которое носит его имя (незадолго до смерти Фрейд писал, что, если бы ему суждено было начать всё сначала, он стал бы парапсихологом). Джеймс же подошёл к этому ещё в расцвете своих творческих сил. Для Джеймса было очевидным, что ценность любой гипотезы обратно пропорциональна тому объёму человеческого опыта, который она не может объяснить. Он много писал о явлениях, устойчиво существующих за границами объяснений механистической психологии, и заложил фундамент для более тщательного изучения такого рода феноменов. Поэтому если наша цель ввести в область научного изучения полный диапазон действительных событий, которые составляют подлинный человеческий опыт, мы должны вернуться к основам, заложенным Уильямом Джеймсом, и к тем достижениям его мысли и интуиции, мимо которых столь примечательно прошли поздние фрейдисты.

Уильям Джеймс внёс выдающийся вклад в ту область исследований, которые привели к его окончательным выводам по проблеме жизни после смерти. Он был одним из пяти детей блестящего, неутомимого и вечно непоседливого отца. Генри Джеймс-старший происходил из старинной процветающей шотландско-ирландско-английской пресвитерианской семьи фермеров, промышленников и коммерсантов. Молодым человеком Джеймс-старший учился в Пристонской теологической семинарии, где у него развилось яростное неприятие организованной религии. Позже он много и блестяще писал на философские и теологические темы и был близким другом таких интеллектуальных лидеров своего времени, как Эмерсон и Карлайл. Из-за врождённой одержимости отца к скитаниям образование Уильям получал на двух континентах — в Старом и Новом Свете, — и оно часто прерывалось. Мальчиком Уильям посещал различные школы США, Франции и Швейцарии. В восемнадцать он занялся изучением искусства, через год бросил это занятие и поступил в Лоренсовскую школу естественных наук Гарвардского университета. Семь раз прерывал он свои занятия в Гарварде, прежде чем закончил уже Медицинскую школу Гарвардского университета. Причиной одного из таких перерывов было его участие в исследованиях долины реки Амазонки в качестве ассистента великого учёного Луи Агассиса. Другой перерыв был сделан на время его занятий в Германии под руководством знаменитого учёного Германа фон Гельмгольца.