Актриса - Зухра Сидикова

Этому городу суждено было оставить заметный след в ее жизни и в ее сердце. Здесь она выйдет замуж, родит сына, проживет несколько счастливых и не очень счастливых лет. Прощально вспыхнув огнями, этот город растает однажды под крылом военного самолета, уносящего ее в безопасное никуда, но и много лет спустя он будет сниться ей, призывая на свои улицы, перекрестки, вновь и вновь погружая в реальность тех ощущений, запахов, звуков – шелеста листвы, шума фонтанов, пахнущего травами ветра, прилетевшего с гор, запаха асфальта, нагретого солнцем.

* * *

Улица Нагорная находилась на городской окраине, современные новостройки подступали все ближе, но здесь у самого преддверия гор еще сохранились районы с маленькими домами, хаузами, топчанами, дувалами.

Узкие улицы то поднимались вверх, то спускались вниз, петляли, наползали одна на другую, и Дина долго плутала, отыскивая нужный дом.

Когда она уже совсем выбилась из сил и отчаялась выбраться из этого лабиринта, – почему-то никто не попался ей навстречу, а стучать в ворота она побоялась: то там, то тут лаяли собаки, – она услышала детские голоса. Перед ней открылось небольшое пространство, со всех сторон окруженное небольшими неказистыми домами, это была своеобразная детская площадка, не заасфальтированная, а отполированная множеством пребывающих на ней детских ног – прыгающих, бегающих, выколачивающих на затвердевшей глинистой поверхности бесконечное количество движений – подпрыгов, скольжений, падений. Дина примеривалась к кому подойти спросить дорогу – выглядывала кого-нибудь потолковее.

В самом центре площадки девчонки играли в прыгалки. Несколько прыгалок были связаны вместе в тяжелый, угрожающе свистящий хлыст, то взлетающий над головой, то хлестко стучащий о землю. Нужно было раскачаться на ногах и впрыгнуть в этот крутящийся свистящий вихрь: внутри него сделать прыжок, в следующем кону – два, потом три – и снова выпрыгнуть, не задев этот толстый резиновый шнур, бешено проносящийся перед глазами и готовый вот-вот больно хлестнуть по ногам. Тот, кто «заронялся», вылетал из игры. Девчонки так увлеченно играли, раскрасневшиеся лица их были так серьезны и сосредоточены, что Дине тоже захотелось попрыгать. У себя во дворе она прыгала лучше всех.

И вот тут Дина увидела Алю.

Она не сразу узнала сестренку. Аля была в каком-то незнакомом голубом платье – измятом и не очень чистом, – ее волосы, которые бабушка каждое утро заплетала в аккуратные тугие косички, были коротко, как у мальчика, острижены.

Она стояла в стороне с маленькой чумазой девчушкой на руках и тоже не сводила глаз с прыгалки, и по тому, как она приподнималась на носочках и покачивала головой в такт хлесткого свиста, Дина поняла: Але тоже очень хочется попрыгать.

Малышка на ее руках то и дело сползала вниз, и Аля, немного откинувшись назад, выпятив живот, снова подталкивала ее выше. Было видно, что ноша не по ней, Дине показалось, что сестренка еще больше похудела и совсем не подросла за то время, что они не виделись, не то что Дина, которая так быстро вырастала из своей одежды, что мама только вздыхала, отправляя очередное платье в шкаф к ненужным вещам.

– Аля! – позвала Дина.

Аля повернулась, заулыбалась, вскрикнула радостно:

– Дина!

Дина смотрела на сестренку, и думала о том, что Аля очень изменилась – это неопрятное платье, и лохматая голова, и цыпки на запястьях, и свежая царапина на лице. Бабушка с нее пылинки сдувала, всегда так чисто одевала, заплетала нарядные бантики.

– Ты с мамой приехала, или с бабушкой? – спросила Аля, беспокойно оглядываясь. – А я и не видела, как вы прошли. Мамы нет дома, она на работе, дома только дядя Витя, он спит – не любит, чтобы ему мешали. Бабушка уже в дом пошла?

Дина видела, что Аля почему-то очень волнуется, постоянно оглядываясь на маленький серый домик, подслеповатыми окошками выходящий на площадку.

– Нет, я одна приехала без бабушки и без мамы.

– Одна? – удивилась Аля и словно успокоилась, перестала оглядываться.

– Тебя обижают здесь? – спросила Дина и дотронулась до Алиной исцарапанной щеки.

– Нет, не обижают, – Аля вздохнула, поджала губы и лицо ее приняло скорбное выражение, какое бывало у нее всегда, когда она сталкивалась с несправедливостью, – не обижают…. Это я подралась.

– Подралась? Ты? – Дина недоверчиво и смятенно взглянула на сестренку. – С кем?

– Да есть тут один… придурок, – презрительно сказала Аля, – болтал всякое, вот и получил.

– Про тебя болтал? – спросила Дина. Ей стало очень жалко Алю. Она ведь знала: сестренка никогда в жизни ни с кем дралась, и даже не ругалась, просто отходила в сторону и плакала.

