Чикита - Антонио Орландо Родригес

на полу дети завороженно внимали историям.

Пальмира могла бы заткнуть за пояс саму Шахерезаду. Не только ее голос и слова в рассказах обретали удивительные оттенки, способные передать и наивность ребенка, и коварство беса; жесты, выражение глаз и даже молчание плели собственное повествование. Минга, конечно, и сама рассказывала Чиките и остальным детям сказки дома в Матансасе, но они не шли ни в какое сравнение со сказками статной негритянки из Ла-Маруки. В историях Минги, предсказуемых и неизменно завершаемых пресной моралью, мертвецы не выбирались из могил, чтобы таскать за ноги своих живых обидчиков, сейбы не разгуливали ночами по кладбищам, и не встречались черные боги, способные жарко любить и ненавидеть, совсем как люди.

Однажды вечером Пальмира отказалась развлекать собравшихся, сославшись на воспаленное горло. Пусть лучше Минга что-нибудь расскажет. Дети разочарованно повернулись к старухе, и от той не ускользнуло, что даже ее внучка Рустика осталась недовольна. Уязвленная до глубины души Минга хотела было уйти и пусть бы сидели без сказки, но далекий собачий вой вернул ей вдохновение.

Думают, она не способна на захватывающую историю? Да если захочет, она их до смерти напугает. Вновь послышался долгий и жалобный вой, и Минга решилась нарушить запрет, который сама наложила полвека назад, и в первый и — следует надеяться — в последний раз поведать историю Капитана, невидимого пса.

— То, что вы сейчас услышите, — никакая не сказочка, — завела она сурово и веско. — Я сама все видела вот этими самыми глазами, которые в прах вернутся, — она пристально посмотрела на детей, перекрестилась и продолжала: — Было мне лет двенадцать, когда мой первый хозяин, бессердечный астуриец, разлучил меня с матерью и продал донье Рамоните Орамас, вдове Солиса. Эта добрая и ласковая, но стесненная в средствах дама жила в Матансасе, в домике близ церкви Святого Карла. Вы, верно, удивляетесь, как она, такая бедная, смогла меня купить. Этому есть простое объяснение. В ту пору я только переболела тифом, облысела и отощала. Чертов астуриец меня едва не задаром отдал, думал, я скоро помру. Но Божией милостью и благодаря похлебкам с колбасой, которыми меня откормила новая хозяйка, я выздоровела и через несколько месяцев уже была пухленькой и хорошенькой, лучше, чем до болезни.

Донья Рамонита зарабатывала на хлеб тем, что обшивала знатные семейства и готовила сладости на продажу, а я помогала ей торговать. Единственным другом ее был огромный косматый белый пес по кличке Капитан. Это благородное и благонравное животное ежедневно сопровождало хозяйку в церковь. Она часами молилась в часовне Пресвятой Деве, каковую очень почитала, а пес укладывался у паперти и терпеливо ждал. Донья Рамонита всегда умоляла Богородицу послать долгую жизнь ее псу, чтобы он служил ей утешением и защитой, пока Господь не призовет ее.

Но однажды, выйдя из церкви, вдова обнаружила Капитана мертвым. Какой-то мерзавец размозжил ему голову булыжником. Рамонита оплакивала пса, как сына. Чуть ли не траур надела и даже хотела заказать мессу. Отступилась только потому, что священник, которого предупредили о таких намерениях набожные прихожанки, объяснил ей, какое святотатство она собирается совершить.

Так или иначе, недели через три нас разбудил лай в патио. «Это Капитан, Капитан вернулся!» — радостно вскричала хозяйка, и напрасно я пыталась втолковать, что Капитан умер и мы собственноручно закопали его под манговым деревом. Она отпихнула меня и выбежала в патио, а я за ней.

Да не умереть мне неисповеданной! Залитый светом луны, он стоял близ могилы и вилял хвостом, а из пасти у него свисала ниточка слюны. Вне всяких сомнений, это был Капитан. Он подбежал к Рамоните и стал лизать ей руки. Белая шерсть сияла, а глаза, при жизни черные, словно угли, стали голубыми, светло-голубыми, как у очень старых негров. Но вскоре пес начал таять в воздухе, делаться невидимым и вовсе пропал.

Хозяйка плакала и смеялась — я даже испугалась, не спрыгнула ли она с ума. «Святая Дева услышала мои молитвы и даровала ему вечную жизнь, — все повторяла она и не желала возвращаться в постель. — Богоматерь послала Капитана из самого Царствия Небесного утолить мои печали».

С тех пор в течение всего года, который был отпущен донье Рамоните в сей юдоли слез, Капитан каждую ночь объявлял звонким лаем о своем прибытии, и даже в грозу и ураган его — и моя — хозяйка бежала к нему в патио. Однако ей так и не удалось заманить его в дом. Он опускал морду, тихонько подвывал, будто чего-то стыдился, и прятал хвост между ног. Вначале я нехотя вставала и шла за доньей Рамонитой, но Капитан не обращал на меня ни малейшего внимания. Как-то раз я попробовала задобрить его косточками. И что, вы думаете, он сделал? Не удосужился даже понюхать, неблагодарная тварь. «Ты пойми, Минга, он больше не страдает от голода, — защищала его старуха. — Представляешь, как вкусно кормит его Пресвятая Богородица?»

Тогда я решила, раз уж гость является не по мою душу, оставаться в постели, покуда хозяйка выходит к псу. Как только слышался лай, я накрывала голову подушкой и уговаривала себя не якшаться с покойниками. А ведь Капитан был не кем иным, как покойником: чувствительным мертвецом, который не отвык от любимой хозяйки.

Над Ла-Марукой вновь разнесся вой овчарки, и дети содрогнулись. Минга окинула их снисходительным взглядом, глубоко вздохнула и продолжала рассказ:

— Когда донья Рамонита отошла в мир иной, один дальний родственник, портной, никогда о ней не заботившийся, тут же явился за наследством. Единственной ценной вещью в доме покойной оказалась я, он забрал меня к себе, и они с женой выучили меня шить. Я надеялась, что со смертью доньи Рамониты Капитан угомонится и они воссоединятся в раю. Но, видно, пес приохотился возвращаться в мир живых, потому что через неделю после переезда к портному я услышала знакомый лай.

«Неужели снова он?» — удивилась я и выглянула в окно. Да, посреди улицы стоял белоснежный голубоглазый Капитан. При виде меня он завилял хвостом и радостно залаял. Я тут же легла обратно, но беспардонная псина лаяла и лаяла до самого утра. Мой новый хозяин с женой встали в скверном настроении и жаловались, что какая-то бездомная собака всю ночь не давала им глаз сомкнуть. Портной так осерчал, что собрался пустить псу пулю в лоб, если тот опять заявится. И то были не пустые слова. Он и вправду попытался, да не смог. Когда Капитан опять расшумелся, портной выбежал на улицу с револьвером, готовый исполнить угрозу,