Лейла. Шанс за шанс (СИ) - Цвик Катерина Александровна

Пирог печь пришлось на противне. Жаль, здесь нет форм. Есть тандыр9, где можно готовить лепешки и нечто вроде лаваша, в которые местные заворачивают все, что угодно, но сегодня он мне не нужен. Когда у меня появятся привычные формы, я обязательно испеку невиданные здесь пироги, а пока тот, который я задумала, вполне можно выложить на противень общей массой. Мясорубки тут тоже еще никто не придумал, поэтому мясо пришлось резать на мелкие кусочки — тоже тяжелая работа для моих еще таких маленьких ручек, но и тут помог мой добрый помощник. Мальчик безропотно выполнял все, о чем я его просила, и периодически как-то странно на меня косился, а я была так занята, что внимания на это не обращала. Я смешивала, месила, взбивала… В общем, творила.

И пусть только кто-нибудь скажет, что готовка — это не процесс творчества. Конечно, разогревание в микроволновке или на сковороде творчеством не обзовешь никак, однако, делать что-то новое, или давно привычное старое вкладывая душу, фантазию, желание сделать приятно тем, для кого готовишь — по моему убеждению, и есть акт творения. И даже если у тебя не получилось с первого раза. Кто знает сколько набросков сделал Да-Винчи прежде, чем нарисовал свою Мону Лизу?

Умаявшись, я присела на лавку и только тут поняла, как сильно устала. Осталось нарезать салат, но силы как-то разом меня покинули, и я устало провела ладонями по лицу — все-таки я взвалила на себя немалую нагрузку. Но дело того стоило.

Внезапно я заметила, что Ромич как-то неуклюже вытирает со стола и усердно прячет взгляд.

— Ромич! — позвала я мальчишку, но он лишь быстрее заработал тряпкой и так и не обернулся. Поэтому я встала и подошла к нему. — Ромич, что-то случилось? — спросила и положила руку на его худое предплечье.

Он тут же его одернул и метнулся к двери, но там остановился и прислонился лбом к косяку. Однако меня повергло в шок не это. В тот момент, когда я коснулась его голой кожи, вдруг почувствовала и увидела то, что в это самое мгновение видел и чувствовал он. А он был не здесь — он был в воспоминаниях о тех днях, когда был свободен, жил со своей семьей в доме в Фаргоции и вот так же, как сегодня мне, помогал матери и старшей сестренке по кухне. Хотя какой помогал? Скорее, путался под ногами — ему тогда и было-то всего четыре годка. В его воспоминании не было четких лиц, лишь светлые смазанные ареолы на их месте. И как-то так получилось, что в этом его воспоминании лицо старшей сестры и матери со временем все больше и больше стало напоминать мое. И столько в этой внутренней картине было света, любви, отчаяния и тоски одновременно, что меня как волной захлестнуло этими переживаниями. Я метнулась к мальчику, обняла его за талию и разрыдалась, шепча как ненормальная:

— Ромка, Ромочка, все будет хорошо! Ты верь, ты только верь!

Мальчик на некоторое время окаменел, а потом обернулся, сел на корточки, обнял меня и заплакал, уже не таясь. Мы цеплялись друг за друга, как утопающие за соломинку. По сути, я была таким же оторванным листком, как и он, однако мне повезло гораздо больше: у меня появилась новая любящая семья и новый шанс на жизнь. А у него? Что было у него? Рабский ошейник и такое же отношение к нему людей, ничем от него не отличающихся. И пусть в нашей семье никто его не притеснял и на тяжелые работы не отправлял, но по-человечески относилась к нему только я. Уж слишком сильны здесь традиции.

Первым, как и положено, взял себя в руки Ромич и начал, успокаивая, поглаживать меня по спине. Тут уж я тоже пришла в себя и даже удивилась силе и внезапности захлестнувших меня чувств. Это на меня мало похоже, а потому странно, и одной эмпатией это не объяснить.

Мы робко посмотрели друг на друга и… лишь слабо улыбнулись, испытав неловкость, и расцепили объятия. Я достала из кармана платок, вытерла слезы и сопли. Ромичу для этой процедуры хватило собственного рукава. Я на это неодобрительно покачала головой, он лишь пожал плечами. В этот момент мы оба почувствовали, что между нами протянулась невидимая, но очень прочная нить доверия. Отчего на душе стало тепло и радостно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ой, пирог! Пирог нужно достать! Ромич, помоги — противень очень тяжелый!

