Гея (1988) - Сергей Абрамов

— Гибкий, как самокритика, могучий, как грузовик, скромный, как выполнение плана за январь, точный, как Пифагорова теорема, убедительный, как цитата, мудрый, как все десять божьих заповедей? Это он и есть. Скажите, где мне его найти?

Девушка покраснела так, как в студенческих мечтах краснеет печь в общежитии.

— Он инженер по точной механике в УГР, Бургас. — Вместо УГР у нее вышло «угер».

— Говорите понятнее, черт возьми. Что это за угорь в Бургасе?

— УГР, — покорно повторила она. — Управление государственного рыболовства.

В следующую минуту я уже мчался, сломя голову, в Туристское агентство. А на следующий день ровно в двенадцать стоял «под часами», — на том перекрестке в Бургасе, где по традиции бургасцы назначают свидания друг другу.

Я остановился, чтобы обдумать положение. Но думать долго не пришлось: часы у меня над головой показали 12.01, когда к моему плечу прикоснулась чья-то рука и приятный басок произнес дружески:

— Товарищ Страхил Смилов, если не ошибаюсь?

Я обернулся, потом поднял голову, Передо мной, сердечно улыбаясь, стоял инженер Климент Васев. Люди, знающие меня, могут не поверить, но в эту минуту я просто онемел. Целых десять дней я обдумывал, что и как скажу Васеву, а сейчас, увидев его, не мог издать ни звука.

— Не удивляйтесь, что я запомнил ваше имя после нашей единственной встречи, — продолжал он тактично и, как говорится, сразу взял быка за рога. — А если бы я его и забыл, то вокруг него за последнее время поднялось столько шума, что я бы вспомнил. Впрочем, я уже давно жду вашего приезда. Одно время я даже собирался ехать в Софию, повидаться с вами в редакции. — Он снова улыбнулся. — Я не ошибусь, предположив, что вы здесь ради меня, верно?

Я кивнул. Самообладание и речь возвращались ко мне, но очень медленно.

— Мне нужно поговорить с вами о рукописи Клитарха, — удалось мне сказать в конце концов.

— Так я и думал. Кто не говорит сейчас об этой рукописи… и о вас? Но в данный момент мне, к сожалению, некогда. Свободны ли вы вечером?

Мы уговорились встретиться в одном тихом ресторанчике у моря. Прощаясь, Васев снова улыбнулся:

— Будьте спокойны. Я совсем не намерен скрываться.

Как вы и сами можете догадаться, вечером я ждал его в ресторане за час до назначенного срока. Но этот день не прошел у меня впустую: я здорово побегал (натренировался уже так, что мог бы побить Куца на дистанции в десять тысяч метров) и успел вооружиться кое-какими сведениями для предстоящего разговора.

Инженер Климент Васев действительно был специалистом по точной механике и оптике, «царил» в соответствующей лаборатории УГР (вот как заразителен порок: я и сам начал употреблять эти ужасные сокращения) и заслужил там репутацию маленького технического гения. Он мой ровесник — ему 30 лет, — холост, несколько замкнут и необщителен по характеру, занят работой в лаборатории и личной жизни у него нет,

Единственный человек, которого можно было бы назвать другом Васева, был второй герой моей злополучной статьи, доктор Стефан Каменев. Во всем Бургасе не нашлось человека, который мог бы объяснить мне, чем связаны между собою столь различные по характеру люди. Потомок многих поколений созопольских рыбаков, Каменов за рекордно короткое время сделался первым хирургом окружной больницы (несмотря на нашу хваленую софийскую осведомленность, я только здесь узнал, что несколько операций Каменева на сердце получили мировую известность и признание), но сохранил широту, сердечность и теплоту тех, чья кровь пропитана соленым дыханием моря. Он был человек веселый и общительный, хороший спортсмен, обладатель нескольких кубков, полученных в более молодые годы на различных соревнованиях по плаванию, владелец отличной коллекции препарированных обитателей Черного моря. Последнее, что я узнал о нем, было то, что прошлой зимой он стал жертвой какого-то несчастного случая, у него была эмболия, он едва остался в живых — пролежал неделю без сознания с парализованной ногой и только с месяц как поправился.

Климент Васев прибыл с точностью до минуты. Я хотел заказать что-нибудь горячительное, но он возразил: был трезвенником. Пришлось обойтись лимонадом. Едва дождавшись, чтобы кельнер отошел, я быстро заговорил:

— Послушайте, Васев, вы сыграли со мной злую шутку. Честное слово, я бы посмеялся вместе с вами, если бы ее последствия не были для меня так печальны. Не говоря уже о том, что на всех языках имя Смилова стало синонимом лжеца, мне угрожает совершенно конкретная опасность. Через восемнадцать дней я постучусь в вашу дверь, чтобы попросить работы.

— Не вижу для этого оснований, товарищ Смилов.

— Хотел бы я, чтобы это сказал наш Главный.

— Но рукопись Клитарха существует, и я могу представить ее всем скептикам, будь то редактор, научный работник или журналист!

— Хорошо, пусть так, хотя я и сам уже сомневаюсь в ее подлинности. Но почему вы не сказали, что откопали ее под грушей в отцовском саду или нашли ее замурованной в стене вашего старого дома?

— Очень просто. Потому что это не соответствует истине. — Он пожал плечами. — Притом ни у моего отца не было сада, ни у меня — старого дома.

Я сделал несколько глотков — напиток был сладковатым — и заговорил снова:

— Прекрасно. Значит, вы с доктором Каменевым действительно нашли рукопись на дне морском. Говорили вы мне, на какой глубине находился корабль, о котором идет речь?

— Именно на такой, какую вы указали в своей статье: 540 метров. Могу добавить, что эта рукопись не была там единственным грузом.

— Прекрасно, — повторил я, и голос у меня невольно зазвучал нервно и напряженно. — Это глубина почти недостижима для человека. Ее не могут преодолеть даже новейшие подводные лодки. Правда, в некоторых современных батискафах человек может опуститься так глубоко, — я согласен. Но тогда невозможно вести раскопки, нельзя взять предмет. Это может сделать только человек, находящийся вне батискафа и не связанный с поверхностью.

— Совершенно верно, — согласился инженер. Лицо у него было серьезное, но глаза улыбались.

— Так вот, Васев. Я сам — не водолаз, но могу сказать, что хорошо подковался по части водолазного дела. И потому тезис о погружении на подобную глубину считаю абсурдом. Разрешите, я изложу вам свои соображения.

— Говорите спокойно. Спешить нам некуда и незачем.

— В конце концов, вопросы сводятся к элементарной физике, арифметике и физиологии, — начал я. — Из многих проблем возьмем только одну: дыхание. Всякий аквалангист знает, что дышать под водой можно только воздухом или другой газовой смесью под тем же давлением, как и давление воды на достигнутой глубине. В противном случае межреберные мышцы не смогут преодолеть внешнее давление и расширить грудную клетку. Это приведет к асфиксии, а при разнице давлений в несколько атмосфер — к тому, что под тяжестью воды грудная клетка расплющится. Именно поэтому аквалангисты берут с собой баллоны со сжатым воздухом под давлением 150–200 атмосфер и аппарат, уравновешивающий давление.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});