Игра в детектив - Сергей Генералов

– Р-разумеется. Но у нас очень мало в-времени.

– Мало, – согласился Исаев.

– Тогда начнем по порядку, – предложил Балабанов. – Что нам известно на данный момент? Вот, например, Ковец. Он показал, что в круиз попал случайно. Он якобы обещал своей дочери провести с ней отпуск, а тут как раз ему позвонил Федосюк и предложил круиз. Ну, и Ковец попросил забронировать места для них. Семейная идиллия. Но теперь-то мы знаем…

– Как раз это вполне может быть правдой, – возразил Паша. – И то, что позвонил Федосюк и то, что Ковец давно мечтал уделить время своей дочери. Почему бы нет? Все это вполне может мирно уживаться с его личными планами, о которых он не говорит. Простое совпадение.

– Ладно, допустим… Что там такое, дама? Черт, это я упустил… Хорошо, допустим. А что известно об этом Федосюке? Щукин еще туда-сюда. Понять можно. А Федосюк?

– Увы! – Паша развел руками. – Вынужден признаться, что здесь я пока слаб. Единственное только могу сказать: у Федосюка есть какой-то благотворительный фонд. Подробностями я не располагаю, но раз они с Ковецом знакомы, значит у них должны быть какие-то общие интересы.

– Хоть так, – раздраженно сказал Балабанов. Как раз к этому моменту он отдал Овсяннику вместо семи взяток все восемь и со вздохом отодвинул от себя карты. Ему явно не везло. – Дочь Ковеца, Полина, мне говорила примерно то же самое. Она сказала, что Федосюк использует деньги ее отца и поэтому в убийцы не годится.

– Вот кое-что и проясняется. Значит, Федосюк либо поддерживает свой фонд с помощью денег Ковеца, либо прокручивает деньги фонда с помощью Ковеца. Разница не велика… Кстати, встречный вопрос. Кто такой Тугаринский?

– Тугаринский? – Балабанов усмехнулся. – Тугаринский это хозяин жизни. Примерно такой же, как и ваш Арнольд, только в масштабах Москвы. А этот теплоход он, видимо, считает своей собственной дачей.

– Понятно. Ковец с Щукиным и Федосюк – деловые люди из Москвы – приехали конкретно отдохнуть на плавучей даче делового человека из Одессы. Не может же он обойти их вниманием? Все правильно. Обычное дело для нашей страны.

– Нда, – хмуро проговорил Балабанов, – черт знает что твориться.

– Отпустил Филиппа Владимировича?

– Да, я не об этом…

– Павел П-павлович, ваша сдача. П-прошу.

– …Я о том, что у нас на «России» твориться.

– А что у нас такого особенного твориться? – Исаев принял от Овсянника колоду и стал неспешно тасовать ее. – По-моему, все как всегда. У России, как говорится, свой путь. Нас не исправили ни все богоугодные замыслы наших царей, ни революция, ни последующая контрреволюция в восемьдесят шестом. Воруют у нас по-прежнему все. Помните, еще Александр Меньшиков предлагал не платить чиновникам жалование, потому как все равно они воруют. Ну и что может измениться? Люди-то те же. Они привыкли воспринимать достаток как воровство по-тихому и в крупных размерах. А в такой ситуации хозяевами жизни и становятся Арнольды и Тугаринские. Так что ничего странного у нас не происходит.

– Вообще-то, – заметил Балабанов, – я имел в виду теплоход и…

– А что в-вы хотите? – вдруг возмущенно перебил его капитан Овсянник. – Наше г-государство вовсю распродает свое имущество на аукционах, но не заботится о том, чтобы жить честно было п-проще и выгоднее, чем воровать! Кому, с-спрашивается, это выгодно? Только чиновникам и их знакомым бизнесменам! Круговорот, т-так сказать, капитала между своими…

– Согласен, – с готовностью поддакнул Паша, не обращая внимания на некоторое недоумение Балабанова. – Вот мы с вами ничего и не решаем, к сожалению.

– П-почему же? Это какая-то не правильная философия, Павел Павлович! Наоборот! Если к-каждый простой человек приложит максимум усилий, для того чтобы п-повлиять…

– Да бросьте, Филипп Владимирович! Если бы все было именно так, мы бы с вами давно уже жили в светлом будущем. Еще тысячу лет назад люди бы собрались, поплевали на руки, засучили рукава, да исправили бы мир к лучшему. Так не бывает, Филипп Владимирович. Вон, в семнадцатом году каждый простой человек тоже приложил максимум усилий. И что из этого получилось?

– Мне кажется, – не выдержал, наконец, Балабанов, – что политики на сегодня достаточно. У нас своих проблем полно… Павел Павлович, кончай, в конце концов, мусолить карты! Сдавай.

Так незаметно детективы перешли на «ты».

Исаев, между тем, спохватившись, быстро произвел раздачу.