И мы понеслись к печке. К счастью, пирог даже пригореть не успел, но зато источал одуряющие ароматы.

Салат мы сделали быстро. А потом я отрезала Ромичу и Кириму по большому куску пирога, положила салат и сладости, налила по кружке компота и отпустила парня ужинать. Обычно рабы едят после хозяев и часто совсем не то же самое, но я решила сделать исключение, ведь сегодняшний ужин готовила я, и могла с полным правом распоряжаться им по собственному желанию.

— Мама, уже время ужина? — Я увидела, как в кухню, принюхиваясь, вошла Малика. — Можешь не осторожничать. — улыбнулась я. — Кофе я еще не готовила…

— А чем так вкусно пахнет?

— Мам, накрывай на стол, будем пробовать мой мясной пирог…

Вопреки традициям, ели мы все вместе. Да, и другие иногда могли себе это позволить, но редко и скорее, как исключение. Отец рассказывал, что этот обычай ввела моя мать, так как на ее родине раздельное принятие пищи было признаком ссоры, а отец так ее любил, что решил пойти против своих устоев. Однако, вскоре сам оценил прелесть совместных обедов и ужинов, а потому позже приучил к этому и Малику, а когда появился профессор ничего менять не стал, так как на его родине это тоже было в порядке вещей.

Прошедший ужин я запомнила с трудом и даже как-то моментами. Все время слипались глаза. Но отвалившуюся от удивления челюсть профессора все же запомнила отчетливо, как и посетившее меня чувство удовлетворения, когда все домочадцы запросили добавку. Помню еще, как отец горделиво произносил в мою честь тосты, а профессор с воодушевлением жевал и только кивал в так его словам и как-то недоверчиво косился в мою сторону. Малика же явно была в полнейшем шоке и на все каверзные вопросы профессора о том, не помогала ли она мне, лишь отвечала, что такие блюда вообще видит впервые!

Сама же я практически ничего не ела. Слишком устала. И остатки сил уходили на то, чтобы держать глаза открытыми. Однако, с кофе профессор в этот день пролетел, так как я все же уснула, отключившись прямо там за столом.

Глава 5

Я стояла за стойкой своей собственной кофейни. На стульчике, конечно. Ведь хозяйке заведения нужно хотя бы выглядывать из-за этой самой стойки. Стояла, вдыхала аромат свежей выпечки и кофе и радовалась, что этот суматошный месяц, наконец, подошел к концу.

За это время мы успели переехать в новый дом, пристроить к старому несколько комнат и залов для кофейни и найти хорошую семью, которая и будет заниматься этой кофейней, ведь я в своем теперешнем возрасте такой воз просто не потяну. Это милое семейство приехало в наш город совсем недавно, отец был с ним знаком и с удовольствие предложил работу и кров. Да-да, мы поселили их в нашем старом доме, который теперь стал кофейней.

Сама я стала консультантом, помощником и просто символом заведения. Вот! Да и саму кофейню назвали в честь меня, вернее, моего десерта. Так уж получилось, что в рекламных целях я решила угостить друзей панна-коттой или сливочным мармеладом, как я его здесь переименовала. Особенно по вкусу десерт пришелся маленькой Зайре, которой совсем недавно исполнилось два годика. Съев свою порцию, она подбежала ко мне и начала тыкать в руки кружечку со словами «Лейма! Лейма! Дай!» Это меня местная малышня так называет. А те, что постарше, возьми и прикольнись:

— Да, Лейла, дай ей Лейму.

Так и приклеилось, а профессор усугубил, предложив назвать кофейню «Лейма». Для тех, кто не посвящен, ничего не значащее название, а для меня — очень символичное, ведь это самое первое, что я привнесла из своего прежнего мира.

И сейчас, перед самым открытием заведения, мне вспоминалось то утро, когда профессор Тимуран-аха, наконец, попробовал сваренный мной кофе. Он сидел на лавке в кухне и недовольно смотрел на меня. Я молола в ступке зерна кофе и недоуменно на него поглядывала: