Мадемуазель Синяя Борода - Лариса Соболева

– Да как же можно на холод в одном платьице? – бухтел Иона. – Эдак простыть недолго, вон вся взопрела…

Наташа, не оборачиваясь, схватила его руку, придерживающую пальто на плечах, прижалась щекой к ней и тихо всхлипнула:

– Иона… увези меня отсюда…

– Фомка, подлец! – закричал Иона. – Карету подавай!

Через некоторое время Наташа ехала в карете, упав на грудь Ионы, но не плакала – сердце высохло. А Иона вздыхал, понимая, что барышня теперь все знает. Но старик не забыл забрать веер из вялой руки своей питомицы и надежно спрятал его снова у себя на груди.

Удар за ударом – много для юной девушки, не знавшей до этого невзгод. Сначала арестовали Агриппину Юрьевну, затем Наташа узнала, что они потеряли состояние, и последнее: матушка – убийца! Разве такое можно уложить в голове?

Все же воспитание среди русских просторов и множества людей, а не в закрытом пансионе дало положительный результат – Наташа не впала в горячку после столь страшных потрясений, лишь отлежалась день. Да и то день этот понадобился, чтобы свыкнуться с мыслью о матушкином преступлении и подумать, как к ней в тюрьму попасть. Наташа корила себя за слабость на балу, не сообразила сразу нижайше просить Светозара Елисеевича устроить ей свидание. Он бы не отказал, он добрый человек. К нему-то и надо обратиться, только не домой прийти, а дождаться у места службы.

В дверь постучались, потом вошел Иона с подносом:

– Наташа, ты ведь день цельный не кушала. С лица вон спала. Я бульону принес и ножку куриную, покушаешь?

– Да, – спрыгнула с кровати Наташа, взяла чашку с бульоном и припала к ней губами. С каждым глотком обжигающий бульон давал новые силы.

– Ты хлебца возьми, – приставал Иона. – С хлебом сытней…

– Иона, ты знал, что матушка убила людей?

– Ась?

– Не прикидывайся глухим! – прикрикнула Наташа на управляющего. – Слух у тебя отменный, я знаю. Матушку арестовали за убийства, мне его сиятельство граф Трепов сказал вчера. Ты знал?

– Ну, так… оно как бы вроде… а с другой стороны не совсем…

– Опять увиливаешь? А того не понимаешь, что я вчера едва ли не умерла, узнав такое. Отчего ты мне сразу не сказал? Я б использовала время на балу и добилась бы свидания с матушкой. Отчего ты такой упрямый?

– Наташа, едем в Неаполь, а? Ты ж обещание давала…

– Нет, Иона, теперь тем паче не поеду. Как я могу уехать, когда матушка нуждается в участии и поддержке? Надобно помочь ей, ведь будет суд…

– У нас денег едва-едва наберется на дорогу… – завел старую песню Иона. Впрочем, денег теперь понадобится много, очень много. Он знал это.

– Продай мое бальное платье… драгоценности.

– За них много не дадут.

– Карету продадим….

– Нет, Наташа, у нас уговор другой был…

– Довольно, Иона! – рассердилась Наташа и в негодовании стала ходить по комнате туда-сюда. – Ну сколько можно об одном и том же? Я матушку не оставлю, что б она ни совершила!

– Наташа… – покачал старик головой. – Ну… будь по-твоему. Да только спрячь ты картину подальше, а? Беду мы с нею наживем, ей-богу.

– Кстати! – Она подошла к картине, откинула прикрывающую ее тряпицу и в недоумении пожала плечами. – За хлопотами некогда было… Иона, что это за картина? Зачем матушка велела держать ее при себе? Сказала, будто счастье детей моих в ней. Уж не волшебная ли она?

– А и волшебная! – таинственно зашептал Иона, подойдя к Наташе. – Будь она проклята! Но рассказать тебе правду я обещание дал только в Неаполе. До того – ни-ни, уж прости. Коль недобрые люди дознаются, что она с тобой, отберут, Наташа, а то и вовсе убьют нас. Ищут ее, то мне доподлинно известно. И Агриппине Юрьевне известно. Тайна в этой картине не только нас касается, есть еще аспиды рода людского, что готовы дьяволу душу продать, лишь бы забрать ее да отомстить роду гордеевскому. А ты девица, напугают тебя сильно-пресильно, ты и расскажешь. Так матушка твоя сказывала. Оттого и велела не говорить тебе до времени. Спрятать ее надобно понадежней.

– Как странно ты говоришь… – задумчиво произнесла Наташа, рассматривая полотно. – Ничего в ней особенного нет, писана неопрятно. Ну, да ладно. Для твоего спокойствия отвези-ка ее в монастырь к тетке Феодоре.

– Так это ж в Суздаль… – начал было возражать Иона.

– Зато надежнее места не сыщешь, – перебила его Наташа. – И письмо, что матушка писала дяде в Неаполь, тоже отвези. Очень уж она просила беречь его… И попроси денег у тетки – взаймы, я непременно отдам, из Италии пришлю. Завтра же и поезжай.

