Залив Терпения (Повести) - Борис Бондаренко

За Русланом и Вадиком прочно утвердилась общая кличка «лбы». Работать «лбы» не любили — начинали последними, кончали первыми. А море ненавидели самой лютой ненавистью и пользовались любой возможностью, чтобы не выходить на невода. Даже слабая зыбь немилосердно укачивала их, и раза два «лбы» добирались до раскладушек почти что на четвереньках. Обычно «лбы» по очереди ходили в Кандыбу за продуктами, пилили дрова, носили воду.

А еще у «лбов» была гитара. Играли они часто, особенно Руслан. Песни признавались только блатные, из которых щедро сыпались разные «малины», «тюряги», «шалманы», «мусора». Но была одна какая-то странная песня, в которой слова были нормальные, не блатные. Песня про залив Терпения, в котором кому-то жить совсем уже терпения не стало, и этот кто-то мечтал уехать на какие-то острова, где каждый день солнце, вино, знойные женщины и коралловые рифы. Эту песню Руслан пел особенно часто и каждый куплет заканчивал долгим мрачным повтором на похоронный мотив: «Долга-а-я ле-е-та…» Однажды Василий спросил:

— А что это за залив Терпения?

Руслан снисходительно посмотрел на него и лениво протянул:

— Ну и темная же ты личность, Макар… Живешь на Сахалине и не знаешь, где залив Терпения? А вот это самое место, где мы находимся, и есть залив Терпения.

Перехватив взгляд Василия, Руслан миролюбиво сказал:

— Не злись, я же шучу.

Прошли обещанные Демьянычем две недели, прошла и третья, а горбуши все не было. Демьяныча донимали вопросами — где же рыба? Тот только кряхтел, матерился, — видно было, что он и сам не понимает, куда делась горбуша. И в других бригадах улова не было. Ждали еще.

Дальний невод полностью оказался на попечении Василия, Демьяныч туда и не заглядывал.

И наконец рыба пришла. Было ее немного, но — лиха беда начало. Василий увидел это сразу, как вышли из бухты, — в море то тут, то там возникали быстрые полоски ряби. Он весело крикнул Демьянычу, сидевшему на втором кунгасе:

— Пошла, Демьяныч!

Но тот не расслышал его и только рукой махнул. Он, конечно, и сам видел следы косяков, но лицо его оставалось безучастным.

Пристали к ближнему неводу, из которого высовывались черные усатые морды нерп. Это было хорошим признаком — значит, и в неводе есть горбуша. Демьяныч на шлюпке поехал осматривать «котлы», и Василий с нетерпением ждал, что он скажет. Демьяныч разочарованно протянул:

— Та, разве же это рыба… Центнера три всего.

Это, конечно, была не рыба, но Василий весело сказал:

— Ничего, будет и больше. Поехали, кэп!

И на дальнем неводе улов был не бог весть какой — центнеров пять-шесть, как определил на глаз Василий. Они подождали часа три, сделали переборку и выпустили рыбу в садки. К вечеру настроение у Василия упало — косяки по-прежнему кружили вокруг невода, а в «котлы» почему-то не шли.

— Что она, такая шибко умная, что ли? — удивлялся Володя Карасев, техник-строитель из Южного, решивший подзаработать в отпуске. — Вокруг ходит, а внутрь не хочет. Может, нерпы ее пугают? — он кивнул на черные круглые морды, выстроившиеся вдоль центральной.

Василий посмотрел на него и ничего не ответил. Дело было, конечно, не в нерпах. Вероятно, просто усилилось течение, и подняло крыло, и рыба уходит низом. Он решил проверить это и стал отвязывать шлюпку.

Опасения его оправдались — крыло во многих местах почти стелилось под поверхностью воды, и Василий разразился злой руганью:

— Работнички, мать вашу… Кто это крыло ставил?

— Демьяныч, кто же, — огрызнулся Володя.

— Не может быть, — не поверил Василий.

— Ну точно. То есть ставили мы, а он проверял, потом на шлюпке всю центральную объехал… Да чего ты злишься? Кто виноват, что течение поднялось?

— Кто виноват… Демьяныч, вот кто! Надо было камней побольше навязать!

— А ведь верно, — Володя почесал затылок. — А чего же он, старый хрен, не сделал этого? Сам говорил нам, чтобы поменьше и пореже камни вязали.

Но Василий и сам не мог понять, почему Демьяныч сделал так, и сразу же, как только подъехали к ближнему неводу, спросил его об этом.

— Нельзя, сорвать может, — сказал Демьяныч. — Крылья слабые, их уже списывать пора.

— А чего же ты брал такие? — разозлился Василий.

— Какие дали, — Демьяныч равнодушно сплюнул в воду.

Два дня они дежурили на неводах с утра до вечера. Косяки горбуши продолжали рябить воду, а в невод заходило — кот наплакал, течение не ослабевало.