– Не про меня, – Аля снова сурово поджала губы, – про маму…

– А ты? – спросила Дина, и это было похоже на то счастливое время, когда дома, забравшись вместе на кровать, они рассказывали друг другу секреты, перемежая их бесконечными: а ты? а она? а он?

– А я дала ему в пятак, – сказала Аля, – так дала, что он заткнулся. Щеку вот расцарапал: мальчишка, а дерется как баба. Щипается и царапается.

«Бедная бабушка! Если бы она могла видеть и слышать свою милую тихую внучку!» – подумала Дина.

Наверное, с Алей что-то произошло, если она перестала жалеть людей…

– А ты почему одна? Тетя Марина с бабушкой в магазин пошли? – спросила Аля. Малышка уперлась ей в грудь пухлым кулачком и захныкала. – Ну чего ты, Розочка? Спать хочешь или кушать? Надо потерпеть, совсем немного… – Аля разговаривала с девочкой очень ласково, поглаживала спинку, покачивала.

– Нет, я одна приехала. И я за тобой. Думала мы вместе поедем.

– Куда поедем? – удивленно взглянула Аля.

– К морю. Помнишь, мы с тобой хотели, как мой папа, жить в палатке на берегу.

– А как же твоя мама? Как же бабушка?

– Мама вышла замуж, и я ей больше не нужна. А бабушка… Ты ведь знаешь: она тебя любит больше… А на меня только сердится все время…

Дина опустила голову, боясь расплакаться.

Девочки на площадке перестали прыгать и теперь смотрели в их сторону.

– Пойдем отсюда, – сказала Аля и сделала несколько шагов по направлении к дому. Но вдруг остановилась.

– Нет, домой нельзя – там дядя Витя спит, он пьяный, рассердится, если разбудим. Пойдем со мной.

Они прошли вперед по узкому переулку, спустились вниз по разбитым каменным ступенькам и оказались в укромном уголке, с одной стороны огороженном высоким дощатым забором, с другой – бетонной стеной, поддерживающей осыпающийся край одной из улочек, неотвратимо сползающих в болотистую заросшую камышами низину.

– Лучше здесь посидим, – сказала Аля и спустила девочку прямо на траву. – Это наше местечко, иногда мы с Розочкой здесь прячемся.

Дина не стала спрашивать, от кого прячется здесь Аля со своей маленькой сестренкой. Может быть, от этого дяди Вити, который спит сейчас пьяный в Алином доме?

– Я за тобой приехала… – повторила она.

– Я не могу уехать, Дина. Как же я маму брошу? И малышку?.. Мама работает все время, чтобы нас прокормить, а Роза со мной.

– Может быть, возьмем ее с собой? – неуверенно спросила Дина.

– Нет, что ты… – вздохнула Аля, – она ведь совсем еще маленькая, ее кашей кормить надо. Я каждое утро покупаю молоко и кашу ей варю, и еще в обед нужно сварить…– Аля задумалась, а потом спросила.

– А на море есть коровы?

– Не знаю, – сказала Дина, понимая, что ей придется ехать совсем одной. Она так рассчитывала на Алю. Вместе не страшно, даже весело. А одной… страшно… и одиноко…

– Может быть, ты все-таки вернешься? – тихо спросила Аля. – Мама обещала, что на Новый год отпустит меня к бабушке. Помнишь, как в прошлом году мы елку наряжали? А в двенадцать часов все вышли на улицу и кричали поздравления, и друг другу в гости ходили. Так было хорошо, весело. Возвращайся, пожалуйста. Ведь если ты уедешь, мы долго не увидимся…

– Нет, – Дина покачала головой. – Не могу… Мне обязательно нужно к морю…

И даже Але Дина не рассказала, что надеется на море встретить папу. Ведь он так много рассказывал о побережье, о песочных пляжах, о синей теплой воде. Он мечтал, что когда-нибудь они будут жить на море: папа, мама и Дина. Может быть, он сейчас живет на берегу? И теперь она сможет найти его там, сможет увидеть его хотя бы на несколько минут. Если он будет со своей новой женой и ребенком, она тихонько позовет его и просто скажет, как любит его, как скучает, а потом отпустит, не станет задерживать.

Дина не стала ничего рассказывать Але. Просто обняла ее на прощанье и пока шла по переулку, ведущему вон из этого лабиринта узких осыпающихся улиц, ни разу не обернулась.

* * *

Они смеялись, дурачились, держались за руки, и Дина, стоявшая у стеклянной стены и наблюдающая как самолеты, вспыхивая огнями, взлетали и садились, оборачивалась на них с улыбкой и думала: «Как маленькие!»

Ей хотелось к ним: посмеяться, подурачиться, спросить – о чем там папа шепчет маме на ухо, но она не могла отойти от стеклянной стены: вот– вот должен был взлететь огромный белоснежный самолет, он уже гудел и дрожал, как огромный светящийся жук, так что даже подрагивали и звенели стекла, когда Дина прикасалась к ним рукой. Крупными белыми хлопьями кружился в воздухе снег и, падая на асфальт, тут же таял. За окном быстро темнел, наливался сумерками воздух. От падающего снега, подсвеченного прожекторами, исходило голубоватое зыбкое сияние.