Уголек в пепле - Саба Тахир

– Я не хочу…

– Чего ты хочешь – не имеет значения. Завтра ты должен будешь сделать выбор. Между побегом и долгом. Тебе решать: бежать от судьбы или встретить ее лицом к лицу. Если ты сбежишь, Пророки не станут препятствовать. Ты сбежишь, покинешь Империю, ты будешь жить. Но ты не найдешь утешения. Твои враги будут охотиться за тобой. Все темное расцветет в твоем сердце, и в тебе проснется то, что ты так ненавидишь – злоба, бесчеловечность, жестокость. Ты будешь в плену своего внутреннего мрака, точно в темнице.

Он придвинулся ко мне, его черные глаза смотрели безжалостно.

– Но если ты останешься, если исполнишь свой долг, у тебя появится шанс навсегда разорвать узы между тобой и Империей. Ты получишь шанс стать могущественным настолько, насколько ты и не представлял. Ты получишь возможность обрести истинную свободу – и тела, и души.

– Что это значит – если я останусь и выполню долг? Какой долг?

– Придет время, и ты узнаешь, Элиас. Ты должен мне верить.

– Как я могу верить вам, если вы даже не объясняете, что это значит? Какой долг? Мое первое дело? Или второе? Скольких книжников я должен замучить? Сколько зла я должен причинить, прежде чем стану свободным?

Каин сделал шаг назад, затем другой, не сводя глаз с моего лица.

– Когда я смогу покинуть Империю? Через месяц? Через год? Каин!

Он растворился во тьме так же быстро, как звезда на рассвете. Я потянулся за ним, чтобы схватить его, чтобы заставить остаться и ответить на мои вопросы. Но моя рука поймала лишь воздух.

9. Лайя

Кинан потянул меня к выходу из пещеры, но я упиралась. Дыхание сбилось. Его губы шевелились, но я не могла разобрать, что он говорил. Все, что я слышала, это крики Дарина, что до сих пор звучали у меня в ушах.

Я никогда не увижу своего брата. Меченосцы продадут его в рабство, если повезет, или убьют, если нет. И в том, и в другом случае я ничего не могу поделать.

«Скажи им, Лайя, – шептал Дарин в моих мыслях. – Скажи им, кто ты есть».

«Они могут убить меня, – спорила я. – Я не знаю, могу ли доверять им».

«Если ты им не скажешь, я умру, – возразил голос Дарина. – Не дай мне умереть, Лайя».

– Татуировка на твоей шее, – крикнула я в удаляющуюся спину Мэйзена. – Кулак и пламя. Мой отец тебе ее наколол. Ты был вторым, кому он сделал татуировку после моей матери.

Мэйзен остановился.

– Его имя Джахан. Ты звал его Лейтенантом. Мою сестру звали Лиз. Ты звал ее Маленькой Львицей. Моя… – на секунду я помедлила. Мэйзен развернулся, желваки на его лице ходили ходуном. Говори, Лайя! Он тебя слушает. – Мою мать звали Мирра. Но ты и все остальные звали ее Львица. Лидер. Глава Ополчения.

Кинан сразу отпустил меня, словно моя кожа превратилась в лед. Лишь вздох Саны нарушил внезапно воцарившееся молчание. Теперь она поняла, почему я казалась ей знакомой.

Я с тревогой оглядела потрясенные лица. Моих родителей предал кто-то из Ополчения. Нэн и Поуп так и не узнали, кто это был.

Мэйзен молчал.

Пожалуйста, лишь бы не он оказался предателем. Пусть он будет хорошим.

Если бы Нэн видела меня, то задушила бы. Я всю жизнь хранила тайну о том, кем были мои родители. А рассказав, вдруг почувствовала пустоту внутри. И что сейчас произойдет? Все эти повстанцы, многие из которых боролись плечом к плечу вместе с моими родителями, узнали, кто я. Они захотят, чтобы я была такой же бесстрашной и яркой, как мама. Они захотят, чтобы я была такой же умной и спокойной, как папа.

Но я ни то и ни другое.

– Ты работал с моими родителями двадцать лет, – сказала я Мэйзену. – В Маринии, потом здесь. Ты вступил в Ополчение одновременно с моей матерью. Ты поднялся на вершину вместе с нею и моим отцом. Ты был третьим в команде.

Лицо Кинана оставалось неподвижным, зато глаза метались от меня к Мэйзену. Работа в пещере остановилась, бойцы, перешептываясь друг с другом, собирались вокруг нас.

– У Мирры и Джахана был только один ребенок, – Мэйзен подскочил ко мне, оглядывая мои волосы, глаза, губы, сравнивая с теми, что он помнил. – Она погибла вместе с ними.

– Нет! – Я держала в себе нашу тайну так долго, что казалось неправильным говорить об этом. Но я должна была. Это единственные слова, которые могли чем-то помочь.