Рано утром Иона, строго наказав барышне, чтоб без особой нужды не выходила на улицу, а если соберется выйти, то только в сопровождении Анисьи, уехал в карете. Наташа с нетерпением ждала его отъезда и, выждав с полчаса (а то ненароком Иона вернется), поспешила на извозчике к месту службы графа Трепова, велев горничной остаться дома. Это ж какой будет стыд, если его сиятельство при холопке унизит Наташу, не станет с нею даже разговаривать. Битый час девушка прохаживалась по улице, наконец увидела открытую коляску, в которой важно восседал граф Трепов, сквозь приспущенные веки обдавая прохожих скукой. Наташа кинулась к нему, едва он ступил на землю:

– Прошу прощения, ваше сиятельство…

– Вы? – с неудовольствием вопросил он. – Что угодно, сударыня?

– Выслушайте, ваше сиятельство, – сквозь слезы унижения произнесла Наташа. – Я понимаю, матушка моя совершила… но и меня поймите… Какова б она ни была, а это моя мать, и лучше ее нет для меня никого в целом свете. Я знаю вас как доброго, великодушного человека, вы не можете мне отказать… у вас ведь тоже есть дочь…

– Прекратите, сударыня, истерики изобретать, на нас уж прохожие смотрят, – раздраженно проворчал вельможа, направляясь к дверям присутствия. – Ступайте за мной.

Наташа одержала первую серьезную победу. Она утерла платочком глаза и нос и робко последовала за его сиятельством, подыскивая на ходу подходящие слова, способные убедить Светозара Елисеевича устроить ей свидание с матушкой. В большом кабинете с длинным столом, с тяжелыми шторами и резными стульями он уселся в кресло, Наташе предложил стул, затем так же раздраженно бросил:

– Что вы хотите, сударыня?

– Свидания с матушкой, – живо сказала Наташа.

– Никак не возможно. К вашей матушке запрещено кого бы то ни было допускать. Неслыханно! Дворянка древнего рода, женщина, и вдруг убила двоих, будто она… разбойник с большой дороги! Да на моем веку сроду такого не приключалось! Какой пример дворянство подает простому люду? Дело взято под особый контроль его высокопревосходительства!

– Господи, да кого же она убила? Я ничего не знаю…

– И хорошо, что не знаете. Думаю, вам следует смириться, ехать в свои поместья и дожидаться приговора.

– Что ее ждет?

– В наших законах не предусмотрено, потому не оговорено, что делать с дворянкой, коль она совершила тяжкие преступления. Учитывая признание вашей матушки, а также ее благородное происхождение, суд вынесет более мягкий приговор. Однако в каторжные работы ее сошлют-с. И надолго.

– Боже мой!

Наташа закрыла ладонями лицо, но лишь на мгновение, чтобы не видеть пелену тумана, после которого обычно случается потеря чувств. Нет, она не имеет права потерять сознание, больше граф разговаривать с ней не станет! Наташа сжала ладони в кулачки, не отрывая их от лица, и спросила о том, чему не верила:

– Она сама призналась? Сама?

– Да-с. Как же не признаться, когда тому есть свидетели? А вот причины, по каким она совершила столь тяжкое преступление, Агриппина Юрьевна умалчивает.

– И никак нельзя с ней свидеться?

Светозар Елисеевич молчал, опустив глаза на чернильный прибор и постукивая по нему указательным пальцем. Чистый, удлиненный и отполированный ноготь ударял по малахитовой поверхности, громко цокая. Движение было неторопливым, особенно когда граф поднимал палец. Наташа замерла, почуяв, что сломила сурового вельможу. Она сознательно обращалась к нему не по форме, помня его у себя в имении, когда он шутил за обеденным столом, пел под рояль, а на речке удил рыбу… Неужто это было в ее жизни?

– Я попробую убедить его высокопревосходительство разрешить вам свидание, – сказал наконец граф Трепов. Наташа ахнула и едва в ноги ему не упала, но он недовольно махнул рукой: – Будет вам, не благодарите. Ступайте. Придете завтра за окончательным решением.

Наташа не взяла извозчика – усидеть сейчас на месте не представлялось возможным. Она летела по мостовой, вдыхая мокрый осенний ветер, окрыленная надеждой. Ах, как нужно ей свидеться с матушкой! Она обязательно даст совет, что и как делать, ведь Наташа ничего толком не умеет. Разумеется, она не верила, что матушка способна убить, это все ложь, недоразумение, а вот как из него выйти – предстоит придумать.

Поскольку голова ее была забита мыслями, Наташа не обратила внимания, что за нею едет карета. Едет медленно, ведь как ни торопилась девушка, а лошади быстрее человеческих ног. Не заметила карету и тогда, когда та поравнялась с ней, катясь неторопливо. Шторка на окошке слегка отодвинулась, но кто изучал девушку – Наташа все равно не рассмотрела б, так как некто неизвестный сидел в глубине кареты. Плохо зная Москву, девушка вдруг приостановилась, вернувшись из мечтаний: а куда ж идти? Конечно, нужен извозчик.