А когда течение ослабло и крылья опустились на дно, никаких косяков уже не было, и никто не знал, появятся ли они опять. Демьяныч на вопросы отмалчивался или неуверенно отвечал:

— Должна быть…

И опять оставалось только ждать.

А однажды под кучей старого изопревшего невода Василий обнаружил крепкое, почти новехонькое крыло и, в бешенстве сжимая кулаки, пошел к Демьянычу, возившемуся с мешками, показал рукой на крыло:

— Слушай, Демьяныч, а это что там?

Демьяныч посмотрел туда и промолчал, продолжал считать мешки, беззвучно шевеля губами. Василий дернул его за рукав.

— Нет, ты уж ответь! Почему это крыло не ставил? На него-то можно было камней навязать? Хоть на одном неводе была бы рыба… А может, у тебя и еще где одно крыло припрятано?

Демьяныч вздохнул, потянулся за папиросами.

— Да не шуми ты… Садись, покурим.

— Покурим? — протянул Василий. — И долго курить будем?

— Да сядь ты, Васыль, послухай меня.

И таким просящим голосом сказал это Демьяныч, что Василию вдруг стало жалко его. «Совсем сдал старик», — подумал он, оглядывая его усталое лицо и потухшие глаза. Он сел, закурили вместе, и Демьяныч медленно заговорил:

— Слухай сюда, Васыль… Ну сколько мы взяли бы на одном неводе? Сам же видишь, рыбы мало шло, заработали бы самое большое по сотне на душу, — так нам же хуже. Ничего не сдадим — так хоть за пролов получим, сотни по две на брата выйдет. Враг я себе, что ли? Или мне заработать неохота? Пойдет настоящая рыба — за полдня крыло сменим и камни навяжем…

— А чего же ты сразу его не ставил?

— Да сам не видишь, какая погода? Того и гляди шторм вдарит. Невода снять быстро, десяток концов обрезал — и готово, а крылья? Если побьет, нам за него, — кивнул он на новое крыло, — пять лет рассчитываться придется. А эти сорвет — не жалко, все равно спишут.

— Если, если, — сердито сказал Василий. — Раньше ты не боялся…

— Раньше не боялся, а теперь боюсь, — спокойно сказал Демьяныч. — Да и ты пойми меня. Я последний год работаю, на пенсию выхожу. А народ у нас, сам видишь какой, надежды на него мало.

— Это-то верно, — неохотно согласился Василий, думая о том, что Демьяныч не так уж и не прав. И все-таки жалко было, что упустили рыбу. Он спросил:

— Скажи честно, Демьяныч, будет еще рыба?

— Да кто ж ее знает… — уклонился от ответа старик.

— Ты не темни, говори прямо, я никому не скажу.

Демьяныч помолчал и уверенно сказал:

— Если через неделю не пойдет — совсем уже не будет. Только не проговорись — разбегутся, некому невода снимать будет.

— Ясно, — помрачнел Василий.

Через неделю рыба так и не пошла. И хотя Василий о предсказании Демьяныча молчал, ее уже почти перестали ждать: тоже не все были лыком шиты. Трое тут же уехали, Демьяныч отпустил их почти без разговоров. Сам он раздобыл моторную пилу и с утра до вечера разбирал брошенные дома, пилил дрова, — готовился везти к себе в Восточный. В море почти не выходили, ждали команды сниматься. Заранее сняли дальний невод, а на ближний наведывались только для того, чтобы привезти рыбы кандею на готовку.

Наконец-то выпали яркие солнечные дни, и те, кто не уходил в Кандыбу, с утра до вечера загорали, купались, отогревались после многомесячной сырости. Василий часто ходил на охоту, но и это не отвлекало его. Становилось ему все неспокойнее, все чаще задумывался он о том, что же дальше делать. Ну вот, через две недели снимутся отсюда, — куда дальше? Опять пить, потом вкалывать, — и опять все сначала? Нет, хватит с него, пора и за ум браться, — настойчиво говорил себе Василий. Но как? Этого он не знал.

Однажды в Кандыбе он зашел в книжный магазин и накупил учебников для восьмого класса. Руслан удивленно спросил:

— Ты что, Макар, решил на старости лет в науку вдариться?

— Пошел ты… — огрызнулся Василий.

Из всех учебников он не одолел и по десятку страниц — школьная премудрость забылась начисто. Попросил Володю объяснить кое-что, и тот, повозившись с ним полчаса, с сожалением сказал:

— Тебе, Вася, не с восьмого класса надо начинать, а с пятого.

Василий мрачно чертыхнулся и засунул учебники под раскладушку.

Тане он все-таки написал, не выдержал, — очень уж хотелось узнать хоть что-нибудь об Олежке. Она ответила тут же, — письмо было спокойное, дружеское, — и прислала фотографии Олега. С них на Василия с веселым удивлением смотрел красивый, еще больше, чем раньше, похожий на него мальчишка, и Василию с трудом верилось, что ему всего полтора года — таким осмысленным был его взгляд.