Капитан Сорви-голова - Буссенар Луи Анри

Глухой хрип вырвался из уст раненого; конвульсивным движением он до боли сжал руку сына.

Из раны брызнула сильная струя крови, и одновременно раздался тихий свистящий вздох.

– Чудесно, – продолжал хирург, – легкое освободилось… Дышите, полковник, не стесняйтесь!

Офицер глубоко вздохнул, в его глазах появилась жизнь, щеки слегка порозовели.

– Ну как, легче теперь, а?

– О да! Гораздо легче.

– Я так и знал!.. Ну, что вы теперь скажете, Сорвиголова? А? Терпение! Немного терпения, ребята…

Он говорил без умолку то по-английски, то по-голландски, то по-французски, но делал при этом все же гораздо больше, чем говорил. Обратившись к шотландцу, он произнес:

– Через три недели вы будете на ногах, милорд. Видите ли, эта маузеровская пуля – прелестный снарядец и притом же чистенький, как голландская кухарка. Благодаря своей огромной скорости – шестьсот сорок метров в секунду! – он, как иголка, проходит через живую ткань, не разрывая ее. Ничего общего с этим дурацким осколочным снарядом, который все рвет и ломает на своем пути. Нет, решительно, маузеровская пуля очень деликатная штука… словом, a gentlemanly bullet*.

И неумолчный говорун, ни на секунду не прерывая потока слов, вставил в отверстия, пробуравленные пулей при ее входе и выходе, большие тампоны гигроскопической ваты, пропитанной раствором сулемы, затем наложил на них обеззараживающие компрессы и закончил очередную перевязку словами:

– Вот и все! Диета? Супы, молоко, сырые яйца, немного сода-виски… А через восемь дней – ростбиф, сколько душа запросит. Благодаря вашей крепкой конституции у вас даже не повысится температура.

И, не дожидаясь благодарности, этот чудак крикнул: «Следующий!» – и перешел к другому больному.

– А вы, Сорви-голова и Фанфан, за мной! Молодой лейтенант, изумленный этим потоком слов, но еще более восхищенный счастливым исходом дела, нежно обнял отца. А доктор и его случайные помощники продолжали обход.

На каждом шагу им приходилось сталкиваться с необычайно тяжелыми на вид ранениями. Современная баллистика* словно глумилась над современной хирургией.

Четыре дня назад один ирландский солдат во время стычки на аванпостах был поражен пулей, попавшей ему в самое темя. Пуля пронзила мозг, нёбо, язык и вышла через щеку. Положение раненого считалось безнадежным.

В той же стычке другой ирландец был ранен в левую сторону головы. Пуля прошла через мозг и также вышла с противоположной стороны*.

– Ну, что вы на это скажете, молодые люди? – с гордостью воскликнул доктор. – В былые времена, при старинном оружии, головы этих молодцов разлетелись бы, как тыквы. А деликатная, гуманная маузеровская пулька сумела нежно проскочить сквозь кости и мозговую ткань, причинив моим раненым только одну неприятность: временно лишив их способности нести боевую службу.

– Сногсшибательно! – воскликнул Фанфан, не веря своим ушам.

– Изумительно, – согласился Сорви-голова.

– Через две недели они будут здоровы, как мы с вами! – торжествовал доктор.

– И даже без осложнений? – спросил Сорви-голова,

– Даже без мигрени! – ответил доктор. – Я, впрочем, опасаюсь, как бы один из них не стал страдать страбизмом.

– То-есть, попросту говоря, не окосел?

– Да, да, вот именно – не окосел. Именно так.

– Но какой же тогда смысл воевать, если мертвые воскресают, а убитые, восстав, получают возможность биться с новой силой? – изумился Жан.

– Напротив, раз уж наша идиотская и звериная цивилизация не в силах избавиться от такого бича, как война, надо, по крайней мере, сделать это бедствие как можно менее убийственным. В чем, в конце концов, цель войны? На мой взгляд – в том, чтобы вывести из строя возможно большее количество воюющих, а не в том, чтобы уничтожить их. Значит, вовсе не надо уничтожить всё и всех, чтобы одержать победу. Достаточно помешать в течение некоторого времени противнику драться, остановить его наступление, уменьшив количество его солдат. Таким образом, приобрело бы реальность фантастическое изречение одного ворчуна-генерала: «На войну идут умирать всегда одни и те же>.