– Мои родители оставили Ополчение, когда Лиз исполнилось четыре. Они ждали Дарина и хотели нормальной жизни для своих детей. Поэтому они исчезли. Без следа. Родился Дарин, а через два года появилась я. Но Империя крепко придавила Ополчение. Все, ради чего мои родители работали, рушилось. Они не могли сидеть сложа руки. Они хотели бороться. Лиз уже достаточно подросла, чтобы остаться с ними. Но мы с Дарином были еще слишком малы. Нас оставили у родителей мамы. Дарину тогда исполнилось шесть, мне – четыре. А годом позже они погибли.

– Хорошую сказочку ты поведала, девочка, – хмыкнул Мэйзен. – Но у Мирры не было родителей. Она была сиротой, как я. И как Джахан.

– Это не сказочка, – сказала я тихо, чтобы скрыть дрожь в голосе. – Мама оставила родительский дом в шестнадцать лет. Нэн и Поуп не хотели ее отпускать. А когда она ушла, то оборвала все связи. Они даже не знали, жива ли их дочь, пока однажды она не постучала к ним в дверь с просьбой взять нас с Дарином к себе.

– Ты абсолютно на нее не похожа.

Он мог с тем же успехом ударить меня.

«Я знаю, что не похожа на нее, – хотелось мне сказать. – Я пресмыкалась и плакала вместо того, чтобы бороться. Я бросила Дарина вместо того, чтобы умереть вместе с ним. Она никогда не была такой слабой, как я».

– Мэйзен, – прошептала Сана, как будто я исчезну, если она заговорит слишком громко. – Посмотри на нее. У нее глаза Джахана и его волосы. Черт возьми, у нее его лицо!

– Клянусь, это правда. Этот браслет, – я подняла руку, и он блеснул в свете огней пещеры. – Он принадлежал маме. Она отдала его мне за неделю до того, как Империя схватила ее.

– А я все думал, куда она его дела, – жесткие черты Мэйзена смягчились, и отсвет старых воспоминаний блеснул в его глазах. – Джахан подарил ей этот браслет, когда они поженились. Я ее никогда не видел без браслета. Почему ты не пришла к нам раньше? Почему твои бабушка с дедушкой не связались с нами? Мы бы обучили тебя так, как того хотела бы Мирра.

Догадка осветила его лицо прежде, чем я ответила.

– Предатель, – пробормотал он.

– Мои бабушка с дедушкой не знали, кому можно доверять. И решили не доверять никому.

– И теперь они мертвы, твой брат в тюрьме, а ты хочешь нашей помощи, – Мэйзен снова сунул трубку в рот.

– Мы должны ей помочь, – Сана встала рядом со мной, положив руку на плечо. – Это наш долг. Она, как ты сказал, одна из наших людей.

Тэрик встал рядом с ней, и я заметила, что бойцы разделились на две группы. Одни, что стояли за спиной Мэйзена, были близки по возрасту к Кинану. Повстанцы, окружившие Сану, выглядели старше. Она – глава фракции, как сказал Тэрик. Теперь я поняла: Ополчение разделилось. Сана возглавляла старших бойцов. А Мэйзен, как она намекнула раньше, вел молодых – и заодно являлся абсолютным Лидером.

Многие из старших бойцов разглядывали меня, возможно, выискивая в моем лице мамины или папины черты. Я не винила их. Мои родители были величайшими лидерами Ополчения за всю его пятисотлетнюю историю. Затем их предал кто-то из своих. Их поймали, подвергли пыткам и казнили. А вместе с ними и мою сестру Лиз. Ополчение рухнуло и так и не оправилось.

– Если сын Львицы в беде, мы должны ему помочь, – Сана сказала это тем, кто собрался за ее спиной. – Сколько раз она спасала твою жизнь, Мэйзен? Сколько раз она спасала каждого из нас?

Внезапно все заговорили разом.

– Мы с Миррой устроили пожар в гарнизоне Империи…

– Она могла взглядом всю душу вынуть, истинная Львица…

– Однажды она сражалась с десятком наемников – и ни капли страха…

У меня имелись и свои истории. Она хотела бросить нас. Бросить своих детей ради Ополчения, но папа не позволял. Когда родители спорили, Лиз уводила нас с Дарином в лес и пела, чтобы мы не слышали их. Это мое первое сознательное воспоминание – Лиз, поющая для нас песни, пока в нескольких ярдах бушует Львица.

После того как родители оставили нас у Нэн и Поупа, я смогла успокоиться лишь спустя несколько недель, а потом привыкла жить с двумя людьми, которые, казалось, по-настоящему любили друг друга.

Обо всем этом я не стала говорить, лишь сцепила пальцы, пока бойцы рассказывали свои истории. Они хотели, чтобы я оказалась такой же смелой и обаятельной, как мама. Они хотели, чтобы я слушала, действительно слушала их, как это умел мой папа. Если бы они узнали, какая я на самом деле, то не думая вышвырнули бы меня отсюда. Ополчение не терпит слабости.

– Лайя, – Мэйзен повысил голос, и все замолчали. – У нас нет людей, чтобы ворваться в тюрьму меченосцев. Слишком велик риск.

Я не успела возразить, как Сана заговорила вместо меня.