Темная жатва - Тимофей Печёрин

Получив столь холодный прием, горцы тотчас же сдали назад… однако не убрались восвояси, как надеялись жители поселка. Вместо этого они встали лагерем на ближайшем лугу; злость же и досаду от безуспешной атаки решили выместить на мальчишке-пастухе. Его, не успевшего бежать под защиту частокола, резали живьем — долго, на виду у односельчан. Кто-то, не выдержав, выпустил стрелу в сторону диких мучителей… однако не попал, а только рассмешил их.

Зато с овечьим стадом, доверенным несчастному мальчишке, горцы обошлись куда более разумно. Сами не держа скота и живя в основном охотой, они, как видно, все же понимали, для чего эти овцы нужны. Во всяком случае забивать их разом люди в шкурах не стали: предпочли заколоть лишь нескольких животных, дабы тут же зажарить их на вертелах. Всех же прочих оставили пастись как ни в чем не бывало.

Ближе к вечеру импровизированный дикарский пир набрал обороты: к жареному мясу вскоре примкнуло невесть откуда взявшееся пиво. Захмелевшие горцы плясали у костра, орали песни, дрались между собой; некоторые просто слонялись по округе. Никто из них явно ничего не боялся, ни о чем не волновался и никуда не спешил. А когда, уже на закате, к стоянке чужаков пожаловали их женщины с детьми, до жителей поселка окончательно дошло: ненавистные горцы пожаловали сюда надолго. Словно бы знали, что владетель этих земель — в отъезде.

— Не иначе как переселиться к нам вздумали, — первым озвучил эту мысль, зародившуюся в умах односельчан, поселковый староста, — совсем, видать, на севере худо стало. Невтерпеж. А мы… сами понимаете: лишние здесь. Под ногами путаемся только — как мыши в горнице.

— Ха! Мыши! — выкрикнул кто-то из крестьян, молодой и горячий, — да пусть только сунуться! Попробуют только — узнают, какие мыши!

— А им нет нужды пробовать, — строго парировал староста, — им проще подождать… и не так уж много. Ровно до тех пор, пока мы не съедим все, что попрятано у нас амбарах да погребах. Скот, считайте, мы уже потеряли и урожай, к сожалению, тоже. А заодно и соседние деревни, с которыми мы торговали да обменивались. Рано или поздно нам придется высунуть из-за частокола нос… вот тогда нами и займутся. Так что, для начала, умерьте свой пыл: дольше проживете.

— Скоро они налижутся в край и завалятся спать, — заявила в ответ молодая охотница по имени Ула, — тогда мне хватит дюжины крепких ребят, чтобы вырезать всю стоянку.

Глаза охотницы при этом сверкнули воинственным блеском, а голос звучал столь твердо и убедительно, что ее затея пришлась односельчанам по нраву. Только вот никто из дюжины крепких ребят домой так и не вернулся; зато каждый из них перед смертью успел узнать немало нового. Что горцы даже спят, не выпуская оружия из рук, что их женщины, если нужно, бьются на равных с мужчинами, и что клан Медведей не щадит никого — особенно тех, кто покусился на его покой и на жизни его людей.

Впрочем, храбрым парням в некотором смысле даже повезло: их просто зарубили и закололи. А вот над Улой напоследок надругалось не меньше десятка дикарей; едва ли кто-то из односельчан не слышал ее криков.

Ближе к утру, когда лагерь затих вновь, староста нашел, как ему показалось, выход. Он предложил отправить вестника в Вальденрот, где бароны Лесного Края в очередной раз собрались на Совет. Отправить вестника — чтобы тот попросил помощи, и Густав, как опытный наездник, сам вызвался на эту роль.

Ворота поселка открылись всего на пару мгновений — только для того чтобы выпустить одного коня с Густавом в седле. Тот промчался через луг, мимо сонного лагеря горцев, славших вслед ему проклятья и потрясавших топорами.

И он добрался до Вальденрота, даром что загнал по пути коня. Успел увидеть стены и башни древнего города — из-за леса, по которому срезал путь. А заодно понял напоследок, что никакой помощи отсюда его родному поселку не будет.

Густав видел людей: множество людей, одетых как в шкуры, подобно осадившим поселок горцам — так и в латы или кольчуги. Видел факелы на стенах; требушеты, исполинской деревянной рукой швыряющие в их сторону камни; таран, бьющий в огромные, окованные железом ворота. Видел рой стрел, жалящих стену города и выкашивающих его защитников… а еще стяг: полотнище, синее как полынья, а на нем — черное копье, причудливо изогнутое, словно молния. Знамя герцога Торнгардского!

«Так это был не набег», — сообразил Густав, имея в виду приход горного клана к поселку. А следом вспомнил то самое слово, что лучше всего отражало происходящее.

Война…

— Это ж… война! — успело сорваться с губ Густава, прежде чем его самого сразила чья-то стрела или копье.

Часть вторая

Заклинательница Ветров

1

Могущественные чародеи, что парой слов и мановением руки способны рушить города и повергать полчища врагов… Красивый образ: самое то для легенды или баллады.

А в жизни, увы, все не так просто. И одного удара мечом или единственной метко пущенной стрелы бывает достаточно, чтобы оборвать жизнь даже могущественного чародея. Особенно если чародей этот одинок, а у противников нет недостатка ни в стрелах, ни в разящей стали.

Не получилось ни легенды ни баллады и из штурма Храма Стихий. Его Верховный Заклинатель встретил врагов стенами огня, обрушивал им на головы ливни и молнии, взрывал землю под ногами… но отразить сумел только первый натиск. И остался лежать на ступенях Храма, залитых собственной кровью — в то время как грубые дикари хлынули внутрь. Грубые невежественные дикари, сильные лишь числом и неожиданно осмелевшие…

Кого-то из заклинателей зарубили сразу и без боя: к самой возможности проникновения в Храм чужаков те оказались не готовы. Еще кто-то пытался сопротивляться… только вот проку от этих попыток оказалось даже меньше, чем от последнего боя Верховного Заклинателя. Храбрые одиночки ненадолго пережили покорных собратьев.

Ну а более всего Шейле Заклинательнице Ветров было жалко учеников — один из которых, кстати, был закреплен и за ней самой. Вот уж кто и вправду не имел ни шанса на спасение: ученики, эти бывшие крестьянские дети, что открыли в себе дар управления стихиями и были приведены к крыльцу Храма родителями — одновременно гордыми и опасливыми. Умения у таких подкидышей не было ни на грош, зато детские души переполняла гордость за собственную исключительность. Более легкой и удобной добычи трудно себе и представить!

Сама Шейла не стала тратить время ни на сопротивление (безнадежное), ни на мольбы о милосердии (тщетные), ни, тем паче, на спасение чужих жизней. Драгоценные минуты требовались самой Заклинательнице Ветров — и были потрачены с наибольшей для нее пользой. Храм Шейла покинула через потайной подземный ход, о котором ее собратья, как видно, забыли… а сама девушка помнила. Причем, узнала о нем еще в ученичестве.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});