– А вот еще более удивительный случай! – воскликнул хирург, исследуя одного шотландского солдата.

– Да разве он ранен, доктор? – удивился Жан.

Солдат спокойно потягивал свою трубку и, казалось, чувствовал себя совсем неплохо. На его шее зияла рана, нанесенная «гуманной» пулей.

Пуля вошла чуть повыше левой ключицы в то время, когда гордонец в ожидании атаки, лежал, прижавшись к земле.

Доктор принялся искать «выходное» отверстие и нашел его немного повыше правого бедра, в двух сантиметрах от подвздошной кости.

– Смотрите-ка! – восхищенно воскликнул он. – Пуля пробила себе дорогу через легкие, брюшину, кишки, через таз и, наконец, через подвздошную кость. Таким образом, этот бравый горец прошит ею сверху донизу, сзади и спереди. Тут уж нам и вовсе нечего делать…

– Значит, он обречен? – печально спросил Сорвиголова.

– Напротив! Встанет на ноги без малейшего хирургического вмешательства, которое только повредило бы ему Постельный режим. Диета: супы, сырые яйца, сода-виски и, разумеется, трубка, раз уж он такой курильщик. Продолжайте в том же духе, мой мальчик, и поправляйтесь Следующий!

У этого поражена была печень.

– Тут нам тоже нечего делать. Иначе говоря, вмешательство излишне. Постельный режим, антисептика и поначалу легкая пища… Рана в пояснице? Такое же лечение. Ранение желудка? И в этом случае ничего другого рекомендовать не могу.

И при этом доктор каждый раз неизменно добавлял;

– Отлично. Все идет как по маслу. Быстрое и верное излечение.

Но вот он подошел к группе буров, лежавших на матрацах прямо на земле:

– Черт возьми, вот это мне уже не нравится!

Их было пятеро. Изуродованные, окровавленные, искалеченные, они без малейшего стона переносили ужасные страдания.

Это были жертвы крупнокалиберного английского снаряда, который попал в кучку солдат и, разорвавшись, убил наповал десять человек. Эти – единственные, оставшиеся в живых. Но, боже, в каком они состоянии!

Растерзанные мышцы, раздробленные кости, разорванные сосуды – страшное месиво из мяса, обломков костей, тряпья и сгустков запекшейся крови. Вид этих несчастных был так страшен, что у Фанфана и Сорви-головы сжалось сердце.

Даже доктор утратил свой дар красноречия и умолк: несмотря на профессиональную выдержку, он был не в силах скрыть волнение.

Один, лишь с помощью Фанфана и Жана Грандье, исполненных усердия, но близких к обмороку от жалости и страха, доктор приступил к своей работе.

Что за ужасная работа! Он ампутировал конечности, резал живое тело, рылся в нем в поисках осколков или разорванной артерии, накладывал швы. Ему приходилось теперь иметь дело с огромными повреждениями, трудность излечения которых увеличивалась неизбежными осложнениями. Прибавьте к этому два потрясения: шок, причиненный ранением, и шок, вызванный самой операцией. Они ослабляют больного и уменьшают силу сопротивления организма, этого могущественнейшего помощника хирургии. А тут еще сильная потеря крови, вконец истощающая раненого.

Как долго тянулись и как мучительны были эти операции, производившиеся без наркоза! Но бесстрашные буры со свойственным им мужеством стойко переносили все страдания.

Закончив тяжелые операции, доктор Тромп направился к младшему лейтенанту, терпеливо ожидавшему своей очереди. Его левая ключица была надломлена ударом; который нанес ему Сорви-голова прикладом маузера; не действовала рука; грудь была исполосована глубокими ранами, нанесенными обломком сабли, превратившимся в руках капитана Молокососов в опасное оружие.

Доктор тщательно промыл раны обеззараживающим раствором и наложил тугую повязку, чтобы воспрепятствовать проникновению в них болезнетворных микробов. Затем, покончив наконец с печальными обязанностями врача, он вскинул на плечи свой карабин, нацепил на поясной ремень патронташ и уже готов был вновь наносить с помощью маленькой «гуманной пули» человеколюбивые раны, которыми он так восхищался, исцеляя их.