– Раз, – тут же произнес Балабанов и замолчал.

– П-пас… Виктор Андреевич, вы хотели о чем-то рассказать мне. Э-это имеет отношение к нашему делу? Вы что-то узнали?

– В самом деле, – подхватил Паша, – что тебе удалось выяснить за вчерашний день?… Два.

Балабанов уперся в свои карты. Рука его медленно потянулась к сигаре. Он поднес ее к губам, сделал затяжку и вернул на место.

– Здесь… Что я выяснил? Я выяснил примерную картину происшедшего и попытался вылепить кое-какую версию, – Балабанов хмыкнул и недовольно взглянул на Исаева. – У меня даже был подозреваемый.

– Три… – объявил Паша. – И я, кажется, догадываюсь, кто именно.

– В том-то и дело! Все ни к черту не годится! Версия рухнула как карточный домик за полдня.

– П-почему?

– Потому что подозревал я именно Исаева. Это же очевидно: он следил за Щукиным, а после убийства скрылся в неизвестном направлении. Как же его не подозревать?… Здесь.

– Семь третьих… Но это только к лучшему. Ты потерял меня, как подозреваемого, но получил дополнительную информацию. Разве нет?

– Ерунда! Информация эта – не пришей к штанам рукав. Она ничего принципиально не меняет… Здесь.

– Играй, Виктор Андреевич.

– Она не меняет самого главного. Отсутствия очевидного подозреваемого и убедительного мотива преступления. И это при том, что у всех десятерых полное отсутствие алиби! Просто мистика какая-то.

– Стоп, – скомандовал Паша, – не будем торопиться. Во-первых, мистики в нашем деле быть не может! Мы должны объяснить все. Даже мистику. Во-вторых, полное отсутствие алиби, это очень сомнительный вывод. Такого не может быть, потому что не может быть никогда. А в-третьих…

– Семь червей, – объявил Балабанов. – Пардон, ход мой?

– Да.

– Тогда восемь.

Овсянник и Паша переглянулись.

– Ну что, Филипп Владимирович, обновим детективу горку?

– О-обновим. Я в-вистану.

– Окей. Пас… Так вот, в-третьих, что касается мотива преступления. Запомни, преступлений без мотива не бывает. А в наше время мотив большинства преступлений, как правило, один и тот же. Деньги. Просто мы пока еще не уловили, какие именно деньги замешаны в убийстве Вадима Щукина.

– Н-намекаете на ваше расследование в Москве?

– Почему бы и нет.

– Кстати, мотив это еще не все. Есть вещи, которые беспокоят меня значительно больше, потому что я не могу их объяснить. Каким образом, например, в карман Вадима Щукина попал ключ от каюты Федосюка и что такой факт означает?

Детектив посмотрел на Пашу, словно ожидал от него немедленных объяснений, а Паша, тем временем, беспечно попыхивал сигарой.

– Вы обнаружили у п-пострадавшего ключ от чужой каюты? -нахмурился капитан.

– Вот именно!

– А от своей собственной каюты у него был ключ? – поинтересовался Исаев.

– Я попросил бы не намекать на случайную путаницу. После обвинений, которые Щукин бросал перед своей смертью, мы не имеем права отбрасывать этот факт в сторону!

– Согласен. В таком случае, надо просто попросить господина Федосюка объяснить нам этот факт.

Овсянник неожиданно подался вперед.

– Сейчас я предложил бы, – сказал он, – тщательно с-сумировать все, что нам известно. А уж п-потом действовать.

Предложение было единогласно признано весьма удачным и, проведя еще две партии, они подробнейшим образом все «с-сумировали», как выразился капитан. В свете настольной лампы медленно и как-то снисходительно поднимались вверх клубы табачного дыма, отчего пространство вокруг сгущалось, словно кто-то постоянно подкручивал яркость до упора. Казалось, что каждая мысль в такой атмосфере должна быстро принимать четкие очертания.

Первым делом Исаев раз и навсегда категорически отверг свою причастность к убийству Вадима Щукина. После чего поклялся, как очевидец происходивших событий, что на палубе перед баром «Матрешка» не было ни одного случайного человека. Это означало, что убийцей был кто-то из десяти присутствовавших на вечеринке лиц. Более того, убийство без сомнения произошло неожиданно, как реакция на слова или действия самого Щукина, который что-то знал. Возможно, он кого-то шантажировал, и объект не выдержал давления. Но не исключено, что Щукину в руки попалась какая-то серьезная информация и он проболтался. Одним словом, отсюда можно было уже выкоблучивать танцы логических умозаключений, что, собственно, сразу и началось: Балабанов хлопнул ладонью по столу и потребовал, чтобы все присутствующие вместе с ним взглянули фактам в лицо, причем лицо это явно принадлежало Аркадию Дмитриевичу Федосюку.