Я, робот - Айзек Азимов

Дожидаться вознаграждения он не стал.

Инженер — Роботехник Остин Уайльд повернулся к Сэму Тобу и спросил:

— Вы чего-нибудь добились от робота?

Тот покачал головой и прорычал:

— Ничего. Ни слова. Он забыл все, что произошло с того момента, как он ушел с завода. Должно быть, ему кто-то приказал забыть — иначе он помнил бы хоть что-нибудь. С какой это кучей лома он возился?

— Вот именно — куча лома. Да ведь это же, конечно, был «Дезинто», который он разбил. Если бы мне попался тот, кто приказал ему это сделать, я бы его прикончил, предварительно поджарив живьем. Вот, взгляните!

Они стояли на склоне бывшего холма Утиный Клюв — точнее говоря, на том месте, где склон кончался, так как вершина была начисто срезана. Уайльд провел рукой по безукоризненно ровной поверхности.

— Какой «Дезинто»! — сказал он. — Срезал холм, как бритвой!

— Зачем он его построил?

Уайльд пожал плечами.

— Не знаю, какой-то местный фактор — мы так и не узнаем какой — так подействовал на его позитронный мозг лунного образца, что он построил «Дезинто» из лома. У нас не больше одного шанса на миллион, что удастся когда-нибудь наткнуться на этот фактор, раз сам робот забыл. Второго такого «Дезинто» у нас никогда не будет.

— Неважно. Главное, мы отыскали робота.

— Как бы не так, — с горечью возразил инженер. — Вы когда-нибудь имели дело с «Дезинто» на Луне? Они жрут энергию, как электрические свиньи, и начинают работать не раньше, чем напряжение поднимется до миллиона вольт. А этот «Дезинто» работал на ином принципе. Я смотрел все обломки под микроскопом, и знаете, какой единственный источник питания я обнаружил?

— Какой?

— Вот, и больше ничего! И мы никогда не узнаем, как он этого добился!

И Остин Уайльд показал источник питания, позволивший «Дезинто» за полсекунды сбрить холм, — две батарейки от карманного фонаря.

Кэл

Я — робот. Меня зовут Кэл. У меня есть регистрационный номер. Мой номер КЛ-123Х, но хозяин зовет меня просто Кэл.

Буква «Х» в регистрационном номере означает, что я особый для своего хозяина робот. Он меня сам заказал и помог построить. У него много денег. Он писатель.

Я не очень сложный робот. Хозяину сложный не нужен. Ему надо, чтобы кто-нибудь за ним прибирал, следил за принтером, сортировал диски и тому подобное.

Он говорит, чтобы я не отвечал и делал то, что велят. Он говорит, что так надо.

Иногда другие люди приходят ему помочь. Они ему отвечают. Бывает, они делают не то, что им велят. Он сердится, лицо его краснеет.

Тогда хозяин объясняет мне, что надо сделать. Я выполняю, и он говорит: слава богу, ты делаешь то, что велят.

Естественно, я делаю то, что велят. А как же иначе? Я хочу, чтобы моему хозяину было хорошо. Я всегда знаю, когда ему хорошо. Рот его растягивается, он называет это улыбкой. Он хлопает меня по плечу и говорит: хорошо, Кэл, хорошо.

Я люблю, когда он говорит: хорошо, Кэл, хорошо. Я говорю хозяину: спасибо, вы тоже сделали мне хорошо.

Тогда он смеется. Я люблю, когда он смеется, это значит — он доволен, хотя при этом издает очень странные звуки. Я не понимаю, как хозяин их издает и зачем. На мой вопрос он ответил, что смеется, когда что-нибудь кажется ему смешным.

Я спрашиваю: смешно ли то, что я говорю?

Он говорит: да, смешно.

Ему кажется смешным, что мне хорошо. Он утверждает, что роботам на самом деле не может быть хорошо. Он говорит, что у роботов позитронные мозговые каналы, которые работают быстрее, если роботы в точности следуют всем указаниям.

Я не знаю, что такое позитронные мозговые каналы. Хозяин считает, что они находятся внутри меня.

Я спрашиваю: становится ли мне легче, когда позитронные каналы работают быстрее? Становится ли мне хорошо?

Потом я спрашиваю: когда хозяину хорошо, означает ли это, что внутри его что-то работает лучше?

Хозяин кивает и говорит: Кэл, ты умнее, чем выглядишь.

Что это значит, я тоже не понимаю, но хозяин, кажется, мной доволен. Мои позитронные мозговые каналы начинают работать быстрее, и мне становится хорошо. Легче просто сказать, что мне хорошо. Я спрашиваю: могу ли я так говорить?

Он отвечает: ты можешь говорить все, что захочешь, Кэл.

Чего я хочу, так это стать писателем, как мой хозяин. Не знаю, почему мне этого хочется, но мой хозяин — писатель, и он помог меня создать. Может быть, поэтому я хочу стать писателем. Я не понимаю, откуда взялось это чувство, потому что не знаю, что такое писатель. Я спрашиваю у хозяина: что значит писатель?

Он опять улыбается.

— Зачем тебе это, Кэл? — спрашивает он.

— Не знаю, — говорю я. — Просто вы писатель, и я хочу знать, что это такое. Вы выглядите довольным, когда пишете; может, и я стану таким довольным, когда что-нибудь напишу. Мне кажется…

Я не могу подобрать нужные слова. Я думаю, а хозяин ждет. Он по-прежнему улыбается.

Я говорю: я хочу знать, потому что, когда узнаю, мне будет лучше. Мне… мне…

— Тебе любопытно, Кэл, — говорит хозяин.

— Я не знаю, что означает это слово.

— Это значит, что ты хочешь знать только потому, что хочешь знать, — объясняет хозяин.

— Я хочу знать только потому, что хочу знать, — говорю я.

— Писать — значит сочинять истории, — говорит хозяин. — Я рассказываю о людях, которые делают разные вещи и с которыми случаются разные вещи.

— Как вы узнаете, что они делают и что с ними случается? — спрашиваю я.

— Я их выдумываю, Кэл, — говорит хозяин. — Это не настоящие люди. И события не настоящие. Я представляю их здесь.

Он показывает на голову.

Я не понимаю и спрашиваю, как же он их представляет, но хозяин смеется и говорит, что тоже этого не знает, придумывает, и все.

— Я пишу о преступлениях, — говорит хозяин. — Детективные истории. Рассказываю о людях, которые поступают неправильно, причиняют зло другим.

Мне очень плохо, когда я слышу такое. Я говорю: как вы можете писать о причиняемом людям зле? Такого не должно быть.

Он говорит: люди не подчиняются Трем законам роботехники. Люди-хозяева могут причинять зло другим людям-хозяевам, если им того захочется.

— Это неправильно, — говорю я.

— Неправильно, — соглашается он. — В моих рассказах люди, которые творят зло, несут наказание. Их помещают в тюрьму, где они не могут более вредить другим людям.

— Нравится ли им в тюрьме? — спрашиваю я.

— Конечно нет. Там не может нравиться. Но страх перед тюрьмой удерживает их от свершения еще большего зла.

Я говорю: но тюрьма — это тоже плохо, если люди там страдают.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});